Интересно, что бы сделала со мной мама, если бы я пошла в тату-салон и набила себе хоть что-нибудь? Маленькое, незаметное под костюмами для выступлений, иначе и Роза Марковна со мной что-нибудь сделает. Рассмеявшись, хлопаю себя ладошкой по лбу и качаю головой. Понятно же, что ничего такого я не сделаю. Но очень и очень заманчиво.

Захлопнув дневник, прячу его обратно в тайник вместе с медведем. Еще раз глянув на букет, выбираюсь из постели. Раз уж рано встала, можно устроить легкую пробежку по пустым улицам. Собираю волосы в пучок, переодеваюсь в спортивный костюм и все же раздвигаю занавески. Ни-ко-го. Если бы он вдруг там оказался в такое время, точно было бы крайне странно. И даже пугающе.

Спускаюсь на первый этаж. Так хорошо, тихо в доме. Выхожу на улицу. Глубоко вдыхаю прохладный влажный воздух, пропитанный хвоей, разминаюсь и выбегаю за территорию. Сворачиваю по дорожке сразу в сторону пруда, периодически поглядывая за пульсом на смарт-часах. Оббегаю его по специальной беговой дорожке и, сбавив темп, возвращаюсь к дому.

– Только не говори, что ты заболела. – Мама ловит меня на лестнице.

– Не заболела. С чего ты взяла? – удивленно смотрю на нее.

– Глаза странно блестят. Показалось, наверное, – внимательно рассматривает меня.

– После пробежки, скорее всего, – пожимаю плечами и ухожу к себе.

Приняв душ, ладонью вытираю запотевшее зеркало и смотрю на свои розовые щеки и улыбающиеся губы. Глаза и правда блестят. Это все бабочки под кожей виноваты. Они никак не угомонятся.

За завтраком мама придирчиво меня рассматривает.

– Нет, не нравишься ты мне, – заявляет она. – Запишу тебя на сегодня к нашему терапевту.

– Со мной все нормально, – уверяю ее.

– Не спорь, пожалуйста, – морщится мама. – А то голова с утра будет раскалываться.

Умолкнув, допиваю свой чай без сахара и ухожу из-за стола. Дядя Леня уже ждет. Подмигнув, снова всовывает мне в ладошку карамельку и открывает дверь машины.

Всеми силами стараюсь не смотреть в сторону дома Калинина.

– Быстро они все разобрали, – говорит дядя Леня.

– В смысле «разобрали»? – ухватившись за спинку его сиденья, подтягиваюсь ближе.

– Да там же целая бригада работала у него, – спокойно отвечает он. – Все большое вывезли. Мусор только остался. Сгребут его лопатами. За пару-тройку дней уберут. Считай, чистый участок. Можно строить заново.

Вот и решится проблема с метаниями у подоконника. Странный парень исчезнет, и бабочки в моем животе впадут в спячку. Только от этой мысли вдруг начинает щипать в носу. Уткнувшись взглядом в почти идеально чистое стекло, теперь думаю, что зря не пошла ночью к окну. Вдруг он все же приезжал и это был последний раз?

– Ами, приехали, – доносится до меня голос водителя.

Я и не заметила, утонув в своих бесконечных сомнениях.

– Спасибо! – Привычно ответив дяде Лене и спрятав карамельку в рюкзак, отправляюсь на пытки, то есть лекции.

Какой-то умник часто ставит нам физкультуру первой. Я привычно жду, когда девочки переоденутся и уйдут из раздевалки. Захожу в числе последних, в итоге опаздывая на занятие. Преподаватель привык, и мне за это ничего не будет. Здесь я вхожу в число лучших, что сильно не нравится некоторым особам.

Нам выдают баскетбольный мяч, делят на команды и дают старт игре. Для этого вида спорта я слишком маленького роста, всего метр пятьдесят пять. Сама не забрасываю, только делаю передачи. Наша команда зарабатывает первые очки. Мяч оказывается у соперников. Я разворачиваюсь и отбегаю к краю, чтобы не мешать тем, кто выше.

Встаю спиной к стене и получаю прямиком твердым баскетбольным мячом в лицо. В голове от боли маленький взрыв, в глазах вспыхивают звезды, из носа течет кровь.

– Вы что творите?! – рявкает преподаватель.

Девочки смеются и всем своим видом показывают, что это была случайность.

– Ами, ты как? – Ко мне подходит одна из девочек моей команды.

– Нормально, – шмыгнув носом, предплечьем вытираю кровь с губ и подбородка.

