– Никто не ожидает от варвара исполнения ритуалов. Но один монах говорил мне, что это просто: твори добро, избегай зла.

– Такое просто сказать, но непросто исполнить.

– Монах сказал мне и об этом тоже. А теперь – проходи!

И Горностай вошел в проход внутри башни.

* * *

Мостовые внутри городской стены оказались неожиданно широкими. На главной магистрали смогли бы разъехаться пять колесниц, так что дома уже на другой стороне улицы терялись в сыром тумане, а если посмотришь вперед, казалось, что дорога тает во мгле. И казалось, что если ты пойдешь в ту сторону, то и сам, быть может, растаешь.

Но Горностай все-таки смог отыскать назначенное ему место – чайный дом у Шепчущих Сосен.

За годы, прошедшие с того времени, как его увидел Северный По, который и описал это место Горностаю, оно почти не изменилось – длинный одноэтажный дом из белого кирпича, просевший посередине, и походило скорее на склад. И только вывеска перед входом напоминала, что здесь чай пьют, а не только хранят. И даже три из Шепчущих Сосен сохранились и торчали из-за чайного дома, словно три воткнутых бамбуковых меча.

Горностай шагнул внутрь.

В просторном полутемном и сыром помещении было довольно многолюдно. Квадратные кирпичные столбы поддерживали крышу, а под ними за исцарапанными столами местные жители пили чай, играли в игры и обсуждали последние новости. Журчали струи чая, стукали по столу пиалки и камни и звонко щёлкали по доскам черные и белые камешки, создавая особую музыку, простую и непостижимую.

Тем не менее свободных мест хватало – во многом из-за привычки местных жителей кучковаться и тесниться.

Подошла служанка, молодая и степенная, в синем платье. Поклонилась, скорее формально, и замерла в ожидании распоряжений.

– Мне посоветовал это место один северный варвар по прозванию Северный По, – заметил Горностай. – Но вы, скорее всего, уже и не помните этого человека.

– Я отлично помню, что никогда не слышала про человека с таким именем, – с достоинством ответила девушка.

– Вы могли помнить его под другим именем. Северный По сменил себе имя, потому что оно совпадало с именем одного из мятежных полководцев, и удалился в степи, чтобы жить кочевым укладом, вместо того чтобы состоять на службе.

О том, что Северному По было настолько не по душе то, что он видел в Поднебесной, что он сбежал не просто в степь, а в монастырь, Горностай уточнять не стал. Если это имя притягивало проблемы – пусть оно притянет их только к нему. Северный По и так уже навоевался.

– Сейчас многие стыдятся своих имен, – последовал ответ. – Я вот слышала, что в прежние времена, когда было яснее, кто правит, а кто подчиняется, особым законом запрещалось писать иероглиф, который был частью имени правящего императора. В те времена еще жило достаточно магов, что практиковали магию каллиграфии и были достаточно сильны, чтобы использовать даже просто записанное имя против его хозяина. Но пострадали тогда не колдуны, а придворный историк из-за того, что работал ночью, потому что в ту ночь император умер и тут же, еще до рассвета, чтобы предотвратить возможные мятежи, взошел на престол его принц-наследник. Так что запретным стал уже другой иероглиф. И вот с утра придворный историк вошел в зал аудиенций, чтобы доложить о результатах своих изысканий, положил у ног нового императора страницы с недозволенными знаками – он был настолько охвачен мыслями о делах древности, что даже не обратил внимания, кто, собственно, на престоле. Тут-то его и схватила бдительная стража!

– Этот прискорбный случай может многому нас научить, – Горностай не был уверен, что понял намек до конца, но на всякий случай посоветовал сам себе быть поосторожней.

– Скажите, какой чай вы бы хотели сегодня отведать?

– Вид у меня варварский, а вкусы тоже варварские. Дайте-ка мне добротного и ароматного красного чая, если он у вас есть. Я слишком устал для тончайших бирюзовых улунов. Это северный город, я знаю, здесь должны водиться темные чаи.

