Задолго ли до той ночи – ночи ее сорокалетия – моя мать перестала спать?

Я вглядываюсь в оконные стекла, но все, что я могу разглядеть среди бликов – мое собственное гладкое лицо. Другая я, пойманная в ловушку отражения, смотрит на меня в ответ. У меня бегут мурашки по коже – ведь с той стороны кто-то вполне может наблюдать за мной.

Когда чайник начинает закипать, я выключаю свет, и спустя какое-то мгновение абсолютной тьмы мои глаза адаптируются, и я различаю неровные отблески лунного света на кухонной плитке. Этот белый свет дробится на пучки, сочась сквозь тяжелые ветви деревьев у дома.

Я снова подхожу вплотную к окну и всматриваюсь в сад. На сей раз вереница пугающих черно-серых теней тянется к горизонту, где впадает в океан кромешной тьмы. Мои зрачки сужаются. Это что – что это было – что за точка желтого света? Я моргаю, и видение исчезает. Если оно вообще было. Сердце немного учащает темп. Снаружи кто-то есть? Может, Фиби? С чего бы Фиби бродить у меня в саду среди ночи? Или это причуды моего усталого мозга? Я моргаю. Ничего. Там ничего нет. Я выдыхаю, а потом бросаю взгляд на заднюю дверь.

Наша мать не всегда была безумна.

Я иду к двери и хватаюсь за ручку, дергаю ее вверх-вниз. Заперта. Я проверяю еще раз. Все равно заперта. Стрелка таймера на духовке перешагивает на 1.13.

Нет, наша мать не всегда была безумна. По крайней мере, так говорила мне Фиби. Она была странноватой, возможно. Безумной – нет.

За моей спиной отключается чайник. Чай. Вот что мне поможет. Что-то нормальное, обычное. Говорят, с чаем все становится лучше, правда, я понятия не имею, кто так говорит. Я переживаю из-за внезапного появления Фиби, вот в чем дело.

– Удачи вам с ней! – выкрикнула Фиби много лет назад, когда Томпсоны пришли, чтобы забрать меня в свою семью. – Она психопатка! Так говорила наша мать! Эмма тоже свихнется! У нее дурная кровь – как у меня и у тетушки Джоан!

Это правда. Наша мать и впрямь так говорила.

Я в самом деле очень старалась вспомнить мать нормальной, но помнила только ее безумие.

Я открываю холодильник, чтобы достать молоко. Прямо у меня перед глазами лежит на полке поддон с яйцами. Не в ячейках на дверце, где им самое место. Хрясь. Хрясь. Хрясь. Воспоминание внезапно настигает меня. Вонь тухлых яиц, ее костлявые пальцы впиваются в мои предплечья, ее лицо приближается, и когда она шепчет, капельки теплой зловонной слюны попадают на мое лицо: Я просто хочу спа… Я захлопываю дверцу. Не нужно мне молоко. Выпью чаю с ромашкой.

Я хотела бы помнить ее до безумия. Я хотела бы, чтобы она была безумна всегда. Не могу сказать, что из этого было бы лучше. Между этими двумя полюсами возникает напряжение. Когнитивный диссонанс. Почему прошлое всегда оживает по ночам? Призраки, духи, мертвецы. Воспоминания.

На деревянном полу прихожей валяется куртка Хлои, соскользнувшая с перил лестницы – как пустая шкурка. Я наклоняюсь, чтобы поднять ее, и из внутреннего кармана тут же высыпаются помады, монетки и прочий подростковый мусор. Приходится собирать рассыпанное, поставив кружку на пол.

Когда она сошла с ума? Почему?

Когда последняя монетка найдена и возвращена на место, я уже собираюсь разогнуться, как вдруг замечаю, что нахожусь как раз на уровне чулана под лестницей. В таком положении его дверца кажется огромной, и даже воздух вокруг кажется холоднее. Я вижу все глазами ребенка. Различаю каждый мазок краски на деревянном полу. Воспоминание снова окутывает меня, и сердце ускоряет стук.

Я хочу открыть эту дверцу. Я не хочу ее открывать.

Задолго ли до той ночи она перестала спать?

