День обещает быть теплым. Убедившись, что тинейджеры окончательно свалили – донимать бедных работников бургерной, я расслабляюсь. Половина двенадцатого. Шопинг сегодня выдался совсем недолгий. В сумках нет ничего, требующего заморозки. Может, просто посидеть здесь минут десять? Закрыть глаза. Задавить первые намеки на головную боль, пока она и в самом деле не разыгралась. Немного времени для себя, прежде чем вернуться в лоно семьи. Мне это необходимо. Я немного опускаю стекла, впуская в салон теплый бриз, и откидываюсь назад, устраивая поудобнее голову на подголовнике. Вот так – хорошо. Десять минут. Все, что мне нужно.

Мимо проезжает тележка с кричащим ребенком, и я судорожно просыпаюсь. Где я, кто я? В висках пульсирует, в горле пересохло. В салоне жарко. Я что, уснула? Стирая слюну с подбородка, я бросаю взгляд на часы, в полной уверенности, что прошло всего несколько минут, однако на циферблате четверть первого. Сорок пять минут. Черт подери.

Я выпрямляюсь и приглаживаю свой конский хвост – статика заставила волосы встать дыбом. Нужно как-то стряхнуть сон. В дверном кармане я замечаю ополовиненную бутылку, и хоть у воды теперь вкус теплого пластика, она меня оживляет. Сорок пять минут отдыха – просто дар божий. Сон, наверное, был глубокий – кажется, что я отрубилась всего мгновение назад. Теперь у меня есть шанс дожить до вечера, не разрушив свой брак. Я практически чувствую себя человеком.

– А где торт?

– Что за торт?

Мы разбираем продукты, и у меня нет ни малейшего представления, о чем это Роберт. Вероятно, ему стыдно за нашу ссору, потому что за время моего отсутствия он перетаскал на свалку всю коллекцию картонных коробок из гаража.

– Тот самый. Для Джейд. Ради него ты, вообще-то, и поехала в магазин.

– Боже!

Ложь порождает ложь. То, ради чего я ездила в магазин, – коробочка «Найт-Найта», – надежно спрятано в моей сумочке, будто письмо от любовника. Будучи пойманной на этой маленькой белой лжи, я, вероятно, изменилась в лице, потому что сейчас Роберт улыбается:

– Не переживай. Я съезжу туда и привезу торт. Я в любом случае должен был ехать. Это моя задача. Мы прокатимся с Уиллом и можем заодно погулять где-нибудь в парке. – Он обнимает меня рукой за шею и целует в лоб. – Нам все равно придется обсудить мою работу, Эм. Теперь – мой черед, так ведь?

Кончик моего хвоста намертво застрял под его рукой, так что вместо того, чтобы добровольно склонить голову ему на грудь, я делаю это вынужденно. Его черед. Звучит серьезнее, чем какое-нибудь совместительство. Я не хочу няню. Не хочу, чтобы Уилл торчал в кружках каждый день после школы. Но я не могу себе позволить работать меньше. А что, если он хочет, чтобы я вообще ушла с работы? Он ни за что не сможет покрыть наши месячные расходы, а я ни за что не поступлюсь своей карьерой. Знаю, я все драматизирую, но поведение Роберта в последнее время заставляет меня задуматься, нет ли за всем этим чего-то еще.

– Я понимаю, что ты несчастлив, – говорю я. – И прости за резкость. – Все, чего мне сейчас хочется – включить что-то ненавязчивое по ТВ и прилечь на диван. – Поговорим об этом позже?

Я делаю глубокий вдох и собираюсь с мыслями. Он может сколько угодно хотеть работать, но исполнительский уровень вряд ли его устроит, а начинать с нуля в сорок – задача не из легких, так зачем спорить о том, что может вообще не случиться?

10

Дверной звонок оживает, как раз когда я, утонув в мягких диванных подушках и понемногу отхлебывая чай, начинаю смотреть какой-то безвкусный, но забавный триллер. Я уже почти решаюсь позвать Хлою, но та, вне всяких сомнений, сидит в наушниках, отгораживая свою тинейджерскую жизнь от нашей семейной. Если это снова Свидетели Иеговы, то, что им предстоит услышать, прозвучит не слишком благочестиво.

За дверью оказывается женщина моего возраста, или чуть старше, в медицинской форме. Ее длинные волосы собраны в крепкий пучок. Гостья явно испытывает неловкость и выглядит такой же уставшей, как и я.

