Но на всякий случай друг-колдун постоянно снабжал её коробками с заклятьями в склянках. И две всегда стояли на подоконниках в прихожей. Мало ли. И Мьюза, и её муж, и дети – не колдуны. К сожалению.

Окна в прихожей закрывали плотные шторы – не подсмотришь, кто шепчется на крыльце. Мьюза вернула плащ на вешалку, тихо разулась и подкралась к окну. Вооружилась склянками и снова чутко прислушалась. Нервное шушуканье походило на перепалку, и наконец парень повысил голос. Мьюза невольно вздрогнула, сунула склянки в карман платья и взяла ещё парочку.

Голос из прошлого. Из последнего её дела. Что ж, она давно предвидела эту беседу… Она встречала детей, готовых годами бороться и за оправдание родителя, и против собственного клейма «семья убийцы». А ребята, сейчас топчущиеся на крыльце, всего-то год с таким клеймом. Год и один день.

Конечно, они не сдадутся. Она бы точно не сдалась. Да она и не сдалась, но начальник закрыл дело со словами: «Рыться в очевидном – последнее дело. Если нечем заняться – загружу в два счёта».

Не успел. Мьюза развернулась и ушла. Сначала – к главе Сыскного ведомства, потому что по закону закрывать дело мог лишь тот, кто его вёл, а не начальство. А после – из Сыскного ведомства. Потому что глава тоже предложил заняться более срочным делом, презрев законы.

Нет, есть принципы, поступаться которыми никак нельзя. Нельзя закрывать дело, не разобравшись в странных деталях. Нельзя плевать на проделанную сотрудниками работу. А за честное имя родителя надо бороться, даже если оный уже год как в могиле. Год и один день.

Мьюза выдохнула, успокаиваясь.

На крыльце – брат и сестра. Парня зовут Рьёш, двадцать три года, очень сильный речной колдун. Девушка – Тилья, двадцать лет, тоже колдунья, но слабая. Ребята внешне похожи как близнецы – высокие, немного сутулые, светловолосые, кудрявые и вечно взъерошенные, скуластые, остроносые. Только глаза разные: у парня тёмно-синие, почти чёрные, а у девушки светлые-светлые, неприятно прозрачные.

Ну что ж… Если бы они хотели отомстить, давно бы отомстили. Рьёш хоть и молод, но колдун сильный. А на доме защиты нет уже год, да и дом – на краю города. Самая последняя улица Дубового квартала. Дальше – только бесконечные поля, речушки и туманы.

Мьюза вернула склянки в коробку, открыла дверь и спокойно сказала:

– Заходите, чего мнётесь? Добрый вечер.

Сейчас они даже одеты были почти одинаково – во всё тёмное, включая лёгкие куртки и шейные платки. Правда, парень где-то загорел, в отличие от бледной до прозрачности сестры.

Гости растерялись. Переглянулись. И Мьюза терпеливо повторила:

– Заходите. Или уходите.

Тилья переступила порог первой и, покраснев, возбуждённо выдохнула:

– У нас есть свидетельства невиновности отца! Он не убийца!

– Косвенные, – хмуро добавил Рьёш, шагнув следом за ней.

– И не самоубийца! – Тилья недовольно покосилась на брата. – У нас есть…

– …и тоже косвенные, – Рьёш предостерегающе поднял брови.

Мало ли, мол, что нам показалось. Пусть сыскник с опытом сам решит, чего сведения стоят и так ли они полезны.

Тилья смутилась и неловко поздоровалась, а Рьёш вежливо извинился за внезапное вторжение.

– Кухня слева по коридору, – Мьюза с облегчением вытащила руку из кармана со склянками. – Выпьем чаю и всё обсудим. Не торопитесь.

…ей и самой надо кое-что понять.

***

Чуть больше года назад мастер Фьерас ворвался в Сыскное ведомство, волоча за шиворот труп парня, с криком: «Я убийца! Это я, я его убил, я!.. Тьён его зовут! Это я, я!..» Мастер явно был не в себе, его быстро скрутили и отправили в темницу под присмотром лекаря и двух сыскных колдунов. А тело Тьёна осмотрели и констатировали утопление со следами борьбы.

Группа Мьюзы немедленно приступила к делу, но выяснить они успели крайне мало.

