– Итак, Даниил Валерьевич Тимирязев, – растягивая слова, мент лениво бросает на стол мое личное дело. – Третий раз у нас за последние два месяца.

– Скучаю… – скалюсь разбитыми губами.

– Я так и понял, – хмыкает он. – Поэтому каждый раз повод посетить нас становится все интереснее и интереснее. Хулиганство, драка, теперь вот поджог.

– Ложь чистой воды и фантазии твоих оперов, – улыбаюсь шире.

– Тебя взяли на месте пожара. А твои дружки сбежали.

Довольный такой, аж бесит!

– Кстати, а ты чего с ними не рванул? – интересуется Рагозин.

– А смысл? – пожимаю плечами, лениво сползая по спинке стула в расслабленную позу. И теперь, приятно скрипнув зубами, бесится подпол. – Я ни в чем не виноват. Докажешь обратное? – с вызовом смотрю ему в глаза.

Мужика аж передергивает всего. Взгляд тяжелеет, челюсть напрягается, и рука, лежащая поверх моей папки, сжимается в кулак.

– Слышь, ты! – взвинчивается он. – Борзота! – лупит кулаком по столу. – Вы влезли в частное домовладение. Это уже статья!

Закатываю глаза. Тоже мне напугал! А то я не знаю, как это решается.

– Если это все, что ты можешь мне предъявить, товарищ подполковник, то я пойду. Меня дома заждались.

– Не так быстро, Тимирязев. Придется тебе у нас еще задержаться. Сейчас приедет хозяин дома с адвокатом. Напишет заявление.

– Мне ему ручку подержать? – ухмыляюсь.

– Лейтенант! – рявкает Рагозин. – Забери его в камеру! Пока я ему еще пару узоров на рожу не добавил. Гаденыш! Ничего не боится!

– Боятся, товарищ подполковник, те, кому есть что терять. – Поднимаюсь, пока лейтенант опять не начал меня лапать.

– Свобода? – хмыкает он.

– Я вот здесь, – делаю из пальцев пистолет и прижимаю к своему виску, – всегда свободен.

– Ничего. Посмотрим, как ты заговоришь, когда Калинин приедет, – предельно внимательно смотрит на все еще закрытую папку с моим делом.

Да, день пошел через задницу с самого начала! И сидеть мне здесь долго нельзя, у меня вечером бой в «Клетке». Туда еще надо добраться. Ставки собраны, бабки никто клиентам не возвращает. Надо отработать.

Откинувшись затылком в стену, сижу в камере и прикидываю, как выпутываться из дерьма, в которое вляпался. Вытаскивать меня некому. Я давно уже сам по себе. Лет с десяти меня воспитывали улица и тренер. И если во мне осталось что-то человеческое, то это только его заслуга. Но каждый раз, выходя на ринг, я начинаю сомневаться, что оно там осталось…

– На выход! – Раздражающее эхо бьет прямо по мозгам.

Поднимаюсь, выхожу из своей клетки.

– Молись, Данте. Там Калинин приехал, – шипит мне в затылок осмелевший лейтенант.

Прохожу все по тому же коридору. Пара стажеров вместе с уборщицей оттирают разлитую мной краску. Криво ухмыльнувшись, вхожу в кабинет Рагозина. На входе меня тормозит охрана пострадавшего от пожара бизнесмена. Снова лапают. Да чтоб вас!

– Р-р-руки, – рычу, скалясь на мужика в кожаной куртке. – Еще раз тронешь меня – сломаю, – обещаю ему.

Не верит, пытаясь залезть в карманы свободных штанов. Перехватываю в болевой, выворачиваю, ставлю на колено. Все в кабинете подрываются со своих мест.

– Сказал же, сломаю! – Давлю сильнее, останавливаясь за мгновение до перелома.

Второй охранник реагирует слишком медленно. На нашем ринге его бы уже убили. Мужик в дорогом костюме поднимает руку, останавливая своего человека. С интересом смотрит на меня.

– Ломай, обещал же, – говорит он.

– Игорь Саныч… – хрипит охранник.

Но «Игорь Саныч» смотрит исключительно на меня. Рагозин нервничает, жестами пытается показать мне, чтобы я отпустил охранника бизнесмена. Нет уж, я так не играю. Свое слово надо держать. И довожу прием до конца. Взвывший от боли мужик в кожанке перестает быть интересным.