Поднимаю мяч, отскочивший от меня к скамейке, и со всей силы швыряю его обратно. Он попадает в зачинщицу всех издевательств надо мной. Она резко перестает улыбаться.

– Да я придушу тебя сейчас, Разумовская! Ты сдурела?! – взвинчивается она.

– Сама ты сдурела, – всхлипнув, ухожу из зала в туалет.

Долго умываюсь холодной водой, зажимаю пальцами переносицу, стараясь остановить кровь. Дуры! По щекам текут слезы. Сейчас опухнет все, а мне на лед сегодня. Роза Марковна совсем не обрадуется моему виду и состоянию. Руки дрожат. Зря я ответила. Теперь еще хуже будет. Но так достали, сил уже нет. И никто не слышит, никто не защищает, только сама. А сама… да не получается у меня! Их много, а я… Снова и снова поливаю лицо холодной водой, чтобы успокоиться. Мой учебный день сегодня точно окончен. Зато глаза больше не блестят, и можно не ходить к семейному терапевту с мамой.

Нервно улыбнувшись, просачиваюсь в раздевалку. Быстро переодеваюсь и, стирая ладонями слезы, позорно сбегаю из колледжа. Посижу в парке, книжку почитаю или…

Набираю тренера.

– Разумовская? – удивляется Роза Марковна.

– Здравствуйте, – шмыгаю носом.

– Ты плачешь, что ли?

– Роза Марковна, а у вас же сейчас младшие тренируются, да? – задаю ей встречный вопрос, медленно двигаясь по тротуару в сторону ближайшей остановки.

– Да, – подтверждает тренер. – Начали только.

– Можно я приеду посмотрю? – выдыхаю, остановившись у пешеходного перехода. Смотрю по сторонам. Из-за слез вижу только силуэты притормозивших машин.

– Вот нужна ты мне тут в качестве зрителя! – хмыкает Роза Марковна. – Детей отвлекать.

– Поняла, – перебегаю через дорогу.

– Что ты поняла, Разумовская? Сопли вытри и приезжай. Хореографический зал свободен. Самостоятельно потренируешься. – Как всегда, строгая и бескомпромиссная.

– У меня с собой нет формы, – признаюсь ей.

– Так себе аргумент для отмазки от дополнительной тренировки, – усмехается тренер. – Бегом в Ледовый! – командует она и сама сбрасывает звонок.

Глава 11

Амалия

Прыгнув в подходящий автобус, расплачиваюсь с кондуктором, забиваюсь в угол недалеко от двери и достаю из рюкзака маленькое зеркальце. Раскрываю. Охнув, осторожно касаюсь пальцами переносицы. С шипением отдергиваю руку от ссадины.

Добравшись до дворца, бегу в ближайший туалет к зеркалу побольше.

– Мамочки… – всхлипнув, снова трогаю лицо. Оно припухло в месте ушиба, под глазами красные разводы. Совсем скоро они превратятся в синяки.

Все это выглядит просто ужасно. Будто я лицом асфальт пропахала, не меньше. И голова болит все сильнее. Это же за гранью! Неадекватные! Хочется что-нибудь поколотить от отчаяния. Но вместо этого ищу в рюкзаке тональный крем и старательно маскирую следы на лице. Ссадина все равно никуда не девается. Ужасно!

Взяв себя в руки, отправляюсь в царство четы Павелецких – хореографический зал. Бросив рюкзак, обувь и куртку в угол, встаю перед зеркалом. Разминаюсь, начиная с кистей, ступней, постепенно подготавливая все тело к прыжкам и изгибам.

Включаю музыку на телефоне. Сначала просто слушаю трек, покачивая головой. Начинаю плавно двигаться. Подняв руки, провожу пальцами одной по кисти другой. Легко опуская их, отвожу правую руку в сторону. Наклоняюсь туда же, как дерево от порыва ветра.

Прикрыв глаза, скольжу носками по полу, представляя себя на льду. Разворот, нога уходит в сторону, чтобы толкнуть тело в прыжок. Шаг, толчок, еще один прыжок в два оборота. Отличный каскад. И я снова ухожу в танец, отклоняясь назад. Выпрямляюсь, закручиваюсь волчком. Мягко опускаю руки. Открываю глаза только тогда, когда заканчивается музыка. Улыбаюсь, глядя на свое отражение в зеркале. Так гораздо легче. На время случившееся в колледже перестает занимать мое внимание. И даже головная боль почти не мешает.

