Жаль, я помнила наши отношения отрывками и никак не могла уложить в голове всю картину. Но лишь одно знала точно: я безумно любила Синарьена раньше и верила ему без оглядки. Так любила, что готова была собой пожертвовать. Готова была жизнь за него отдать. Всегда. И сейчас ничего не изменилось.

Я резко поднялась, тяжело спустила ноги с узкого топчана и встала. Перед глазами потемнело, затылок зажало, словно на него обрушилась кувалда – пришлось сесть назад.

Сжав мерзлыми пальцами переносицу, я заставила себя собраться.

Как спасти Синарьена? Если меня казнят, он умрет, где бы ни был.

Разве что…

Вскочила. Ноги подвели, и я тут же рухнула на изгвазданный пол камеры, цепи больно ударили по голени, добавив к синякам глубокий порез. Не обращая внимания на выступившую кровь, я доползла до двери и ладошкой ударила по нижней ржавой части. Грохот и лязг металла оглушил, под веками засверкало.

– Пожалуйста! – закричала я, морщась от собственного голоса. – Прошу! Кто-нибудь!

Где-то в глубине темницы ожили тяжелые шаги. Сердца в груди заполошно забились в унисон. Я знала, что будет, когда страж войдет, но готова выдержать очередную боль ради спасения Синара. Король вряд ли оценит мою жертву, но я не могла иначе.

Когда шаги напротив моей двери затихли, а я так и не смогла подняться из-за слабости, пришлось снова замахнуться и забарабанить по железяке, но уже кулаком.

Замок щелкнул, дверь приоткрылась и, зацепившись за мои ноги, слабо ударила по скуле. Затхлый воздух коридора с шипением прокрался в камеру.

С трудом отстранившись, я стиснула до боли зубы, потому что должна все выдержать, чтобы ни произошло.

– Чего расшумелась? – в щель просунулась квадратная голова стража.

Кто-то новый, не помню его. Хотя внешность смутно знакомая. Пространство камеры резко уменьшилось: этот мужчина оказался очень крупным. Обнаженный торс расписан чернилами, широкий пояс удерживал темные брюки с множеством нашивок и заклепок. Кожаные штанины заправлены в высокие сапоги и подчеркивали сильную мускулатуру вояки. Если он таким массивным носком ударит меня в живот, как прошлые ублюдки, то переломает ребра.

Я сжалась, отползла немного, неосознанно прикрываясь локтем, чтобы не трогал лицо – там и так уже слишком много шрамов. Хотя какая разница? Те раны, что перед судом залечил ректор, снова открылись и кровоточили – конвой постарался вести меня в зал очень неаккуратно. Особенно щедро лупили по губам, будто намеренно, чтобы я не могла говорить и защищать себя.

– Прошу… – прошептала, заглядывая в единственный черный глаз незнакомого воина, второй прикрывала грубая кожаная повязка. – Можно мне лист бумаги и карандаш? Я хочу написать письмо, – откашлялась, – родным.

– Не заливай, – страж шагнул глубже в камеру, бесстрашно сократив между нами расстояние.

Я подавила сильную дрожь ужаса, что прокатилась по плечам и ежом застряла в горле. Другие, прежде чем войти, доставали меч или плеть, этот с голыми руками приблизился.

И говорил жестко:

– У тебя никого нет, ты безродная.

Я дернулась спиной к топчану и, зыркнув на приоткрытую дверь, снова пролепетала:

– У меня есть законный опекун – Патроун ис-тэ. Пожалуйста, мне нужно ему сообщить… Это важно.

– А что мне будет за такую услугу? – воин приподнял изорванную шрамами бровь над повязкой.

– Не знаю. У меня ничего нет… – я уронила взгляд и зажмурилась. Представлять, что хочу предложить, было невыносимо, но ничего оставалось. – Кроме, – чуть не захлебнулась словами, – тела.

– Себя предлагаешь? – голос стража напряженно скрипнул.

Я приподняла голову и, глотая безумную боль, что крутилась вокруг горла, медленно кивнула. Русая прядь, что после Междумирья вернула цвет моих настоящих волос, упала на глаза, как напоминание, что где-то там все еще живет моя любовь… Но это все бессмысленно, нам не быть вместе в разных мирах.