Тьён – уличный колдун, сирота, работал в Городском ведомстве. Мастер Фьерас – сотрудник Колдовского ведомства, начальник архивного отдела, отец-одиночка (жена, как это часто случается в Синедолье, три года назад ушла погулять в поля и сгинула в туманах). На своей должности недавно, предыдущую не называли, а это в привязке к Колдовскому ведомству означало отдел секретных разработок. Да и глава Колдовского ведомства так усердно уходил от прямого ответа, что своими действиями подтвердил догадку сыскников.

А дальше случилось то самое странное. На ночь мастера Фьераса погрузили в глубокий сон – очень уж у него было нервное состояние, за день он не смог ни на один вопрос ответить, лишь бормотал: «Да я это, я…» В девять вечера Мьюза лично проверила мастера и поговорила с дежурными. Оные – трое колдунов, – в тот вечер бодро заступили на сутки. Но сразу же после полуночи вся троица крепко уснула и проснулась лишь к восьми утра.

Мьюза, заподозрив неладное, кинулась в темницу – а там труп. У мастера Фьераса, здорового мужчины и очень сильного колдуна, ночью, вскоре после полуночи, остановилось сердце. А на стене осталось нацарапанное послание: «Не могу с ЭТИМ жить». Колдуны осмотрели тело – ни следа чужого вмешательства. На дежурных, кстати, тоже.

И начальник тут же, в этот же день, решил закрыть дело. Ибо всё понятно. Раз мастер Фьерас трудился в секретных разработках, то знал, как обойти противоколдовскую защиту тюрьмы. Он же усыпил дежурных, чтобы не помешали делу, и он же оставил послание (колдуны подтвердили – это рука и почерк мастера). И покончил с собой.

Всё просто. А она, Мьюза, так привыкла к запутанным делам, что по привычке всюду ищет сложности. Которых в данном случае нет.

Мьюза с таким итогом не согласилась.

Во-первых, в коридоре и темнице мастера Фьераса не осталось ни капли колдовства. Вообще. Словно по ним туманы прогулялись и все следы стёрли. Для опыта Мьюза заглянула в три соседние свободные темницы и в каждой разбила по склянке с заклятьем, а после по очереди завела в каждую комнату пятерых сыскных колдунов. И каждый нашёл следы силы – заклятья не сработали, сила впиталась в стены, но её следы остались. И ощущались колдунами ещё три дня после. Если именно мастер усыпил дежурных, зачем стирать следы? Чем он писал на камне?

Во-вторых, для чего усыплять дежурных? Десять колдунов подряд сказали, что остановка сердца – или у себя, или у другого человека – это плёвое заклятье. Быстрое и тихое. Как и то заклятье, которое ушло на признание. Зачем?

В-третьих, лекарь под заклятьем правды сообщил, что погрузил мастера Фьераса в очень глубокий и крепкий сон. Мастер должен был проспать минимум десять часов без пробуждения. А он, выходит, как-то смог проснуться буквально через четыре часа? И сразу самоубиться?

Мьюза, конечно, привела начальству все доводы, но в ответ услышала сухое:

– Он же из отдела секретных разработок. На всякий случай напоминаю, что именно этот отдел изобретает все заклятья, в том числе и те, которыми пользуются сыскные колдуны. Сунем туда нос – и найдут нас однажды утонувшими по собственному желанию. Хочешь версию? Я считаю, что мастер по дороге домой решил кое-что испытать. Неважно, что он сейчас числится в архивном отделе. Все из секретного обычно числятся в других отделах. Так вот, он решился на опыт. Случайно зацепил мальчишку. И сразу побежал сдаваться. Потому что тех, кто оступился, ребята из Колдовского ведомства казнят сами – тихо, жестоко и быстро, без суда и следствия. И мы не имеем права вмешиваться. Мастер Фьерас, конечно, понял, что его убьют, и попытался спрятаться. Но не свезло. Или за ним пришли палачи из Колдовского, усыпив наших, изобразив самоубийство и затерев все следы, или он сам – сломался в ожидании казни. Бывает.

Нет, упёрлась Мьюза. Расследование может начинаться с домыслов, но никак не может ими заканчиваться. Должны быть доказательства, основанные на фактах. В кого они превратятся, если начнут судить и осуждать лишь на основании собственных версий? Которые построены только на профессии и месте работы человека?

