Маркус подался вперед. Они сидели недалеко от набережной, где Опал, главная актриса Кита и предательница Китрин, встретила свой последний час. Маркусу стало почти неловко, что он так едва помнит ее смерть, – в памяти осталось лишь то, что Опал погибла от его руки и что тело он сбросил в море сквозь отверстие в дамбе.

– Потому я вам и нужен? – спросил он. – Из-за чего-то, связанного с Опал?

– Нет, – ответил Кит. – Совсем нет.

Маркус кивнул:

– Тогда о каком деле вы говорите?

Старый актер засмеялся, однако смех вышел нерадостным. Темные мешки под глазами, кружка зажата в ладонях, будто руки ослабли от крайней усталости…

– Я пришел сюда из Кемниполя, чтобы с вами поговорить, а теперь не нахожу слов. Что ж, скажу так. Я отправляюсь по делу. Предвижу, что оно будет очень опасным. Может, я не выживу.

– Вы о чем, Кит?

– Насколько я вижу, некое… зло выпустили в мир. Мне не известен никто, кроме меня самого, кто способен ему противостоять. Чувство долга велит отправиться в путь, и по довольно сложным причинам мне лучше идти не одному. За годы странствий я встречал крайне мало людей, которых я счел бы пригодными для такой задачи, и вы один из них. Я был бы рад иметь такого спутника.

Словно в ответ, голуби разом поднялись в воздух – зашумели крылья, отливающие жемчужной белизной, в лицо ударил пропахший пометом воздух. Маркус отхлебнул сидра, давая себе лишний миг на обдумывание.

– Скорее всего, вы провели слишком много лет за разыгрыванием историй, и они теперь не дают вам покоя.

– Я был бы счастлив с вами согласиться, – вздохнул Кит. – Будь я безумцем, мир всего-навсего лишился бы одного человека. Однако я, насколько могу судить, не безумец.

– Безумцы чаще всего так и считают. Что за зло вы хотите победить?

– Подробности, боюсь, покажутся не менее безумными, – ответил мастер Кит. – И безопаснее было бы их не раскрывать. По крайней мере, раскрыть не сейчас. И не здесь. Однако, если вы согласитесь со мной пойти, я обещаю предоставить доказательство того, что как минимум часть моих слов – правда. Я отправляюсь на юг и затем на восток. Далеко на восток. Подозреваю, что путешествие будет рискованным, однако с вами было бы безопаснее.

– Готов порекомендовать телохранителей. Я только что лишил жалованья своих людей, которых рад бы сохранить, так что я знаю тех, чьи клинки жаждут дела за монеты. Сам я не могу никуда идти. Я при деле.

– Стало быть, вы по-прежнему рады служить Китрин и банку?

– Радость – это не то, ради чего служишь. Я просто служу.

– На какой срок у вас контракт?

– Я служу Китрин.

Кит сдвинул брови:

– Понимаю.

– Я могу найти вам хороших людей.

– Мне не нужны хорошие люди, мне нужны вы, – произнес Кит и рассмеялся. Несмотря на тревогу, смеялся он тепло. – Кажется, это совсем не то, что я подразумевал. Я очень хотел бы, чтобы вы согласились, Маркус. Мне не хочется вас заставлять.

– Вы и не сумели бы.

– Сумел бы, – ответил Кит. – И у меня большое искушение так поступить. Однако я считаю вас другом и предпочту этого не делать. Надеюсь, это для вас хоть что-нибудь да значит. Мне еще нужно кое-чем заняться перед дорогой, и я побуду сколько смогу поблизости – вдруг вы передумаете. Однако мне было бы спокойнее, если бы вы сохранили мое присутствие в тайне.

– За вами охотятся?

– Да.

Кит надолго приложился к кружке с сидром.

Женщина с родимым пятном подошла ближе и указала на кружки. Маркус покачал головой – пить больше не хотелось.

– Если вам нужна помощь, сделаю что можно – в те дни, когда я не нужен банку, – добавил Маркус. – Это большее, что могу обещать.

– Я это ценю.

Маркус помолчал мгновение, подыскивая слова. Не найдя, похлопал актера по плечу и, оставив рядом с ним полупустую кружку, вышел.