Я стою, уставившись на дверцу чулана и глядя сквозь нее в пустоту. Почему она говорила, что я сойду с ума? Потому что сама была безумна. Это ее безумие говорило. Я почти что смеюсь над этим. Звучит это как в мультфильме доктора Сьюза^[3]. Тем не менее я еще какое-то время продолжаю пялиться на дверцу. Кроме нее, я ничего не вижу, как будто в ней заключен весь мир, вся Вселенная и больше ничего на свете не существует. Господи, как я устала.

Ногу неожиданно сводит судорогой, и я выпрямляюсь, тихонько охая от боли. Когда немного отпускает, я вешаю на место куртку Хлои и отпиваю глоток своего травяного чая. И тут же в замешательстве делаю шаг назад. Жидкость в чашке холодная и подернута пленкой. Но этого не может быть. Чайник вскипел. Я это помню. Тысячи иголок и булавок втыкаются в мою онемевшую ногу, и судорога сходит на нет. Я перевожу взгляд обратно на дверцу чулана, потому что в голову мне приходит единственно возможный вывод. Чай остыл, пока я пялилась на эту дверцу. Мне казалось, прошла пара минут.

Но сколько же времени я на самом деле провела здесь?

9

Девять дней до дня рождения

Я допиваю третью чашку кофе, ощущая в себе до того странную смесь нервозной энергии и жалкой немощи, что даже не могу точно сказать, я ли смотрю на своих домочадцев через призму собственного дурного настроения или это они с утра ведут себя так же угрюмо, как я.

Хлоя спустилась к нам на целых пять минут, пока писк текстового сообщения не заставил ее вихрем взлететь обратно – неприятности в раю ее юности.

Весьма вяло поприветствовав нас, Уилл сидит за кухонным столом, тихо и сосредоточенно склонившись над своим альбомом, и что-то рисует. Он закрывает свой рисунок и не дает мне взглянуть.

– С тобой все хорошо, обезьянка? – Уилл не поднимает глаз. Что-то и в самом деле случилось. – Бен напугал тебя вчера?

А не было ли в школе подобных инцидентов с участием Бена? Столкнуть маленького ребенка с батута – довольно агрессивное поведение. Что, если это всего лишь звено в длинной цепочке, что, если это буллинг?

– Не задавай ему наводящих вопросов, – Роберт, вернувшись из сада, отставляет в сторону пустую кружку и тарелку из-под тоста. – Он наверняка уже обо всем забыл. – Роберт еще в халате, немного помятый после полноценного ночного сна.

В это мгновение мне хочется с ним развестись из чистой зависти. Выпив свой остывший ромашковый чай, я отправилась в кровать, но так и не смогла отключиться до тех самых пор, пока не запели птицы – только тогда я задремала на час или около того. А он тем временем мирно, как котенок, посапывал у меня под боком. В забытьи.

Я не намерена продолжать в том же духе. Мне нужно какое-то снотворное. В АСДА^[4] есть аптека. Там должны продаваться таблетки «Найт-Найт».

– Нам нужно что-нибудь в супермаркете? Я съезжу, куплю торт на работу. У Джейд день рождения. – Джейд – одна из моих стажерок, милая девочка, которой пришлось тяжко потрудиться, чтобы преодолеть все выпавшие на ее долю трудности и оказаться там, где она теперь есть. Так что если уж я и впрямь решила бы купить торт лично, вместо того, чтобы попросить Розмари заняться этим, это точно был бы торт для Джейд.

– О, отлично. – Роберт принимается шарить рукой по кухонной стойке – там за чайником у нас складируются рецепты, записки и всякие бумажки. Он вручает мне список. – Я сам собирался съездить попозже, но если ты настаиваешь…

– Ты издеваешься? – Пробежав глазами список, я тут же вскипаю. Это не пара вещей. В списке половина наших обычных покупок на неделю, и практически все, что нужно для обедов Уилла на следующую неделю.

– Не начинай, Эмма. Сегодня воскресенье. Просто расслабься.

– Так это я начинаю? – переспрашиваю я, теперь уж точно начиная. Но чего он ждал? Я многое ему прощаю, но насколько бы я ни была благодарна за то, что Роберт согласился взять на себя роль домохозяина, я так или иначе вынуждена заниматься домашними делами. – Я ничего не сказала.