Глава 6

Любава

Вояка резко выпрямился, его нательные рисунки засверкали в полутьме, будто под кожей вшиты серебряные пластины, шагнул ближе, наклонился, вжимая меня в борт топчана. Грубые пальцы сдавили подбородок и потянули вверх, заставляя смотреть в водоворот тьмы в его глазу. Мужчина пристально разглядывал меня какое-то время, на его лице не отражалось ни одной эмоции, а после он повел плечом и потянул меня наверх, как куклу. Усадил довольно небрежно на лежак и придержал, чтобы не рухнула от слабости назад.

Я дрожала от ужаса, не представляя, как переживу то, что произойдет, но понимала – другого шанса спасти Синара может не быть.

– Жди, – тихо сказал воин и, отпустив внезапно, пошел к двери, бесстрашно повернувшись ко мне спиной.

К магу, особенно безродной бабе из другого мира, ставать спиной не стоит. Так шептались все. Так блеяли предыдущие стражи и били меня, если смела отворачиваться от них или прикрываться руками.

Я сидела в камере, застыв от ужаса и непонимания. Одноглазый решил взять долг позже? Или пошел жаловаться главному надзирателю, что безродная посмела что-то просить? Я так утомилась от страхов и суматошных мыслей, что уронила голову на грязные ладони и тихо заскулила.

Хотя на долгую истерику сил не хватило: спину свело лютой болью, а грудь прошило новой волной огня. Такое уже случалось: без Синара и единения метка по-настоящему сжигала изнутри. Я прилегла набок и провалилась в мутный сон. Плавала в нем, будто в бесконечности, пытаясь вспомнить правильные слова нужного заклинания и правильные ингредиенты для ритуала разрыва.

Я не услышала, когда дверь открылась вновь, почувствовала только легкий нажим на плечо. Подскочила от неожиданности, но едва ли поднялась на локте и снова упала на топчан. Все тело саднило, мышцы крутило, казалось, что все косточки переломались.

– Эй, безродная, – спокойно проговорил тот же одноглазый вояка, наклонившись ближе и протянув мне мятые желтоватые листы и короткий пожеванный на кончике карандаш. Страж говорил полушепотом, словно боялся, что его застукают на чем-то неприличном. – Только пиши быстро, через час тебя заберут на суд. Я еще, – он бросил взгляд через плечо, – принес воды.

– Чтобы я не казалась такой страшной, когда будешь брать плату за услугу? – усмехнулась я криво.

– Нужна ты мне больно, безродная. Несчастная дуреха, которую от казни спасет только чудо. Но дуреха ты бесстрашная, если принцу отпор на балу дала. Я таких еще не встречал. Даже интересно стало, чем все закончится.

Страж смотрел прямо в глаза, и на миг показалось, что я все еще сплю. Никто за эти десять дней не жалел и не щадил меня. Все только боялись, хотя с пудовыми кандалами, блокирующими магию, я нормально не могла передвигаться, не то, чтобы еще и колдовать.

Что же изменилось? Я не верила в помощь ис-тэ, только не он. И не владыка Криты. Тот, кто предал, вряд ли станет беспокоиться о безродной магичке с неуправляемым резервом. Разве что король пытается заглушить чувство вины подачками и мнимой помощью, хотя вряд ли такие люди умеют сопереживать и жалеть о содеянном.

Но я не гордая. Кто бы не приказал меня умыть, он позволил последние часы жизни почувствовать себя пусть не человеком, то хотя бы подобием.

Не стесняясь стража, я тяжело поднялась и, подволакивая ноги, доплелась до широкой миски на полу. Не удержавшись, упала перед ней на колени. Прежде чем умыться, опустила в прохладную воду пальцы и удивилась, что в этот раз она прозрачная и чистая. Набрав в лодочку побольше, жадно напилась, а потом увлажнила спутанные волосы и осторожно, не касаясь глубоких царапин на щеках, губе и подбородке, вытерла на лице грязь. Отражение в воде качалось, расплывалось, мелкие капли неудержимых слез сбегали по спинке носа и падали в миску, смешиваясь с помутневшей водой.

Я по-настоящему выдохлась. Не осталось сил притворяться сильной.

– Вот, – страж положил на топчан узкий деревянный гребень и отвернулся, словно смутился. – Это поможет распутать волосы. Я вернусь за тобой, как истечет время. Надеюсь, ты успеешь поесть и написать письмо. И переоденься.