Так нельзя. И начальство, скорее всего, это понимало, просто не желало связываться с Колдовским ведомством. Хотя работа – это лишь одна из версий.

Дети мастера Фьераса, например, в один голос говорили, что отец был очень вспыльчив и постоянно ссорился с соседями. Что у мастера было много женщин, и он то у одной ночевал, то у второй, то его с третьей в чайной видели, то с четвёртой. Сотрудники архивного отдела (Мьюза успела-таки побеседовать с тремя) о начальнике говорили скупо – и вроде бы хорошее, но таким тоном, словно обругать хотели. Сложный он человек, поняла Мьюза. Который ещё и любил гулять по ночам. А ночью, в колдовских туманах, случиться может всякое – и чаще всего случалось плохое.

И ещё: чтобы насильно утопить, не нужны никакие секретные сведения или сложные заклятья. Их и так существуют десятки, если не сотни, и по статистике каждые пять лет особо изобретательная скотина придумывает очередное заклятье утопления. А иногда и заклятья или зелья не нужны, довольно физической силы. Поэтому вряд ли мастер Фьерас изобретал в своём «архивном» отделе что-то подобное. Разве что случайное побочное действие…

Но покопаться в этих направлениях ей не дали. И на собственное расследование она не решилась. Больно недобро на неё и начальство смотрело, и глава Колдовского ведомства. Мьюза испугалась за семью и, как улитка, спряталась в свою раковину. И целый год жила с чувством вины перед детьми мастера. Год и один день.

– А помнишь, – через неделю после отстранения спросил муж, – как вы с малым мозаику собирали? Почти сложили картину, а последнюю деталь потеряли? Три дня искали, да так и не нашли? А через полгода она нашлась сама – когда малой подрос и мы перебирали его старые вещи? Помнишь?

Да, поняла Мьюза, и в этом деле найдутся необходимые детали, нужно только дать ему время – и основательно перетрясти старьё. Ей заняться последним не получилось, зато брат и сестра явно без дела не сидели.

И, вероятно, детали наконец-то нашлись.

***

За воспоминаниями Мьюза заварила свежий чай, расставила на столе чашки, нашла в буфете коробку печенья. И приоткрыла окно, впуская в сырую кухню тёплое дыхание летнего вечера. Рьёш и Тилья появились через минуту – Мьюза краем уха слышала, как они что-то шёпотом обсуждали в коридоре и брат сердился на сестру за несдержанность.

– Прошу к столу, – она взяла горячий чайник. – И не ссорьтесь, пожалуйста. Рьёш, ты говоришь – как старший. Тилья, ты дополняешь.

Девушка покраснела и юркнула за стол, а парень сначала открыл сумку и достал пять старых блокнотов. Толстых, в одинаковых коричневых обложках, плотно исписанных. Пестреющих разноцветными, неуместно яркими язычками закладок.

– Это вам, – Рьёш придвинул стопку блокнотов к Мьюзе. – Дневники отца. Он вёл их с двадцати лет. Мы принесли самое… красноречивое.

Мьюза разлила чай, поставила чайник на подставку, вытерла руки о полотенце и осторожно взяла верхний блокнот.

– Вы так уверены, что я снова захочу заняться делом вашего отца? – она села на стул напротив Тильи.

– Вы бы до сих пор им занимались, если бы не вмешательство главы Колдовского ведомства, – Рьёш тоже сел. – И вы бы не ушли из сыска, если бы вам было всё равно. Мы наводили справки и многое узнали про вас за этот год. Вы больше не хотите работать на тех, кто выбрасывает ваши труды в мусорное ведро. И вам нужна правда – так же, как и нам.

Не в бровь, а в глаз… Да, где один раз – там второй, и кто помешает начальству вновь отнять у неё дело и выбросить её труд в мусорку? А ещё Мьюза до сих пор видела во сне стену темницы, в тысячный раз перечитывала предсмертное послание и думала-думала-думала… Нет, не о том, как колдун это сделал. А почему он выбрал такую формулировку. Почему просто не написал «Я убил того парня?» Почему именно «Не могу с ЭТИМ жить»? Что это за «ЭТО»? Муки совести или же нечто иное?

– А если окажется, что ваш отец всё-таки убийца? – Мьюза внимательно посмотрела на парня.

– Мы ко всему готовы, – он не отвёл взгляд.