– Ты сейчас говоришь. – Роберт наливает себе еще кофе. Интересно, супруги когда-нибудь убивали друг друга из-за передозировки кофеина? – Я тебе не чертова домохозяйка, – цедит он. – Потребность в этих покупках возникла в пятницу. Я бы съездил, но ты сама вызвалась. – Он открывает дверцу холодильника, а я стараюсь не думать о яйцах.

– Ты мог бы заехать после того, как отвез Уилла в школу. АСДА – по пути домой.

– Не нужно разговаривать со мной, как с ребенком. Я взрослый человек. Я потерял счет времени и забыл. Это, черт побери, не конец света. А если ты считаешь, что моя жизнь навсегда замкнулась на готовке, уборке и домашних заданиях, то да будет тебе известно – это не предел моих мечтаний. Уилл теперь ходит в школу. Я собираюсь выйти на работу на полный день. Хочу строить собственную карьеру.

– Это все из-за того, что я вчера сказала на барбекю? Я всего лишь пыталась поддержать твою подругу, а вовсе не наезжала на тебя.

– Нашу подругу, Эмма. Мишель – наша подруга.

Уилл поднимает голову от своего рисунка, темными глазами внимательно вглядываясь в нас обоих. Разговор у нас вполне безобидный, но звучит все так, будто нам до смерти хочется поскандалить.

– Поговорим об этом позже, – бросаю я, хватая ключи от машины.

– Все не может вечно крутиться вокруг тебя, – тихо произносит Роберт, и я почти слышу угрожающее рычание. – Мне тоже нужна жизнь.

Я брожу по супермаркету как в тумане. Там на удивление многолюдно, даром что после открытия прошло всего десять минут, но я все же получаю у провизора пилюли «Найт-Найт» – да, это для меня – нет, я не беременна – просто дайте их мне – а затем выбираю товары из списка, который дал мне Роберт. Только огорчение и злость заставляют меня держаться на ногах. Не думаю, что Роберт понимает, сколько сил я отдаю, чтобы обеспечивать всех нас. Да, я люблю свою работу, но то давление, которое я испытываю, будучи одновременно и матерью, и кормильцем семьи, иногда берет надо мной верх. А он теперь еще и обижается на это. Мне кажется, я не вывожу. На автопилоте я заполняю пакеты, расплачиваюсь, а потом везу тележку с покупками к своей машине.

Заставляя меня щуриться, на улице ослепительно сияет солнце, и вдруг я слышу: «С дороги, тупая сучка!»

И тут же чья-то пустая тележка врезается в мою с такой силой, будто это подстроено нарочно. Никто за ней не бежит, а я, испуганно вскинув голову, замечаю трех молодых людей – юношей, как их назвали бы в новостях – в бейсбольных кепках и худи. Приближаясь ко мне, они противно хихикают. Двое из них толкают тележки, с хохотом запуская те в мою сторону.

– Молоко на губах еще не обсохло, – бросаю я, отталкивая тележки со своего пути. Мальчишкам всего лет по пятнадцать. Хоть мое сердце и забилось немного чаще, я отказываюсь бояться детишек, еще и при свете дня. Моя машина буквально в паре футов, и я не останавливаюсь, когда они меня окружают.

– Подтяни бабкины панталоны, мы просто прикалываемся!

– Бу! – Не догадываясь, что за спиной у меня еще один юнец, на этот раз я в прямом смысле подпрыгиваю, ощутив его несвежее табачное дыхание на своей шее.

Обернувшись, я рявкаю:

– Отвали!

Этот – высокий, чуть старше остальных на вид. Он отступает на несколько шагов, схватившись за свои причиндалы и продолжая надо мной насмехаться:

– Старая выдоенная корова!

Я и так на взводе и совершенно измотана, поэтому кулаки сжимаются сами собой, и я уже готова броситься на него. Но тут его окружают остальные, и вся улюлюкающая стая, побросав тележки, трусцой отступает в сторону «Макдоналдса», что у заправки за парковкой. Глядя им вслед, я делаю несколько глубоких вдохов подряд, а затем возвращаюсь к собственной тележке с продуктами. Гандоны. Мой мальчик таким не вырастет. Ни за что на свете.

Пошвыряв покупки на заднее сиденье, я залезаю в машину и запираю дверь, ощущая чудовищную усталость. Как люди живут без сна? Сколько там еще до вечера? Слишком долго.