– Я бы хотела, чтобы сегодня Уилл оставался в классе на переменах и во время обеденного перерыва, пока вы не разберетесь, в чем тут дело. Он просто сам не свой. Хотя я и не жду, чтобы вы знали детей так же хорошо, как их родители, не заметить этого вы просто не могли.

– Он действительно как-то притих, – подтверждает мисс Рассел. Она очень высокая. Даже стоя на шпильках, мне приходится задирать голову, чтобы смотреть ей в глаза. – Само собой, я во всем разберусь. Пожалуйста, не переживайте, миссис Эверелл. Уверена, это было…

– Прошу вас разобраться во всем и принять меры к тому, чтобы это не повторилось. – Я маленькая, но грозная. – Не хотелось бы писать жалобу.

– Разумеется.

Мисс Рассел обескуражена, а я, уже развернувшись, чтобы уходить, чувствую угрызения совести. Склочная, избалованная, претенциозная мамаша-карьеристка, вот какое впечатление я произвожу. Точно так же я повела себя с несчастной Кэролайн, которая привезла мне кошелек. Никогда в жизни я не могла бы подумать, что стану такой.

– Прошу прощения за резкость, – уже мягче говорю я. – У меня аврал на работе, а это просто вишенка на торте. А еще у меня эти дни.

И несколько этих ночей.

Мисс Рассел улыбается, радуясь перемирию:

– Прекрасно понимаю вас.

Должно быть, выгляжу сконфуженно теперь я, потому что учительница, кивком указывая на мой тонкий свитерок, тихонько сообщает:

– Мне кажется, это изнанка.

Глядя на лейбл, торчащий из бокового шва, я с трудом выдавливаю из себя смешок.

– О, благодарю вас.

Очередное воспоминание нашептывает о себе в моей голове, которая полнится его затхлым и сырым дыханием. Мы с Фиби спускаемся по лестнице в тот последний день, в руке у меня зажата открытка на сороковой день рождения матери. Мой взгляд скользит по телу – школьный джемпер одет наизнанку.

Еще разок наскоро чмокнув вернувшегося Уилла, я устремляюсь в коридор, чтобы там переодеть свитер как следует. Что-то со мной сегодня не так. Дело не только в усталости. Числа. И не в одном Уилле. Разбитые молочные бутылки. Тут что-то другое. Сука. Порезанная шина. Я устала, и терпение мое лопнуло, но дело все равно не в этом. Наизнанку. Меня охватывает тихий ужас. Она в больнице. Мой день рождения приближается. Фиби была права. Я боюсь. Я не хочу быть как она. Не хочу совершать то, что она совершила. Не хочу сойти с ума, как она. Не хочу, чтобы во мне была дурная кровь.

Миновав спортивную площадку, я направляюсь к машине, как вдруг у себя за спиной слышу знакомый голос:

– Поторопись, Мэтью, не копайся. Не то я опоздаю на йогу. И бога ради, заправь свою рубашку, Бен.

Метнувшись за дерево, я наблюдаю за тем, как Мишель суетливо затаскивает двоих мальчишек в школу, а затем, взглянув на часы, прямо по бордюру спешит обратно к своей машине. Я остаюсь в своем укрытии еще на пару мгновений. Мэтью побежал прямиком в школу, а вот Бен медлит, шатаясь между двумя входами в здание, которые сто лет назад отделили мальчиков от девочек.

– Прошу прощения, – обращаюсь я к доброжелательной женщине у ворот. – Я оставила ключи от машины в школе.

Она не оборачивается, чтобы удостовериться, что я вернулась в здание. Что не может не радовать. Потому что идти туда я как раз и не собираюсь.

17

Вздрогнув, я просыпаюсь, не имея ни малейшего понятия, ни где я, ни даже кто я. Яркий свет. Жесткое сиденье. Мерцающий экран компьютера. Вот дерьмо. Я молниеносно выпрямляюсь. Работа. Я нахожусь на рабочем месте. А когда? Какой сегодня день? Который час? Это мне снится? Не дав мне времени собрать мысли в кучу – клиент на двенадцать тридцать отменился, так что я решила воспользоваться образовавшимся окном, чтобы разобраться со счетами, как я теперь понимаю, – и отлепить пересохший язык от нёба, сквозь туман моего недопонимания доносится голос:

– Эмма? – Энгус Бакли, старший партнер, мой босс, стоит в дверях моего кабинета, и вид у него озадаченный. – С тобой все хорошо?