Я истерично прыснула. Поесть? Переодеться? Он, видимо, с луны свалился, или дверью ошибся, потому что прошлые стражи разве что не плевали мне в тарелку, а новую одежду я не просила, это было тщетно. Те звери рвали остатки моего платья с особым наслаждением, будто раздеть меня и унизить был приказ свыше.

Я на миг застыла над миской, невольно вспомнив Новогодье.

Синарьен так нежно снимал с меня это платье в нашу последнюю ночь, что одно воспоминание – и я снова задрожала, будто в горячке, стигма запульсировала, словно пыталась вырваться наружу. Светло-салатовый лиф праздничного наряда давно превратился в грязно-серую кольчугу с пятнами крови, казалось, кто-то увлекся и вышил маки не там, где положено. Белая многослойная юбка истончилась, с одной стороны порвалась и напоминала половую тряпку, а не красивое бальное платье.

Но щемящая радость от близости не покидала меня. Мы были вместе. Мы были счастливы. Там. В другом мире. В другом времени.

Я перевела взгляд на стену, чтобы смахнуть непрошенные слезы жалости к себе. На узкой полочке для обедов заключенных стояла горячая пшеничная каша, на ее вершине расплывался кусочек золотистого масла.

Сжавшись от тоски и беспомощности, я уронила голову на ладони и долго не могла успокоиться. Это будто благо перед казнью. Наверное, так и есть. Какой смысл мучить ту, что уже одной ногой в могиле?

Горячие слезы пробирались сквозь пальцы и обжигали израненную кожу.

Глава 7

Любава

Дверь тихо закрылась, оставляя меня одну. Я шумно выдохнула, растерла слезы по щекам, сжала кулаки. Должна же я хотя бы Синара спасти? Должна! Хватит сопли распускать! Принц не виноват, что его отец – подлец и расчетливый ублюдок.

Скинув тряпье, я намочила юбку в миске и быстро обтерлась краем ткани. Сбегала в отхожее место, морщась от боли – после перемещения на Энтар я будто прошла сквозь стекло – все тело изранено, и мелкие порезы не заживали, а в животе словно колтун из проволоки. Наверное, стражи меня и не насиловали, потому что я едва ноги переставляла, и выглядела, как зараженная чернотой старуха – худая, страшная, костлявая, разве что пятен болезни на мне не было, зато расцвели пышные розы синяков. Даже мои белые волосы, раньше сияющие, будто снег, теперь напитались крови и грязи, стали бурыми и тусклыми.

Хлопковая рубаха до колен приятно легла на плечи, широкий пояс плотно обернул талию. С трудом расчесав длинные волосы, я наспех сплела толстую косу и чуть не уснула сидя, но спохватилась и бросилась к бумаге и карандашу.

Бережно нажимая на грифель, выводила слова. Зачеркивала и снова писала. Что-то не складывалось, какая-то часть заклинания никак не вырисовывалась. Я трудно представляла, как использую его, но нужно хотя бы знать, что именно говорить, а дальше придумаю, как снять кандалы и применить магию последний раз в жизни.

Выводя последние строчки, я вдруг поняла, что улыбаюсь. Это ведь настоящая надежда: она пахнет ландышами и весной, не то что мое отчаяние последние недели – что разило плесенью, соленой кровью и потом.

Перечитала последнюю фразу: слово в слово, как в книге «Истинные узы». Я все заклинание вспомнила. Кажется.

Перечитав еще раз, засомневалась. А вдруг я ошиблась и что-то сотворю страшнее, чем смерть?

Нет, нельзя сомневаться, от этого зависит, будет жить Синарьен или нет. Только вот один ингредиент не давал покоя: изайлис. Не уверена, что такие цветы растут на Энтаре. На Ялмезе мне его показывала Лимия, у них в саду рос – белый-белый, сверкающий, будто звездочка. Как хозяйка говорила – цветок жизни, редкий и очень ценный. Смогу ли найти хотя бы лепесток на этой Энтаре?

Складывая лист с заклинанием разрыва и рецептом зелья к нему в несколько слоев и пряча его между складками пояса, я вдруг осознала, что мне не позволят провести ритуал. Без доказательств никто не поверит, что Синарьен жив, а магию мне не откроют. Значит, придется пойти на унижение ради него. Придется пожить еще ради него. Да, мучительно, но это ведь того стоит.