Косвенно отношение к людям, не прошедшим последнюю инициацию, как к существам без души, подтверждается особенностями похоронных обрядов у славян и рядом суеверий, связанных с ними. В двоеверии (или, как еще иногда говорят, в народном православии) детей до 6 лет (то есть не прошедших даже первую инициацию) хоронили совершенно особым образом и, как правило, без тризны и поминания. Ритуалы различаются в разных культурах и даже в разных славянских землях, но суть в том, что они всегда редуцированы, обеднены, по сравнению с похоронами взрослого, и даже не похожи на, собственно, погребальный обряд. Похороны подростков, прошедших вторую инициацию, но не успевших выбрать себе пару, обычно предварялись имитацией свадьбы – таким образом как бы ускорялось утверждение души, чтобы умерший мог стать чуром и перемещаться между мирами. Об этом мы подробнее поговорим с вами в четвертой главе.

Сейчас нам важно понять, что душа, по языческим представлениям, формировалась в отрочестве – ровно так же, как в этот период формировалось, трансформировалось и обретало завершенные характеристики тело. Собственно, без тела душа существовать не может – и об этом мы тоже отдельно поговорим в следующих главах.

Первобытная четверка

Обращаясь мыслями к древнейшим, самым архаичным временам, мы с вами обнаруживаем три универсальных архетипа, сформировавшихся еще на этапе первобытного общества и свойственных в одинаковой мере всему миру, вне зависимости от климата, ландшафта и позднейших культурно-исторических наслоений. Это Мать, Охотник и Собиратель.

Эти три образа определяют человеческую сущность, которая будет проявляться в любых обстоятельствах. Каждый читающий эти строки сейчас без всяких дополнительных вводных (даже никогда не встречая живьем людей с указанным родом занятий) может представить себе типичного охотника, типичного собирателя и типичную мать.

Жизненная функция Матери – производить новых людей, то есть увеличивать человеческий род, чтобы он заселял землю. Ну и, по возможности, обеспечивать их выживание – кормить собой и прикрывать собой же от опасностей. Больше она ничего не должна делать.

Задача Охотников и Собирателей – кормить матерей и младенцев.

А вот паттерны действий у них кардинально различаются. Охотник – тот, кто рывком, за один раз добывает большую тушу, которой потом все племя может кормиться несколько дней.

Собиратель каждый день, каждый миг в трудах: по штучке выискивает и складывает корешки, орешки, ягодки, грибочки… Чтобы обеспечить тот же объем и ту же калорийность пищи, которую приносят Охотники за один выход, Собирателям приходится трудиться непрерывно.

Можно сказать, что Охотникам свойственна стратегия рывка, а Собирателям – стратегия маленьких шагов.

Мать – это, с одной стороны, тактика выжидания (пока ты носишь ребенка, ты больше ничего не можешь предпринять, только ждать, когда он выйдет на свет). С другой стороны – тактика самопожертвования: кормить – собой, прикрыть, если что, – тоже только собой.

И практически в каждой древней культуре довольно рано появляется еще один типаж. Назовем его Шаман – тот, кто общается с силами природы, пока они еще не стали богами. То есть Шаман – это посредник между людьми и высшими силами в дорелигиозную эпоху. Это пока не колдун, не маг, не волхв, он появляется в человеческом обществе и закрепляется в коллективном бессознательном еще на том историческом этапе, когда люди не знали богов. Или, по крайней мере, пока их боги еще не стали людьми. То есть, в трактовке Фрейзера, на этапе магии, а не религии. Шаман – это посредник между тем и этим светом в эпоху, когда других посредников нет.

Люди умирали всегда. В доисторические (первобытные) времена они умирали рано и часто. То есть вопрос утилизации трупов и построения культуры посмертия надо было решать задолго до того, как начали складываться первые мифы.

Грубо говоря, Шаман (как архетип) – это антипод Матери. Она приводит людей из небытия в этот мир. Он помогает им его покинуть и уйти в небытие. Архетипически Мать и Шаман – это люди, имеющие доступ к тайному знанию, которое не доступно ни охотникам, ни собирателям. Это изначально образы, связанные с потусторонним, со смертью. Мы подробнее вернемся к этой теме, когда будем анализировать все архетипы (души) в отдельности.