– Вышли все, – указывает на дверь «Игорь Саныч». – И этого уберите. Уволен за несоответствие занимаемой должности, – взмахом руки указывает на поломанного мужика.

– Игорь Александрович, – отмирает подполковник.

– Дайте нам пять минут на разговор, – перебивает его Калинин. – Наедине.

Мне уже нравится этот «костюм». Похоже, у меня есть шанс попасть сегодня на бой.

– Почему Данте? – спрашивает Игорь Александрович, как только мы остаемся вдвоем.

– Потому что, – без страха смотрю ему в глаза.

– Я так и подумал, – хмыкает, указывая мне на стул. – Садись, поговорим, – устраивается в кресле подполковника. – Спрашивать, что ты делал в моем доме и кто его поджег, бесполезно? – уточняет он.

– Не я, – складываю руки на груди.

– Кто бы сомневался. Но я же все равно узнаю.

Вскидываю руки, мол, твое право, мне плевать.

– Мое время стоит слишком дорого, чтобы просиживать его в этом убогом месте. Давай сразу к делу. Ты сядешь за проникновение со всеми вытекающими. Взлом, что-то там наверняка пропало…

– Там все сгорело, – напоминаю ему. Ржет. – Или?

– Или ты пишешь мне расписку о том, что должен, – задумчиво стучит ручкой подполковника по столу, – скажем, пятьдесят миллионов. И принимаешь активное участие в восстановлении дома. Разумеется, в свободное от учебы время, или что там у тебя. Заодно присмотришь за рабочими. Знаешь, что-то вроде сторожевой овчарки. Бабки будешь отдавать каждый месяц равными суммами, если на стройке не будет проблем…

– Например? – грубо перебиваю его.

– Например, если больше ничего не сгорит. Я подумаю об амнистии. И возможно, сделаю тебе интересное предложение.

– От которого я не смогу отказаться?

– Уверен, мы договоримся. Триста штук в месяц потянешь? Пятьсот? – прощупывает меня.

– А если нет? – отвечаю ему тем же.

– Мы вернемся к первому варианту. Ты сядешь, Данте.

– Двести, – торгуюсь.

Калинин снова смеется. Находит лист бумаги, толкает его ко мне по столу, сверху кладет синюю шариковую ручку.

Странный тип. Мне его внезапный приступ благородства не очень понятен. В целом эта история с пожаром выглядит все более загадочной от начала и до этой самой точки. Калинин не выглядит глупым, а значит, наверняка понимает, что деньги с меня тянуть такими темпами будет очень и очень долго. Это, конечно, лучше, чем ничего, и меня просто посадят, но вопросов от этого не меньше. Это Игорь Саныч кому-то так не угодил, а я попал под каток? Или все же подставили меня? В любом случае его предложение для меня выгоднее, чем несколько лет за решеткой, а дальше, как говорится, разберемся в процессе.

– Триста. Пиши: «Я, Тимирязев Даниил…» – и кто ты там по отчеству? – заглядывает в папку с моим делом. – Пиши-пиши, парень. И пойдем уже отсюда. У меня дел невпроворот.

Глава 3

Амалия

На улице все еще сильно пахнет гарью. Она оседает на языке неприятной горечью. В воздухе летают черные хлопья останков некогда красивого дома, наполненного приятным запахом дерева. Они прилипают к моей белой блузке. Аккуратно сдуваю, но маленький черный мазок все же остается.

Переодеваться уже некогда. Я после тренировки до трех часов ночи зубрила эту дурацкую алгебру, чтобы сегодня пересдать контрольную. Проспала, но мать все равно заставила сесть за стол и позавтракать. У меня режим. Она следит за тем, что я ем, сколько и когда. Поэтому сейчас остается сесть в машину и поехать на учебу.

Дядя Леня тушит сигарету, улыбается мне и открывает заднюю дверь.

– Доброе утро, Ами! – Вынимает из кармана карамельку и вкладывает мне в ладонь как маленькой.

– Спасибо. – Закусив губу, сжимаю конфету в кулаке.

От одной точно ничего не будет, но внутренняя тревога становится препятствием для нарушения правил. Прячу карамельку в карман другого рюкзак, пока целого, и застываю взглядом на знакомом с детства пейзаже. У меня есть несколько минут, чтобы настроиться на этот день.