– Вам, варварам, следует все же уделять больше внимания тонкому зеленому чаю. Ваш дух необуздан, а чувства грубы. Все из-за разлада в жизненных соках. Приведите соки в норму – и вам не придется больше странствовать.

– Странствовать – это то, для чего мы рождены. И люди, подобные нам, бывали во все времена – ведь начал же кто-то делать красный и черный чай. А значит, были и те, кому такое было по вкусу.

– Я слышала, красный чай появился из-за того, что у одного купца перепрела забытая всеми партия чая. И он догадался высушить эту массу в печи и продавать варварам, выдавая за чай изысканного вкуса.

– Кто знает. Быть может, мы, варвары, тоже появились по какой-то случайности. Вот почему нам по вкусу этот случайный чай. Варвары находят свое место в Поднебесной, а за красным и черным чаем мы готовы идти через реки и перевалы. А значит, за этим стоит своя гармония. Я готов платить за красные чаи не меньше, чем за голубые.

– Если так, то мы можем вам подать чай на самой лучшей воде из горных источников. С темными чаями сорт воды ощущается не так сильно, но в древности, когда сортов чая было меньше, а времени – больше, подлинные любители искали особую воду, а не особый сорт чая.

– Это как раз то, что мне нужно.

Служанка ушла, ступая с хозяйским видом. А Горностай еще раз огляделся.

Голые стены с деревянными перекладинами и грубые из пестрого кирпича, между ними старые столы, а за ними – пестрый народ. Служанка, которая тоже нахваталась ученых цитат. Крики с улицы, варварски-черный чай в древнем чайнике, который ему сейчас принесут. Во всем этом было какое-то очарование старины – не самая лучшая чайная даже в этом городе, но точно одна из лучших.

Его внимание привлек другой варвар, что сидел по другую сторону от центрального прохода.

Был он неопределенного возраста, где-то между тридцатью и пятьюдесятью, обожженный солнцем и обветренный ветрами сотен дорог, в серо-коричневом путевом халате и с короткой щетиной на не так давно выбритой голове, а над ушами можно было разглядеть синие татуировки. Не толстый, а скорее кряжистый, с брезгливым выражением на губастом лице, он пересчитывал монеты. Наконец, видимо, довольный результатом, он ссыпал их в мешок. И, даже не обращая внимания на старинный глиняный чайник с иероглифом, который как раз ставила перед ним та самая служанка в синем платье, достал здоровенную трубку и принялся ее разжигать.

– Простите, но у нас не курят, – заявила служанка. – Запах влияет на вкус чая.

Варвар в коричневом как ни в чем не бывало выпустил первое колечко и, прислонившись спиной к кирпичной колонне, положил босые грязные ноги на стол.

– Что вы делаете?!

– Пьяная, что ли? – проворчал варвар, не выпуская трубки.

– Нельзя ноги на стол ставить!

– Ты иди, не стой, тебя другие клиенты ждут, – и выпустил ей в лицо кольцо едкого, как деготь, дыма.

Служанка так и замерла столбом. Похоже, с такой наглостью ей сталкиваться еще не приходилось.

Варвар с татуированной головой смотрел на нее чуть насмешливо и ноги со стола не убирал.

Они бы еще долго так разглядывали друг друга, но тут в воздухе послышался свист и прямо по затылку татуированной головы ударил бамбуковый посох.

Варвар, очевидно, этого не ожидал и попросту свалился набок, стукнувшись трубкой о пол. Послышался треск, на каменные плиты посыпались искры, а сам варвар вскрикнул.

Потом сплюнул чубук трубки, поднялся и рукавом халата вытер с подбородка струйку крови.

– Кто ты такой и что тебе надо? – смог спросить он.