– Эмм… Вы – Эмма Эверелл? – спрашивает женщина. На ее бэдже указано имя: Кэролайн.

– Верно.

Она – медсестра из больницы? Или из психушки? Эта женщина здесь из-за нее? Каким, черт побери, образом она раздобыла мой адрес?

– Я нашла это, – произносит Кэролайн. – Возле гипермаркета АСДА, на парковке, – Кэролайн протягивает мне бумажник. Мой бумажник. – У «Макдоналдса». Я собиралась передать его в полицию, но на вашем водительском удостоверении я заметила адрес, а я как раз собиралась ехать в эту сторону, так что…

Кэролайн как-то почти виновато пожимает плечами, и в этот миг мой мозг наконец включается.

– Боже мой, огромное вам спасибо!

Эти чертовы детишки. Я принимаю бумажник из рук Кэролайн и тут же заглядываю внутрь, чтобы проверить карты.

– Там было сорок фунтов.

Ярость вскипает во мне. Это точно те чертовы детишки.

– Я их не брала, – голос Кэролайн становится немного жестче. – За работу медсестры не так много платят, но обычно мы не стремимся увеличить доход посредством воровства.

Роберт как раз паркуется. Эта женщина – Кэролайн – окидывает взглядом его машину, потом мою и наш дом. Должно быть, я кажусь ей чванливой скотиной.

– О, я не имела в виду… – Сконфузившись, я ощущаю, как кровь приливает к лицу. Незнакомка привозит мой кошелек, а я ей практически прямым текстом заявляю, что она у меня что-то украла. – Там ведь были эти подростки, я хотела сказать, должно быть, это они стащили. Сумочка лежала у меня в тележке, а они меня отвлекли. Честно говоря, я…

– Ничего, – прерывает она меня. – Я понимаю. В любом случае, мне пора.

– Позвольте мне как-то отблагодарить вас. У меня есть дома деньги. За ваше беспокойство.

За ваше беспокойство. Звучит по-стариковски. Но мне не хочется, чтобы она ушла, считая меня совсем конченой.

– Все в порядке. Я действительно проезжала мимо, – повторяет Кэролайн, быстро разворачивается, едва не наскочив на улыбающегося Роберта, который несет не нужный мне торт, и, попросив прощения, уходит, нет, убегает прочь, вероятно, удивляясь своему порыву приехать.

– Огромное спасибо! – кричу я вслед, и она, сворачивая за угол, приподнимает в ответ руку, хотя, готова поспорить, про себя она уже успела выдать мне множество характеристик. Возвращаясь в дом вслед за Робертом и Уиллом, я говорю себе, что по крайней мере получила назад свой бумажник.

День проходит так, как обычно проходят воскресенья – в дрейфе активного ничегонеделания. Пока я, вооружившись секатором, подрезаю разросшиеся розовые кусты перед домом, Роберт смотрит телевизор. К вечеру эффект от моего дневного сна в машине окончательно испаряется, так что, объявив, что у меня разболелась голова – что вообще-то является ложью только наполовину, потому что она и впрямь начинает болеть, я поднимаюсь наверх, чтобы отдохнуть, попутно прихватив с собой стопку чистых полотенец из подсобки. С этой задачей Роберт тоже не мог справиться вот уже несколько дней.

Я захожу в комнату для гостей, чтобы сложить полотенца в шкаф. В комнате душно, даже несмотря на наступающие сумерки. Я открываю окно, и в этот миг у меня перехватывает дыхание.

На подъездной дорожке возле моей машины стоит Фиби и смотрит на дом. Руки ее сжаты в кулаки. Волосы закрывают ее лицо, но то, как она стоит – очень спокойно и подтянуто, заставляет меня встревожиться. Спустя какое-то время она внезапно разворачивается и уходит прочь. Я могу окликнуть ее через окно, но не делаю этого. Она вернется, и что тогда? Моя собственная рука непроизвольно сжимается в кулак. Как мы докатились до этого – моя старшая сестра и я?

11

«Найт-Найт» не оправдывает надежд.

Подергав ручку задней двери, я еще разок захлопываю ее, чтобы быть уверенной, что она заперта. Я проверила детей, оба спят. Роберт, конечно, тоже спит. В комнатах для гостей – никого. Во всем доме не сплю только я.