Соответственно, эти двое наделяются правом решать за всех. Отсюда, кстати, подчеркнуто уважительное отношение к матери даже в патриархальных монотеистических обществах. Матриархат, впрочем, заканчивается на таких ранних этапах человеческой истории, что многие ученые в принципе сомневаются, что он когда-либо существовал.

Свою добычу Охотники и Собиратели приносят в общий котел: на то вам и первобытнообщинный строй. Все принесенное делится на все племя. Каким образом делится? То ли поровну, то ли по-социалистически: кто больше трудозатрат вложил, тот больше и получил. А может, утилитарно: у кого больше перспективы выживания, того в первую очередь и кормят… Но это мы с вами сейчас так можем рассуждать, дожив до XXI века и пережив очень много философских и социальных теорий. А у них там, в древности, это все было на уровне каких-то сверхзнаний, интуиции. И это сверхзнание не каждому дано.

Шаман – человек, который отвечал за смерть и переход, умел заглядывать за грань жизни, – тот самый персонаж, который может решать, кому из племени жить, а кому умереть. По сути, на него ложится ответственность за выживание всего племени, а не каждого отдельного человека. Племя рассматривалось как единый организм. И его биологическая роль заключалась в том, чтобы максимально размножиться и вытеснить конкурентов со своей территории. «Ответственность за выживание племени» в доисторических условиях – это ответственность за распределение пищи и организацию обороны. Таким образом, Шаман (это условное название, и позже в книге мы будем называть его Колдуном) становится одновременно и Правителем (вождем, князем).

«Совмещение и разделение гражданской и духовной власти происходило в разных географических локациях в разные исторические моменты. В дореспубликанском Риме, например, цари были одновременно понтификами (верховными жрецами). В Древнем Египте фараоны тоже бывали по совместительству верховными жрецами (обычно Амона). В общем, в развитых языческих системах вождь и жрец – это две стороны одной медали (или два конца одной оси)»^[6]. То есть когда мы говорим о самых первых архетипах, то вправе смешивать образы шамана и вождя (Колдуна и Князя в Колесе Сварога; Мага и Правителя в системе Пирсон-Марр (PMAI)). Впоследствии, как мы увидим, по мере усложнения и структуры общества, и человеческой психики эти два персонажа разводятся до противоположности, превращаясь в две крайности на одной оси.

Шаман и Вождь – персонажи (архетипы) эпохи магии. Колдун и Князь – эпохи религии. Принципиальная разница в том, что первые два взаимодействуют напрямую со стихиями и «эйдосами», а вторые – с богами, прося их как-то повлиять на стихии.

Останавливаюсь на этом так подробно, чтобы подчеркнуть: у древних славян не было шаманизма. Во всяком случае на том историческом этапе, когда появляются первые сведения о славянских племенах (примерно V век нашей эры), это уже племена с собственной религиозной системой и со своими богами. Поэтому, говоря именно о славянских архетипах, мы, наверное, не можем пользоваться термином «шаман». «Колдун» или «жрец» – вернее, хотя и небезусловно. Но, коль скоро типы славянских магов не являются темой этой книги, то не будем больше на них задерживаться. Просто фиксируем, что Колдун – это персонаж, имеющий доступ к потустороннему.

Надо понимать также, что для совсем древних обществ охотник и воин – это приблизительно одно и то же. Не очень важно, защищает он своих соплеменников от диких зверей или от чужих людей. Да и добыча самой калорийной пищи – это всегда убийство. Так что представления об охотнике и воине в коллекивном бессознательном более или менее совпадают: это некто с оружием, способный и убить, и защитить. Для славян это будет Перун – бог, управляющий огнем и перунами (молниями-стрелами), получающий добычу сразу одним рывком.