– Да. Да, прошу прощения. Все нормально. Просто задумалась.

– А мне показалось, ты спишь.

Его короткий смешок сигнализирует о том, что Энгус вовсе не уверен в обратном.

– Мне нужно было размять шею. Пыталась купировать головную боль. Чем могу быть полезна? – Невзирая на то, что я до сих пор не вышла из этого отвратительного, зыбкого состояния между сном и явью, я ослепительно улыбаюсь.

– Паркер Стоквелл. Хочет подкинуть нам еще работенку в коммерческой сфере. Предлагает встретиться за ужином в четверг. Нам троим. Он заказал столик в Элдерфлауэр Гарден.

– Нужно поговорить с Робертом… – Я замечаю, как мрачнеет босс. – Но я уверена, что проблем не возникнет, – бодро заканчиваю я.

– Отлично.

Чудесно. Вечер в обществе Паркера Стоквелла. Едва за Бакли закрывается дверь, я снова откидываюсь на спинку кресла, прекрасно сознавая, что Стоквелл – наименьшая из моих проблем. Я заснула на работе. Когда смысл случившегося доходит до меня, сердце пускается в галоп. Это уже хуже, чем тогда, в машине. Тогда по крайней мере я приняла осознанное решение закрыть глаза. На этот раз я работала. А потом – просто вырубилась. Погасла, как лампочка. Как долго я проспала? Сейчас двадцать минут второго. Значит, я пробыла в астрале около получаса. К счастью, больше никому не пришло в голову заглянуть ко мне в кабинет. Даже не знаю, что подумала бы обо мне Розмари после инцидента с диктофоном.

Краткий сон подарил мне некую ясность. Всего пять ночей без сна, а кажется, что уже целая жизнь. Долгий, мучительный кошмар моей жизни. Мне вдруг вспоминается мой резкий разговор с учительницей Уилла. И мое… Так, ладно. Пора положить этому конец. Так дальше продолжаться не может. Это закончится моим увольнением. И разводом.

В дамской комнате я усердно плещу в лицо водой, изрядно намочив волосы, а затем наношу легкий макияж. У меня в сумочке только старая тушь, которая склеивает ресницы. Под глазами темные круги, а с участков сухой кожи на лбу осыпается пудра. Я выгляжу неряшливо – сыплюсь снаружи точно так же, как изнутри.

Ты не похожа на нее, – говорю я своему усталому отражению. Отражение скептически оглядывает меня, и меня совсем не радует то, что читается в глазах зеркального двойника. Есть только один способ избавиться от этого. Ты должна пойти к ней. Пока еще можешь. Фиби была права. Ты должна обрести мир, пока и в самом деле не довела себя до сумасшествия.

На выходе из уборной я сталкиваюсь с Элисон.

– Выглядишь ужасно, – напрямик заявляет она, пока я пытаюсь протиснуться мимо.

– Мигрень.

– Не знала, что ты ими страдаешь. – На ее лице маска сочувствия, а во взгляде сквозит полнейшее неверие в мнимую головную боль. – Должно быть, ты слишком много работаешь.

– Я в порядке, – резко обрываю ее я. – Но все равно спасибо.

Выйдя из дамской комнаты, я направляюсь прямо в кабинет Бакли. Нужно сделать это сейчас, пока я не передумала.

18

Расписываясь в журнале, я замечаю, как у меня дрожит рука. Вдоль по коридору я спешу к Фиби, которая уже поджидает меня у двери палаты. Ее палаты.

– Что ж, должна сказать, твое сообщение меня порядком удивило, – объявляет она на этот раз не в своей ироничной манере. Кажется, она искренне рада. – Но я не могла поверить до этой самой минуты. Ты в самом деле здесь!

– Это не повторится.

Меня тошнит, но сна нет ни в одном глазу благодаря адреналину, циркулирующему в моей крови. – Это разовая акция.

Я бросаю на Фиби свирепый взгляд, словно это она силком затащила меня сюда, а не я сама это предложила.

– Мне подождать снаружи? – интересуется Фиби. – Или предпочитаешь, чтобы я пошла с тобой?

– Ты можешь побыть где-то в другом месте? Тебе вообще не нужно было приходить. Я буду не в своей тарелке, если ты останешься торчать здесь. Мне необходимо уединение.