Короткий путь до конторы Маркус проделал медленно. С тех пор как началась его служба для Китрин бель-Саркур и ее банка, он ни разу не отказывался от работы. Пока он обходил конский навоз на улице и шагал мимо гвардейцев ее величества в зелено-золотых одеждах, ему впервые пришло в голову, что нынешняя служба может оказаться последней в его жизни.

Работа на банк не имеет никакого ощутимого завершения: это не крепость, которую надо охранять до конца лета или завоевывать до наступления осени. Его подчиненные здесь – не солдаты, а стражники. Порой даже не стражники, а личная охрана. Ломатели пальцев на службе у кредитора. Такая работа не кончается.

Он попробовал вообразить, как будет идти по этим же улицам через десятилетия. Волосы выпадут или поседеют. Суставы распухнут и будут болеть. Может, он найдет себе женщину, которая смирится с наплывами его раздражительности и с его воспоминаниями. Так можно дослужить до времени, когда он сделается совсем домашним, старым, привычным к уюту, превратится в пыльный памятник самому себе. Человек, некогда перевернувший целый мир, станет неприметной фигурой, в которой даже не заподозришь былого героизма. Будущее раскрылось настолько ясно, что казалось, лишь протяни руку, и тронешь старика за плечо.

Маркус даже остановился на миг и поднял взгляд к небу. Вот так чувствовал себя Канин Майс – посаженный в ящик за долги, погребенный на открытом воздухе. Это и есть смерть. Маркус едва не повернул обратно к мастеру Киту с его сидром и безумной миссией – лишь потому, что будущее, предложенное старым актером, отличалось от только что увиденного.

Однако это значило бросить Китрин. До конторы оставалось всего два-три переулка, и Маркус усилием воли заставил себе дошагать. Ярдем беспокойно топтался у дверей:

– Сэр?

– Все хорошо.

– Может, я что-нибудь…

– Нет, Ярдем. Ничего. Ничего, никогда и нигде.

Тралгут откинул уши назад. Маркус надеялся увидеть в его глазах гнев, или боль, или хоть что-нибудь помимо озабоченности, которая слишком уж смахивала на жалость.

– В последнее время наши дела идут хорошо, сэр. В банке все ладно. Отряду сейчас мало платят, но все стражники верны и неплохо обучены. Пыкк – не столько препятствие, сколько досадная помеха. Если посмотреть, куда мы пришли со времен Эллиса…

– Опять собираешься заводить байки про то, что моя душа имеет форму круга и я сейчас наверху, на пути вниз?

Заминка Ярдема означала «да».

– Нет, сэр, – ответил он.

Клара

К счастью, Джорею удалось уговорить Гедера Паллиако не привлекать к делу приятелей из Кешета, поэтому церемонию, которую решили проводить наутро после открытия сезона и огненного зрелища у Канла Даскеллина, назначили в главном храме. Правда, для всех должных приготовлений оставалось не так много времени. Клара устроила два обеда с леди Скестинин и один совместный для обеих семей. Лорд Скестинин прибыл только утром перед самой церемонией, ради этого бросив флот почти без присмотра. С ним приехал Барриат, а Викариан тоже получил особое позволение отвлечься от штудий, так что все сыновья Клары собрались вместе. Существовала даже вероятность, что им удастся обойтись без буйных выходок – если не ради Джорея, то ради Сабиги.

По правде говоря, если бы Джорей подыскивал себе невесту исключительно с целью заставить братьев прилично вести себя на празднестве, он и тогда бы не сумел сделать лучшего выбора. Клара понимала, что риск скандала и порицания, висящий над таким брачным союзом, только сплотит ее сыновей. Дай им невесту с безупречной репутацией, они неминуемо примутся ее поддразнивать и мгновенно увлекутся, так что насмешки перейдут всякие границы раньше, чем мальчики вообще задумаются о границах.

Элисия, впрочем, с извинениями сообщила, что не сможет приехать. Как ни странно было надеяться на то, что дочь больна, Клара все же предпочла поверить, что у Элисии и вправду кишечное расстройство. В конце концов, болезнь рано или поздно проходит, а стыд и вероломство по отношению к собственной семье преодолеть не так легко. Однако эту трудность пришлось оставить на потом – сейчас Кларе и без того хватало забот.