Из окна на меня смотрит собственное отражение, лицо наполовину занавешено длинными волосами. На нем читается усталость. Отчаяние. На этот раз я собиралась оставить свет, чтобы побороть нелепое ощущение, что кто-то за мной наблюдает – кому охота бродить по саду во втором часу ночи? – но я не в силах. Опрометью кидаюсь к стене, чтобы нажать на тумблер, и крепко зажмуриваю глаза навстречу удушающей тьме, пока та не поредеет.

Удушающей.

Я возвращаюсь к окну – мое отражение теперь выглядит жалким призраком – и вглядываюсь в темноту. Не вижу никаких огней, облака толстым слоем висят низко над землей, превращая ночь в мистерию. Там никого нет – убеждаю я себя в то же время, как рассудок нашептывает мне, что там может оказаться кто угодно. Хотя, вероятно, все-таки не Фиби. Она даже не подошла бы к парадной двери. Что она делала здесь вечером? Хотела извиниться, но не смогла себя заставить? Я так не думаю. Но это возможно. Быть может, поэтому я не могу уснуть.

Почему же «Найт-Найт» не работает? Почему я не могу спать?

Мое сорокалетие стремительно приближается. Задолго ли до своего перестала спать она?

Я ставлю чайник, чтобы приготовить ромашковый чай. Может, стоит плеснуть туда водки, как предлагала Мишель? Прежде чем отбросить эту мысль, я довольно долго стою перед буфетом с выпивкой, ощущая более сильное искушение, чем должна бы.

Она пила, когда не могла уснуть.

Чайник отключается, я наливаю кипяток в чашку и, пока чай заваривается, вновь бросаю взгляд на заднюю дверь. Она ведь заперта, не так ли? Да, да. Я проверяю еще раз. Это нелепо. Это… я осекаюсь на слове «безумно». Это не безумие. Это просто сбой. Слишком много всего в голове. Быть может, это что-то гормональное? Начало пути к трансформации. Немного повращав головой, я отхлебываю горячий напиток. На часах пять минут третьего. Время подбирается уже ближе к утру понедельника.

В прихожей я снова притормаживаю возле чулана под лестницей, уставившись на дверцу. «Здесь тоже водятся тигры»^[5], – проносится у меня в голове, хотя я вообще смутно представляю, что это может означать. Я ставлю кружку на пол – она все еще обжигает ладонь – отодвигаю щеколду и распахиваю дверцу.

Ничего. Ничего, кроме обычного хлама. Резиновые сапоги. Пара старых клюшек для гольфа, которые Роберт у кого-то одолжил, да так и не вернул. Генри Гувер^[6], запихнутый внутрь под невообразимым углом. Я вытаскиваю его наружу, но образовавшееся свободное пространство тут же заставляет меня поежиться. Оно выглядит как черная дыра, которая вот-вот тебя засосет и никогда не выпустит. Совсем как в том чулане. Я уже собираюсь захлопнуть дверцу, но, помедлив, пробегаю пальцами по ее деревянной поверхности изнутри. Шершавая, но нетронутая. Никто не царапал ее. Облегчение.

Сейчас – не тогда. И я – не она.

Второе облегчение я испытываю, обнаружив, что мой чай до сих пор не остыл. На этот раз я не зависала здесь. Я направляюсь в свой кабинет и первым делом задергиваю жалюзи – не на что здесь смотреть, прежде чем зажечь настольную лампу. Я быстро набираю сообщение Фиби – прошу прощения за жесткость – и поскорее нажимаю на кнопку, посылая ей эту оливковую ветвь, пока не успела передумать. Потом открываю портфель, достаю свои записи, ноут и диктофон. Мне необходимо отправить несколько писем, так что можно надиктовать их прямо сейчас, чтобы завтра не тратить на них время.

Работа – мой якорь, и через полчаса я уже чувствую себя гораздо спокойнее. Все мысли о ней если еще и не улетучились из моей головы, то уж точно оказались засунуты подальше, в самый пыльный угол. Я погружаюсь в свои заметки по делу, а затем диктую письма, которые потом разошлет Розмари. Когда с этим покончено, на часах почти четыре утра, и мои глаза буквально горят. Несколько минут назад я была в полной уверенности, что еще только три. Время пролетает быстро, когда разрываешь брачные узы.