– Я предположил, что в ваших родных местах принято курить за чаем и класть ноги на стол, – спокойно ответил Горностай, между тем продолжая держать посох наготове и чуть отодвигая левую ногу, чтобы стоять устойчивей. – Так вот, я вспомнил обычай моих родных мест – размахивать посохом, ожидая, прежде чем мне принесут чай. Это тоже никому не мешает. Но я все равно прошу прощения, если мои безыскусные движения все-таки помешали вам насладиться здешними чаями. Вы можете продолжать курить, а я пока буду продолжать танцевать.

Варвар посмотрел угрюмо, а потом одним движением выхватил из ножен, что лежали под тем самым вещевым мешком, длинный, но легкий клинок.

– Мое имя Бунди, – сурово произнес он. – Ты знаешь, что сейчас ты умрешь?

– Меня называют Горностаем, и я знаю, что я все еще жив, – отозвался Горностай и приготовился отражать ответную атаку хамовитого варвара.

3. Поединок двух варваров

Разговоры в чайной постепенно затихали – словно вода, которая стекает из откупоренной бочки. И только теперь Горностай ощутил, насколько просторно в чайной. Здесь было где разгуляться…

Стихали разговоры, игры остановились.

Все посетители чайного дома у Шепчущих Сосен оставили свои развлечения, потому что появилось развлечение более интересное – схватка Горностая с наемником Бунди.

Никто не заметил, с чего началась их распря, и едва ли они понимали, кому из варваров надо симпатизировать. Было ясно одно: им будет на что посмотреть.

Но даже в эту напряженную минуту все вели себя тихо и относительно благопристойно. Все-таки публика здесь собиралась с достатком и немного респектабельная: мелкие чиновники, торговцы, справные ремесленники. И все-таки это здесь пили чай из чашек, а не дешевое вино из кувшинов, соревновались в стратегических играх, а не в пьяном кидании стрелами в кувшин, и сам чайный дом располагался в месте скромном, но привлекательном, а не за поворотом гнилого топкого переулка.

Почти каждый из тех, кто был в публике, что-то слышал о великих мастерах боевых искусств и, особенно, когда сам был подростком, мечтал когда-нибудь таким стать. Самое интересное (и обидное) было в том, что энергия – одна на всех и каждый, даже варвар, мог оседлать ее потоки. А значит, у каждого был шанс войти в эту силу.

Но это требовало и полной самоотдачи.

Тонкое искусство мордобоя и зарубания насмерть в чем-то подобно письменности: установленные знаки были одни на всю Поднебесную, однако их было так много и их связи были настолько сложны, что между человеком образованным и необразованным была настоящая пропасть, хотя сколько-то самых простых знаков умел разобрать почти каждый.

Для среднего человека идти дальше особого смысла не было. Здесь, в Поднебесной, многие напрягают силу, немногие напрягают ум – и те, кто напрягает силу, служат тем, кто напрягает ум. А значит, можно прожить, пускай и на дне общества, даже не зная ни одного иероглифа. Вести учет имуществу зарубками, завязывая на память узелки, развлекаться историями бродячих сказителей, а мудрость черпать у Земли, Неба и бродячих бритоголовых монахов, что одеты в варварские оранжевые одежды. И не рисковать случайно прочитать что-то, что предназначено для чужих глаз, – и лишиться головы, просто для верности.

Применения в работе на земле и ремеслах у этих познаний все равно не находилось, а вот проблемы так и слетались на голову человека, который узнал лишнее.

Поэтому тот, кто действительно брался за дело, посвящал этому годы и годы, можно сказать, выстраивал жизнь вокруг избранного искусства либо до конца своих дней скрывал свои знания.

Потому что профана, который стал бы хвастаться силой перед настоящими мастерами боевых искусств, немедленно поставили бы на место – хватило бы пары ударов. И профана, который стал бы хвастаться знанием двух тысяч школьных иероглифов перед теми, кто был способен управлять погодой одним искусством каллиграфии, немедленно подняли бы на смех – хватило бы двух взмахов кистью.

Почти все те немногие, кто был по-настоящему грамотным, служили чиновниками или были бывшими чиновниками, что удалились на покой и подрабатывали, обучая чужих детей.