– Ну хорошо. Хотела с тобой кое-что обсудить, но у тебя, как всегда, дела…

Я сразу почувствовала себя последней дрянью. В последнее время, чтобы ее не обижать, я все время ссылалась на свою занятость.

– Перезвони мне, как только сможешь. Дело важное. – Она снова сделала паузу и уже другим, немного обиженным тоном добавила: – Это мама.

В последнем слове она сделала упор на букве «м», как всегда, когда хотела упрекнуть за редкие звонки. Сама она, правда, никогда в этом не признавалась и называла меня мнительной. А еще удивлялась, почему я придерживаюсь строгого графика звонков – один раз в месяц. Оставшиеся двадцать девять дней я собиралась с силами.

Я пыталась убедить ее в удобстве обмена текстовыми сообщениями, но она наотрез отказалась обновить свой допотопный раскладной телефон, на котором набор текста – задача посложнее, чем решение квадратного уравнения.

– Вот приедешь ко мне в гости, и мы с тобой сходим и купим мне новый телефон, на котором я смогу писать тебе послания. У всех моих друзей есть такие маленькие улыбающиеся мордочки, и я хочу такие.

– Смайлики, мама. Они называются смайлики.

Тот факт, что у «мордочек» есть название, ее страшно поразил. Потом каждый раз, произнося это слово, она страшно гордилась собой.

Подъехав к светофору, я решила набрать матери. Она редко звонила не по расписанию, и, наверное, стоит узнать, в чем дело, – все равно ближайшие двадцать минут мне предстояло провести в пробке.

– Алло?! – Голос в трубке аж звенел от волнения, будто она не ожидала услышать меня вне графика.

– Мам, это Грейс. Получила твою голосовую почту. Надеюсь, ты отдаешь себе отчет, что в тот момент тебя никто не слышит?

– Грейс, тебе прекрасно известно, что я в этом ничего не понимаю, – произнесла она с узнаваемым акцентом, от которого меня передергивает. После многих лет, прожитых на севере, его звучание пробирало, как разряд статического электричества. Сколько сил и времени я потратила в свои студенческие годы, чтобы избавиться от южного говора, и добилась своего только благодаря преподавателю вокала, с которым мы занимались по бартеру – за консультации по налогам.

Когда мама приехала в Бостон на мой выпускной, стоило ей заговорить, как люди начинали с интересом следить за нашим разговором, словно наблюдали за игрой в теннис: с нее на меня и снова на нее. Не часто услышишь китаянку, говорящую с южным акцентом, да еще и выглядящую так, будто только что сошла со сцены «Гранд Оул Опри»^[4].

– Ладно, проехали. Как у тебя дела? Ничего не случилось?

– Все великолепно, дорогая, но грядет мой день рождения, и в этом году я задумала нечто фантастическое – чтобы надолго запомнилось.

Не сомневаясь в том, что за этим последует, я решила нанести упреждающий удар.

– Мама, я помню, что обещала приехать, но в этом году бизнес наших клиентов существенно вырос, и я могу не успеть… – Я замялась, обнаружив тем самым полную несостоятельность отмазки. До середины октября времени оставалось предостаточно.

– Помолчи секунду. Речь вообще не об этом. Мне исполняется СЕМЬ-ДЕ-СЯТ. И я хочу чего-то грандиозного, Грейс.

Я растерялась: что может быть важнее моего приезда? Нет, я вовсе не считаю себя какой-то особенной, просто мама годами ничего такого не предпринимала. Самолеты она на дух не переносила, а катаракта, затянувшая левый глаз, серьезно ограничивала ее активность в пасмурную погоду и темное время суток.

– Я решила отправиться в путешествие… в Грейс ленд! Ю-ху!^[5] – После этого победного возгласа наступила тишина, как будто мама читала по сценарию и теперь настал мой черед произносить текст. Как же я пожалела о том, что поспешила с ответным звонком! Насколько легче было бы вести этот разговор за бокальчиком вина, устроившись на диване.

– Одной поездки в Грейсленд тебе недостаточно?