У колледжа обычная утренняя суета. На крыльце смеются девочки из нашей группы, курят парни, тискаются какие-то парочки. Я учусь здесь, потому что недобрала баллов для поступления в университет по той же дурацкой математике во время ЕГЭ. Мне легко даются гуманитарные науки, а физика, алгебра, геометрия… там я начинаю чувствовать себя тупой. Репетиторы возможны только летом или во время новогодних каникул. Отец мог решить вопрос с моим поступлением, но мама была категорически против. Наш экономический колледж славится довольно сильными педагогами, учат даже преподаватели из вузов. Мама решила, что такой опыт будет мне полезен, и я оказалась здесь.

Сложно спорить с семьей, которая, помимо всего прочего, спонсирует тебя как спортсмена. А я люблю лед и боюсь его потерять. Там я могу быть собой. Там я сильная, уверенная в каждом своем шаге. Там я знаю себе цену. Иногда мне кажется, что я живу две жизни. Первая – это фигурное катание, мечты, связанные с ним: тренерская работа, выступления с ледовыми шоу в разных городах страны или мира. А вторая – чужая, где девушка, очень похожая на меня, получает экономическое образование, чувствуя себя изгоем в колледже, и часто боится возвращаться домой.

– Хорошего дня, Ами, – желает мне добрый дядя Леня.

«Вот бы он меня удочерил! – иногда думаю я. – Хотя бы на время».

Выхожу из машины. Поправляю лямку рюкзака и, стараясь ни на кого не смотреть, торопливо взбегаю по ступенькам. Хорошо, что этот учебный год скоро закончится. Я целое лето не увижу всех этих людей, а там, может быть, смогу уговорить отца дать мне возможность поступить в университет спорта в столице. Там очень крутая учебная программа, она построена как раз на том, что большинство студентов причастны к тому или иному виду спорта. В университете учатся и боксеры, и футболисты, гимнастки, пловцы. И фигуристы тоже есть. Я хочу к ним!

А здесь меня не понимают и никогда не поймут. Я не курю и не пью алкоголь, ем по часам то, что лежит у меня в контейнерах, и на физкультуре сделаю любого из них, в то время как одногруппницы предпочтут всеми силами откосить от занятия. За это меня считают выскочкой. А еще тупой, потому что у выбранной родителями специальности уклон в точные науки, в которых я сильно проседаю.

Делаю шаг в кабинет, но меня за рюкзак грубо оттаскивают назад и отшвыривают к стене.

– Тупицы заходят последними, – больно придавив мне плечо, говорит одна из девочек и снова дергает за рюкзак.

Он падает. Его поднимает другая девочка. Открывает замок и вынимает оттуда контейнер с обедом.

– Что тебе сегодня мамочка положила? Фу-у! – Открыв крышку, она принюхивается к свежему салату с курицей и семенами чиа.

Это вкусно, между прочим! Даже с учетом того, что там почти нет соли.

– Вонючая преснятина. А говорят, что богатенькие хорошо питаются. Рыжая, ты уверена, что хочешь это есть? – кривится девушка.

– Положи на место! – требую я.

– Ладно. – Она пожимает плечами и переворачивает контейнер. Салат летит на бетонный пол. – Упс, – кидает туда же контейнер. – Ну ты же сама донесешь это до нужного места. Помойка за углом.

– Себя тоже можешь там оставить, – говорит та, что меня толкнула.

Они громко смеются, входят в аудиторию и демонстративно хлопают дверью. Зажав рот ладонями, чтобы не расплакаться от досады, дышу глубже и иду искать уборщицу, пока не получила от преподавателя. Эти ведь обязательно скажут, что я сама все устроила.

– Хоть бы охрану к тебе приставили, что ли, – вздыхает наша техничка. – Ну что это такое? – сокрушенно вскидывает руки и роняет их вдоль тела.

В этом нет необходимости, так считает моя семья.

– Иди, девочка, – отпускает меня уборщица. – Я приберу.

– Спасибо! – В порыве искренней благодарности глажу ее по плечу и вхожу в аудиторию.

С лекции ухожу последней, чтобы снова не нарваться на агрессивных одногруппниц. У меня встреча с преподавателем по линейной алгебре. Мама договорилась и поручилась за меня. Попробуй теперь облажаться! Сожрут вместе с косточками!