Однако, с другой стороны, охотник – тот, кто лучше всех понимает зверей, может вступать с ними в контакт и даже управлять ими. Скотий бог, бог-скотовод… То есть Велес! Мы в конце концов видим опять две крайности на одной оси. Расслоение древнейшего архетипического образа на два противоположных. У нас это Перун/Велес. У Пирсон, кстати, похоже: Воин/Заботливый.

С расщеплением собирательства все не так однозначно. Этот способ пропитания подразумевает постоянный, кропотливый, изо дня в день труд. В аграрную эпоху человеческой истории собиратели, что-то понимающие в растениях, в циклах вегетации и плодоношения, в основном становятся земледельцами. Я назвала этот архетип «Пахарем» (и уже сама привыкла к этому термину), но, строго говоря, он не вполне корректен. В каких-то культурах (в том числе, кстати, и в славянской) речь с большей вероятностью шла о скотоводстве: трава – единственное, что у нас тут хорошо росло, так что скотоводство не исключало оседлости (вернее, не обязательно предполагало кочевье). Так что пахарь в значительной степени сливается со «скотьим богом». Справедливо было бы назвать этот архетип просто Тружеником. Но русскому человеку, выросшему на былинном эпосе, «пахарь» понятнее: это наш основной культурный герой, богатырь Микула Селянинович. Его архетипическая характеристика заключается не только в трудолюбии, но в противопоставлении и воину, и колдуну-князю.

В системе архетипов Пирсон-Марр, заметьте, такой типаж отсутствует. Совсем. Молодая американская культура, построенная завоевателями, не то чтобы совсем не нуждалась в «трудягах»… А просто не было смысла их учитывать в маркетинговых расчетах, а значит, незачем вводить в систему архетипов (которая на самом деле есть система формирования потребительского поведения).

Однако у Пирсон в более поздних работах, там, где архетипов не 6, а 12 (в том числе в той первой книге, которая была переведена на русский и с которой началось на Руси всеобщее архетипирование), прописана дихотомия «Сreator/Destroyer»^[7] – «Созидатель/Разрушитель». На мой взгляд, это дублирование оси «Пахарь/Воин», но с добавлением этических оттенков. Проблема в том, что в дальнейшем, когда в ее работах стало гораздо больше маркетинга и брендинга, чем антропологии и психологии, Пирсон заменила Destroyer сначала на Outlow (Преступник или, возможно, Мятежник), а потом и вовсе на Revolutionary (Революционер) – так он и значится теперь в знаменитых тестах PMAI^[8]. На русский эти архетипы были переведены как «Творец» и «Бунтарь», а это, согласитесь, стирает исходный (архе) смысл и ретуширует противопоставление.

Мы вот-вот подойдем к сопоставлению и даже к совмещению пирсоновских архетипов с Колесом Сварога… Но, позвольте, еще пару абзацев посвящу универсальным типажам и особенностям формирования славянских архетипических образов (коль скоро мы уже все равно начали говорить о пахаре Микуле).

Если рассматривать развитие русской мифологии через призму былинного эпоса, то нас будут в первую очередь интересовать так называемые «старшие» богатыри – именно они и есть архетипические образы, они тот самый миф, который, как говорил Пропп, отражает не исторические события, а исторические явления.

Их всего трое – не запутаешься. Все остальные типажи – более поздние, и их даже можно отслеживать по эпохам: сначала все базовые архетипы заменяются воинами на службе князя, потом появляются купцы (гости), потом калики (страннички).

Святогор. Он порожден самой Землей, но тяжел и могуч настолько, что Земле его трудно терпеть на себе. Он воин, но такой сильный, что у него даже нет врагов. Был один (еще при рождении) – Скимен-зверь или Индрик-зверь, – но и тот предпочел исчезнуть. В этом плане первый воин, как мы с вами уже отметили, – это скорее охотник. Он противостоит зверям, а не людям. Святогор – это мужчина, обеспечивающий защиту самим фактом своего существования.

По происхождению и функциям этот образ близок Перуну: могучий воин, рожденный матерью-землей. Но, в отличие от последнего, сохранен в мифах (былинах) христианской эпохи.