Помнится, несколько лет назад мама уже предприняла поездку на автобусе с друзьями из комплекса для престарелых. Я была поражена, что она отважилась на такое путешествие, но, учитывая мамин страх перед всем, что летает – будь то птица или самолет, – автобус оставался единственным средством передвижения. Даже машина отпадала: мама с трудом могла преодолеть расстояние до продуктового магазина в пасмурный день, не говоря уже о тысяче миль до Мемфиса.

– Разве я не рассказывала, что мы так никуда и не ездили? Незадолго до этого умерла Салли Роджерс, и… я решила, что это плохой знак.

– Да, да, ты говорила про плохой джу-джу^[6].

Слава богу, я вспомнила, а то уже испугалась, что начался склероз!

Мама мне все уши прожужжала с той поездкой, и для меня она как будто состоялась. Да что греха таить, разговаривая с матерью по телефону, я частенько думала о своем, воспринимая ее болтовню как фоновый шум. Может, были и другие вещи, которых она не делала? Заметив, что почти добралась до офиса психотерапевта, я благоразумно одернула себя, прежде чем нырнуть с головой в привычную выгребную яму воспоминаний и угрызений совести.

– Мам, послушай, поездка одной в такую даль – это не вариант. Сейчас я больше не могу говорить: у меня деловая встреча… – самозабвенно соврала я, но мать перебила меня на полуслове:

– Я еду не одна…

Простой перебор в уме маминых знакомых мгновенно свелся к выбору «либо умер, либо не в себе».

– Меня повезешь ты! Только подумай, как будет здорово! Ты и я, волосы развеваются на ветру, солнце бьет в лицо… – Похоже, она описывала недавно увиденный фильм. Ну точно. – Как Тельма и Луиза!

– Мама, Тельма и Луиза – преступницы, которые плохо кончили.

– Не драматизируй, Грейс. Ты же понимаешь, о чем я.

Этот упрек я всегда слышу в свой адрес, как только пытаюсь обуздать буйную фантазию своей матери. Так было и в тот раз, когда она решила, что добиться приглашения на свадьбу Лизы Мари и Майкла Джексона – плевое дело.

– Нет, не понимаю. К тому же при всем моем желании я не смогу… – опять так же бессовестно соврала я. – Моя дурацкая работа. И Джефф. И…

– Грейси! Я все продумала до мелочей. Все, что от тебя требуется, это взять несколько дней отпуска и сесть за руль. Уверена, Джефф отнесется с пониманием.

Она права – не было никаких проблем ни с работой, ни с мужем, но я не собиралась так быстро сдаваться.

Мне удалось встать прямо перед входом – вот ведь везение!

– Все, мам, мне правда некогда. Обещаю подумать.

На этот раз я не обманывала – мне серьезно придется подумать над тем, как избежать поездки с мамой в одной машине, да еще в течение нескольких дней! Каждая наша встреча превращалась в мастер-класс по нагнетанию чувства вины с мамой в роли великого гуру и заканчивалась одинаково: я должна была оправдываться за принятые мной решения перед человеком, который славился своими ошибками. Вряд ли мама хотела, чтобы я чувствовала себя неудачницей, но в ее отношении ко мне всегда сквозило неодобрение. Именно поэтому я всеми силами избегала наших встреч и общения. Но, видимо, на этот раз лобовое столкновение было неизбежно – подобно слону, трубящему хоботом, мама неслась в мою сторону. А мне оставалось лишь маневрировать.

– Обещай подумать, Грейс. Нас с тобой ждет незабываемое приключение!

Нажав отбой, я заглушила машину и застыла в оцепенении. Ощущение было такое, будто мне крепко врезали под дых. Небольшая пульсация в висках грозила перерасти в серьезную головную боль. Я приехала чуть раньше намеченного времени, поэтому решила закрыть глаза и спокойно посидеть – авось боль отпустит, и не придется доставать ибупрофен.

– Грейс! Привет! – Рядом с машиной материализовался Джефф. Как всегда, улыбчив и весел! Как будто мы собирались на сеанс совместного массажа или на выступление любимой группы. Именно это делало его таким легким в общении, на что я поначалу и купилась. И, надо сказать, он умел при необходимости пользоваться своим обаянием, как, например, в тот раз, когда договорился для меня о скидке «для членов семьи» на новый «Субару-Аутбэк». Небывалый случай для дилеров «Субару».