Сменив музыку на более динамичную, отхожу к противоположной стене и работаю только над прыжками, взмывая над полом и глухо приземляясь обратно.

– Неплохо, неплохо, – от двери комментирует Роза Марковна.

Не заметила ее. Заканчиваю упражнение и разворачиваюсь к тренеру.

– Та-ак. – Она меняется в лице.

Поджав губы, идет прямиком ко мне. Хватает за подбородок, всматривается в ссадину, пальцем трет тоналку и закатывает глаза.

– Это что, Амалия?

– Ничего, – отвожу взгляд, все еще тяжело дыша после тренировки.

– Разумовская, мы не в детском саду. И не надо мне рассказывать, что ты споткнулась!

– Не буду, – поднимаю на нее нерешительный взгляд.

– Скажи мне, ты чем думаешь? А если у тебя сотрясение и ты мне сейчас здесь от нагрузок сознание терять начнешь, а?! – повышает голос Таль.

– Нет у меня сотрясения, правда. Все хорошо. А это… случайность, – пытаюсь оправдаться.

– Марш к медикам!

– Роза Марковна…

– К медикам, я сказала! И без официального допуска ко мне даже не подходи, – подталкивает меня к выходу.

Сворачиваю за вещами. Обуваюсь, вешаю рюкзак на плечо, куртку на предплечье и послушно иду в медкабинет. Вопреки собственным словам тренер идет за мной. И к местному врачу мы тоже входим вместе. Тоналку приходится смывать.

– Твою ж… – тихо ругается Роза Марковна. – Кто тебя так, Ами? Наши?

– Нет, – кручу головой, но врач удерживает меня за затылок и заглядывает в глаза. – На физре в колледже мячом попали в лицо, – приходится признаваться.

– Попали? – хмыкает тренер, явно не особо веря моим словам. – Что там, Вероника?

– Сотрясения нет, но два-три дня я бы понаблюдала, – заключает врач.

– Нет, не надо. Со мной правда все нормально, я могу тренироваться, – тараторю, задержав дыхание до жжения в легких.

– Пять, – глянув на меня, отвечает Роза Марковна.

– Что «пять»? – не понимаю.

– Пять дней у тебя на восстановление под регулярным наблюдением Вероники Филипповны.

– Но у нас же…

– Пять дней, Разумовская, – не дает договорить тренер. – Мне трупы на льду не нужны. Не было никогда, и, знаешь ли, не хочется начинать. Уровень у тебя хороший. Быстро нагонишь пропущенные дни.

Отворачиваюсь, злясь на идиоток, запустивших в меня мячом, и на себя за то, что не смогла увернуться и теперь придется пропустить столько тренировок. Да еще и сидеть все это время дома с матерью и сестрой. Звучит как настоящая катастрофа.

– Вер, выйди, – просит тренер.

Унося за собой шлейф из лекарств и духов, Вероника Филипповна оставляет нас вдвоем, плотно прикрыв за собой дверь.

– И чего опять глаза на мокром месте? – смягчается Роза Марковна. – Ами, пойми, я не могу рисковать тобой, репутацией школы, своей свободой в случае, если с тобой что-то случится.

– Я понимаю. Честно, – стараюсь смотреть только на нее.

– Матери твоей я сама позвоню.

– Спасибо. – Это спасет меня от лишних объяснений, хотя упреки все равно будут.

– «Спасибо»! – передразнивает тренер. – Я понимаю, что сложно защищаться от толпы, которая бросает в тебя камнями. С одной стороны прикрываешься – с другой все равно прилетает. Но ты не сдавайся, поняла? Сдашься – толпа победит. Ты на лед зачем выходишь? Живешь здесь по двенадцать часов периодами?

– Ради победы, – тихо отвечаю ей. – Ради предстоящих соревнований, а потом… я хочу на Олимпиаду.

– Вот и там, – Таль кивает на дверь, – тоже олимпиада. Длинная такая, в целую жизнь. И там тоже надо уметь побеждать.

– Я стараюсь. Но на льду пока получается лучше, – снова отвожу взгляд.

– Бесспорно, – смеется она, коснувшись моего подбородка и развернув к себе лицом.

Разглядывает, качает головой. В нашем тесном мирке тоже все непросто. В борьбе за медали внутри одной школы чего только не происходит. И подставить пытаются, и с коньками всякое делают. Но здесь я как дома, в своей тарелке, и до сих пор у меня получалось с этим справляться. А вот воевать там, сразу по всем фронтам, как выразилась Роза Марковна, против толпы у меня никак не получается.