Храм сам по себе был великолепен.

Всю поверхность пола, составляющего гигантский круг, покрывал белый мрамор, выточенный поколения назад и отполированный временем до состояния водной глади. Над черно-зеленым алтарем, поставленным в центре, возвышался огромный сводчатый купол, арки которого по всей поверхности покрывала резьба в виде драконьих крыльев, обнимающих широкое светлое пространство. Клара заранее распорядилась доставить сюда цветущие, пока почти безлистные ветви вишневых деревьев из ее собственных садов, и теперь лепестки бутонов вбирали в себя белизну мраморных стен. На скамьях, стоящих по окружности храма, лежали шелковые подушки, цвета которых – красный, золотой, коричневый, черный, темно-синий – совпадали с гербовыми цветами семей, для которых предназначались скамьи. Впереди на почетных местах стояли кресла из кованой меди для семьи невесты и бронзовые – для семьи Клары. Серебряные кресла, покрытые серым и синим в честь дома Паллиако, предназначались для Гедера и принца Астера.

До церемонии оставались считаные часы. Шаги баронессы отдавались эхом, шуршала складками шелковистая парча одежд. Клара подошла к своему креслу и взглянула наверх, в огромные невидящие глаза дракона, устремленные на нее. Как и у других аристократов в высших придворных кругах, ее благочестие всегда было неким продолжением этикета. Бог существовал, поэтому считалось невежливым дремать под храмовые песнопения или почесываться во время жертвенного ритуала. Сейчас, при взгляде вверх, Клару переполнили разом печаль и надежда, и она простерла руки к дракону.

– Пусть они будут счастливы друг с другом! – произнесла она.

– Думаешь, не будут? – спросил Доусон из-за колонн напротив.

Сегодня он облачился в черное с золотом – цвета Бессмертного города. На фоне светлого камня сукно казалось богаче и темнее, словно ткань вырезали из полуночного неба. Клара улыбнулась мужу:

– Надеюсь, что их ждет счастье. Вот и все. А поскольку я бессильна, то и прибегаю к тому, что доступно бессильным.

– К молитве?

Клара протянула руки, словно показывая пример. Доусон сделал несколько шагов по мраморному полу, выходя из тени каменного дракона. Усталый, довольный. Красивый. Обняв жену за талию, он повернулся туда, куда она смотрела. Клара прильнула к его телу. Его руки были такими же сильными и надежными, как в тот далекий памятный день.

– Пусть они будут счастливы друг с другом, – повторил Доусон слова Клары.

Камень отозвался эхом. Молитва, конечно же, предназначалась не дракону или Богу: то было подношение жене, дань послушания.

– Помнишь, когда был наш черед здесь стоять?

– Помню, – ответила Клара. – Ну, частично. Я перед тем не раз хлебнула вина для храбрости и слегка перебрала.

– О да. Да, еще бы.

Клара склонилась к его лицу и спросила:

– Меня ждут?

– Да. Юнец Паллиако не знает, куда себя деть, да и Джорею пора готовиться.

Клара глубоко вздохнула и выпрямила спину:

– Веди меня к боевым шеренгам, муж мой.

Как и на любых весенних свадьбах в безветренную погоду, трапезу устроили в саду у храма. Приглашения гостям, выданные Кларой, исчислялись пятью сотнями, однако из-за скученности казалось, будто на празднование собралось не меньше тысячи. Рядом с узорчатым занавесом в фамильных цветах Скестининов, который по традиции привязали к ветвям деревьев, стояли в церемониальных клетках рабы из нескольких рас, поющие гимны в честь Антеи, Бога и возвращения весны. Джорея, в настороженности не отходившего от Гедера Паллиако, Клара обнаружила у одной такой клетки, где миниатюрная девочка-циннийка – тонкая и бледная, словно изваянная из карамельной нити, – усиленно распевала гордую, восторженную песнь на незнакомом Кларе языке.

Затруднение Клара распознала мгновенно. Дочь Канла Даскеллина, Санна, бросала ледяные взгляды на старшую дочь лорда Банниена, а Несин Пиреллин готова была залиться слезами. У Клары от неловкости заныло сердце – неужели и ей случалось вести себя так откровенно и недостойно? Она все-таки надеялась, что нет.