– Ну что, готова?! – Он жестом пригласил меня следовать за ним; пришлось вылезать из машины.

– Вроде бы, – буркнула я, захлопывая дверцу.

– Все в порядке?

– Лучше не бывает, – зачем-то соврала я и взяла его протянутую руку, которая оказалась на удивление холодной и потной.

По первому же зову секретарши Джефф вскочил с энтузиазмом чертика из табакерки. Мы пошли по длинному коридору, сплошь увешанному дипломами и сертификатами, которых я раньше не замечала.

В кабинете нас ждал шикарный кожаный диван, затягивающий любого, подобно трясине. Я присела на одном краю, а Джефф вместо того, чтобы сесть рядом по центру, занял противоположный угол и начал петь дифирамбы довольно невзрачному синему галстуку доктора Уэйкфилда. Вскоре разговор коснулся такой животрепещущей темы, как правильное хранение этого аксессуара мужской одежды. Когда я начала заплетать косички из бахромы диванной подушки, доктор Уэйкфилд наконец прервал рассказ Джеффа о посетителе ресторана, который однажды предложил купить у него галстук.

– Джефф, кажется, вы сегодня собирались кое о чем поговорить с Грейс? – многозначительно произнес он. Муж в ответ улыбнулся – как же иначе, – а потом запыхтел, как допотопный драндулет, готовый вот-вот заглохнуть.

– Ну, в общем, Грейс… Тут такое дело…

Чтобы облегчить его страдания, я изобразила на лице внимание.

– Я… я… кое-кого встретил, – последние слова он пробормотал чуть слышно. – И мы полюбили друг друга, – добавил он.

Вот так: ударил ножом, а потом еще и провернул. Раз уж убивать, то наверняка.

– Что за черт?! – На глаза мгновенно набежали слезы, я словно смотрела на комнату через аквариум. Я протянула руку в сторону доктора Уэйкфилда и помахала ею, исполнив таким образом универсальный жест «дайте мне эту чертову коробку с салфетками», хотя в тот момент мне больше пригодились бы боксерские перчатки.

– Грейс, я понимаю, как вы расстроены. Джефф посчитал, что будет лучше рассказать вам обо всем в безопасной, нейтральной обстановке моего офиса. Для него было важно проявить к вам уважение. – Доктор запнулся на слове «уважение», из чего можно было понять, что даже он считает, что такие признания лучше делать без свидетелей.

– Он решил, что так будет лучше?! – От злости у меня перехватило дыхание, и голос звучал сдавленно и хрипло. Дома я хотя бы могла воспользоваться собственными салфетками. Придурок! Я вытерла глаза, высморкалась и посмотрела на Джеффа. Тот сидел, глядя в пол, и грыз ногти. Весь из себя такой уважительный.

– Уважать кого-то – значит заботиться о чувствах другого человека, а не повторять то, что делают во всяких дерьмовых телесериалах. Вы обо мне подумали, когда разрабатывали свой грандиозный план? – С этими словами я повернулась к доктору Уэйкфилду, который выглядел так, как если бы у него с помощью дрели брали кровь на анализ. – Вы же мой психотерапевт.

– Технически я психотерапевт вашего брака… – начал оправдываться доктор, видимо надеясь хоть как-то утихомирить мой гнев. При этом в его голосе было столько печали, что захотелось чем-нибудь запустить ему в голову – солидная порция помета от пролетающей птички тоже бы сгодилась.

– Мой муж только что признался, что изменяет мне, а вы что-то лепечете про психотерапию брака. Уверена, вы, доктор, прекрасно меня понимаете.

Доктор Уэйкфилд вытер лоб, а я представила, что это не бисеринки пота, а вонючая птичья отметина.

Затем настал черед Джеффа.

– Давай-ка разберемся. Получается, что, пока мы развлекались брачными консультациями, причем платили столько, что хватило бы на обучение ребенка в колледже, ты вовсю трахался на стороне?

Этих слов оказалось недостаточно для того, чтобы вывести Джеффа из себя; он продолжал смотреть в стену за спиной доктора Уэйкфилда.