Мои пальцы яростно ощипывают кутикулу. Каждый раз, когда отрывается очередной лоскуток кожи, меня пронзает острая боль. Я не делала так с самого детства.

– Как угодно, – пожимает плечами Фиби. – Я подумала, что тебе может понадобиться поддержка. В таком случае схожу домой на часок.

– Кстати, где ты живешь? – спрашиваю я. На Фиби фирменное поло паба «Хэнд энд рэкет»^[8]. Не могу представить Фиби работающей в баре, где нужно мириться с поведением опоек. Она для этого чересчур хороша. Но если Фиби здесь всего на пару месяцев, возможно, эта работа тоже временная.

– Не так уж далеко отсюда. – Фиби наклоняется и чмокает губами, почти что – но только почти – дотянувшись поцелуем до моей щеки. – Иди туда и убедись, что больше бояться нечего.

«Ей-то легко говорить», – проносится у меня в голове, пока я провожаю глазами Фиби. Дойдя до конца коридора, она улыбается медсестре, которая выбирается из-за своей стойки и выходит следом за моей старшей сестрой. Фиби не может расслабиться рядом со мной, зато с незнакомцами всегда на короткой ноге. Я чувствую укол зависти. Перед Фиби уже не стоит проблема сорокалетия. И она никогда не боялась, что это у нее в крови. В отличие от меня. Ее наша мать не пометила как потенциальную сумасшедшую. Я ощущаю крайнюю степень одиночества. Я напугана так же, как когда мне было пять, только теперь никто не держит меня за руку, пока я собираюсь с духом, чтобы увидеть маму.

Я делаю глубокий вдох. Мне уже не пять. Я успешная женщина, у меня чудесная семья, и я с этим справлюсь. Я хватаюсь за ручку двери, поворачиваю ее и вхожу в палату.

Жалюзи закрыты, в палате тепло, и горит неяркий свет. Аппарат возле кровати в ровном темпе издает глухое «у-у-уш», а затем щелчок.

Я перевожу взгляд на лежащее в кровати тело. Вот и она.

По подушке рассыпались волосы – у нее они до сих пор длинные, только теперь не темно-каштановые, а серо-стального цвета. На ввалившемся лице выделяются скулы. Глаза закрыты – наконец она может поспать. Поверх одеяла лежат руки-веточки, под бледной пергаментной кожей проступают яркие голубые вены. Кулаки ее сжаты – только так в этом хрупком остове, покрытом обвисшей кожей, и можно узнать мою мать. Где-то глубоко внутри она все еще пребывает в неистовстве.

Я удивительно спокойна, словно переступив через порог и очутившись в этом временном портале, все свои тревоги я смогла оставить снаружи, в реальном мире. Быть может, это все потому, что видеть эту дряхлую незнакомку для меня настолько сюрреалистично, что я попросту не воспринимаю, что это и впрямь она.

На прикроватном столике ваза – букет жизнерадостных цветов выглядит неуместно ярким на фоне стены цвета магнолии. На карточке, прикрепленной к букету, тоже цветы. «Поправляйся скорее!» – а внутри написано: «Дорогой мамочке с любовью от Фиби**».

Я оторопело смотрю на нарисованные поцелуйчики. Как она может? Я помню, как рисовала поцелуйчики на той открытке в тот самый день. Перед тем, как пойти в школу. Перед тем, как она…

Я хватаюсь за перила и начинаю подниматься, с трудом переставляя ноги, затекшие от долгого пребывания в тесноте. Очередная холодная вспышка молнии заставляет меня подпрыгнуть – мне всего пять, и я очень боюсь. Но коридор второго этажа пуст, хотя я слышу какой-то шум – странные звуки, которые я не могу распознать. Звуки слышны со стороны нашей с Фиби спальни.

– Мамочка? – тихонько зову я.

Я опускаю карточку. Моя рука дрожит. Я сама дрожу – не от страха, от ярости. Мамочка. Она была всем, чем мать быть не должна. Несмотря на то, что теперь от нее осталась лишь оболочка, которая сейчас лежит в этой кровати, я до сих пор ощущаю отголоски страха, который испытала той ночью.

Планшет с протоколом ее лечения висит над кроватью, и я наклоняюсь вперед, чтобы заглянуть в записи. Там полно медицинских терминов, которые я не понимаю, однако, переведя взгляд немного выше, я читаю: