– В станице мы почитай все родичи. Не по крови. По жизни.

– Помню, – спокойно кивнул Матвей. – Да только в меня с мамкой тоже ведь родич стрелял. А к слову, что с ним сталось-то? Я ведь так и не спросил по сию пору. Не до того было.

– А нет его боле, – мрачно вздохнул мастер.

– Как нет? Куда ж он делся? Ведь, ежели прогнали, он может и месть затеять. Тогда нам особо осторожными быть потребно, – моментально насторожился парень.

– Не нужно, – всё так же мрачно качнул Григорий головой. – Как он выстрелил, так Елисей у него кнутом пистолет выбил, а после тем же кнутом и удавил.

– И что, никто не вступился? – продолжал допытываться Матвей.

– Совсем сдурел? – тут же возмутился Григорий. – Это же не просто убийство было. Это казнь, за то, что посмел на своих оружие поднять. К тому ещё и на бабу. Он ведь не в тебя, он в мать целил.

– Я помню, – коротко кивнул Матвей. – А Аверьян что же? Стоял и смотрел?

– Держали его, – помолчав, честно ответил кузнец. – Как кнут на шее сына захлестнуло, он было кинулся выручать, да казаки скрутили. Не дали против закона пойти. И то сказать, всё одно б удавили. Подлое это дело, на своих оружие поднимать. К тому же, Стёпка это уже второй раз делал. После уж водой его отлили, да спиртного стакан разом выпить заставили, чтоб отошёл малость.

– Выходит, дядька Елисей за палача Стёпке стал? – помолчав, высказался Матвей.

– От ведь дурень, прости господи, – снова выругался кузнец. – Елисей в той замятне вас спасал, да дело облегчал. И Аверьяну тоже. Не пришлось ему позор принимать, кабы сына на большой круг потащили. Конец-то всё равно один. Аверьян потому и за инструмент теперь заплатить не может. Всё, что в кубышке было, на поминки да молебны отдал, чтобы хоть так грех его замолить.

– Я понял, батя, – помолчав, кивнул Матвей.

– Что понял?

– Всё. А главное, он теперь не станет нам мешать.

– Ты о ком сейчас? – насторожился кузнец.

– О Стёпке. О ком ещё, – отмахнулся Матвей. – Это ведь он один из тех, что по станице воду мутят, про меня дурь всякую придумывая.

– Знаю, – кивнул Григорий, заметно помрачнев.

– А дядьке Елисею за ту смерть ничего не будет? Коситься на него не станут? – на всякий случай уточнил Матвей.

– Ничего, – решительно отмахнулся кузнец.

– Выходит, он всё по закону сделал? – продолжал допытываться парень.

– По нашему закону, – кивнул Григорий. – Ты не забывай, Матвейка, что у нас свой закон. Казацкий. И порой он посуровее государственного будет. Нас потому службы всякие имперские особо и не достают. Знают, что со своих мы строже спрашиваем. Сами.

– С Терека, как с Дону, выдачи нет, – понимающе усмехнулся Матвей, вспомнив слова, сказанные одним из старшин жандармскому подполковнику.

– Верно. И не забывай того, – наставительно кивнул Григорий.

– Ну, раз так, давай тогда косу ковать, – улыбнулся парень.

– Ну, коваль из тебя пока… – грустно усмехнулся кузнец.

– Ну, хоть клещами придержу, а ковать ты станешь, – вздохнул Матвей.

– Добре. Сейчас заготовку подберу, – чуть подумав, согласился мастер.

Порывшись в запасах, Григорий вытянул из кучи железа подходящую полосу и, подсыпав в горн угля, сунул в него заготовку. Матвей, встав к мехам, принялся качать их. Сильно и равномерно раздувая пламя. Выждав, когда полоса металла нагреется, кузнец сделал сыну знак, и Матвей, подхватив заготовку клещами, одним слитным движением переложил её на наковальню.

Григорий взмахнул средним молотом, и кузня озарилась вспышкой искр. Начерно проковав косу, мастер отобрал у парня клещи и, сменив инструмент, принялся выводить режущую кромку. Теперь ему и одному работы было на пару часов. К вечеру новая коса была готова. Плавно опустив её в масло для закалки, Григорий дождался, когда она остынет, и, оглянувшись на сына, улыбнулся:

– Всё, Матвейка. Утром отобьём её, заточим, и будет Аверьяну новый инструмент. Гаси горн. Вечерять пора.

Кивнув, Матвей старательно разворошил угли, давая им прогореть, и, прикрыв на всякий случай заслонку, принялся собирать инструменты. Умывшись из бочки, они прошли в дом, где Настасья уже накрывала на стол.

Утром, выбравшись во двор, Матвей прошёлся по хозяйственным постройкам и, убедившись, что тут и без него всё в порядке, снова поплёлся в кузню. Сидеть без дела не позволяла деятельная натура парня. Григорий, едва увидев сына, понимающе усмехнулся и, откладывая молоток, проворчал:

– Ну чего ты маешься? Шёл бы в хату. Всё одно тебе пока дел по плечу и нет вовсе.

– Знаешь же, батя, не могу я просто так сидеть, – буркнул парень, усаживаясь на чурбачок, заменявший им в кузне табурет.

– Знаю, сын. Да только нельзя тебе пока спину напрягать.

– Помню я, что дед Святослав говорил, – отмахнулся Матвей. – Я уж голову себе сломал, придумывая, чем заняться. Вон, Буян совсем уже застоялся, а мне его и не погонять толком.

– За то покоен будь, – рассмеялся кузнец. – Я его то и дело в оглобли ставлю. Жеребец сильный, так что груза прёт больше, чем иная пара вывезет.

– Ну, хоть так, – махнул Матвей рукой, отлично понимая, что иного способа регулярно тренировать жеребца пока просто нет.

Не мать же в седло сажать, для прогона. А самому кузнецу было не до того. Дело шло к зиме, и станичники торопились поправить сельхозинструмент и оружие. Помолчав, Матвей с интересом посмотрел на отца и, усмехнувшись про себя, тихо попросил:

– Бать, а расскажи про пращура.

– Это про первого? – удивлённо уточнил кузнец.

– Ага. А то мне все его поминают, а я толком и не помню ничего. Перед людьми стыдно.

– Так, а чего тут рассказывать? – проворчал Григорий, почесав в затылке. – Был такой казак, характерник. Пластуном в войске казачьем служил. От него весь род наш и пошёл.

– А давно это было?

– Так ещё до того, как на Русь греки с верой христианской пришли. В то время по этим степям хазары кочевали. Вот с ними они тут и резались.

– А как он характерником стал?

– А вот про то только он да пращур наш ведает, – решительно отрезал кузнец.

– А как он вообще в этих степях оказался? – не унимался Матвей.

– Так не помнит уж никто, – смутился Григорий. – Был разговор, что прежде он в княжеской сотне служил. Десятником стал. А после чем-то не угодил тому князю. Тот велел его в железа заковать да казнить после, а Елисей пробился на коня и ходу. Так и ушёл. Ну, а после уж в эти места пришёл и к ватаге местной прибился. Тут ведь в те времена всякого народу хватало. И ногайцы, и хазары, и просто беглые из всех концов Руси-матушки. Про горцев и поминать не стоит. Они тут от создания времён жили.

– Выходит, он изначально воином был? – уточнил парень.

– Был такой разговор. А после, когда тут осел, бабу себе нашёл, оженился, и род наш от него пошёл.

«Что-то я не помню, когда на Руси князья появились, – проворчал про себя Матвей, ероша чуб. – До крещения или после? Вроде до. Ну да. Тут в каждом поселении больше десятка дворов свой князь был. Потому всякие неприятности и случались. Поселений много, князей ещё больше. А богов всяких целый пантеон. Вот и резались, кто круче и чей бог сильнее. Крещение потому и устроили, чтобы хоть от этой проблемы избавиться. А то под каждой ёлкой своему идолу молились и свои обычаи блюли».

– Бать, а в пращура тогда многие верили? – осторожно поинтересовался парень.

– По-всякому было, – едва заметно усмехнулся кузнец. – Но Елисей в него верил. Он громовую стрелу носил. Такие только те воины носить могли, кто ему посвящён был. Вроде как божий воин. У них и обычаи воинские свои были.

– Громовая стрела, это оберег из кремня? – уточнил Матвей, судорожно роясь в памяти.

– Она, – кивнул Григорий. – Мне её не носить. Крещёный я. Да и тебе не надеть. А вот в прежние времена, бывало, что её вместе с крестом носили.

– И что? Попы это терпели? – заинтересовался парень.

– По-всякому бывало, – усмехнулся Григорий. – Иной раз смолчат, а кто из попов погонористее был, так норовил епитимью наложить. Да только проку с того мало было. Вои, они завсегда своим укладом жили. Да и князья тому не особо противились. Понимали. Вой без особой веры слаб.

– Выходит, и характерником пращур стал только потому, что в пращура истово верил? – вернулся Матвей к самому интересному.

– Может, и так. Кто ж теперь скажет? – развёл кузнец руками.

* * *

Такого странного чувства Матвей ещё никогда не испытывал. Больше всего ему хотелось бросить всё и бегом бежать туда, куда его так сильно тянет. Куда именно, он и сам толком не понимал, но точно знал, что стоит только выйти за околицу, и он будет точно знать, в какую сторону идти. Григорий, заметив его странное состояние, отозвал парня в сторонку и, приперев к стене сарая, тихо спросил:

– Ты чего такой, краше в гроб кладут?

– Тянет, бать, – решившись, честно признался парень.

– Чего тянет, спину что ли? – не понял казак.

– Нет. Душой куда-то тянет.

– Куда?

– Из станицы, за околицу, – развёл парень руками.

– От оно как, – задумчиво протянул Григорий. – Видать, срок пришёл. Добре. В дом ступай, одевайся. Я скоро.

– Мамке чего сказать? – на всякий случай поинтересовался Матвей.

– Так и скажи, к деду поедем. Она и так всё знает.

– Может, не надо про деда? – усомнился парень.

– Промолчишь, она ещё шибче шум поднимет, – отмахнулся Григорий. – Настя за тебя кому хошь глотку порвёт. Волчица, а не баба. Всегда такой была.

– Понял, бать. Раз так, значит, и скрывать не буду, – поспешил заверить Матвей.

Парень вернулся в дом, чтобы переодеться для выхода и собрать оружие, а кузнец кинулся на конюшню, запрягать коней. Дело было под Рождество, и зима давно вступила в свои права. Но в степи зима особая. Тем более в предгорьях Кавказского хребта. Резкий, порывистый ветер сметал с полей весь снег, собирая его к низинках и распадках, а температура редко опускалась ниже нуля. Но и этого вполне хватало, чтобы крепко замёрзнуть, выйдя из дому, неправильно одевшись.

Сильный ветер моментально выдувал из-под одежды всё тепло, заставляя тело ёжиться от холода. Так что овчинный полушубок под широкий ремень, бурка и крепкие войлочные ичиги были в самый раз. Увидев сборы сына, Настасья разом вскинулась и, приняв свою любимую позу, кулаки в бёдра, мрачно поинтересовалась:

– И далёко это вы собрались?

Вопрос этот был задан не просто так. Казачка, будучи полноправной хозяйкой в собственном доме, тут же приметила, что парень сложил на лавку у двери не только свои, но и отцовские вещи.

– К деду Святославу поедем, – вздохнул Матвей, виновато улыбнувшись.

– Чего это? Неужто опять спина разболелась? – всполошилась женщина.

– Нет. Время пришло, мама, – помолчав, тихо закончил Матвей, глядя ей в глаза.

– Ой, мамочки! – ахнула Настасья, прижимая ладони к лицу.

– Ты чего, мам? – вскинулся Матвей. – Поплохело? Сомлела? Может, воды принесть? – засуетился он.

– Нет, – тряхнув головой, отмахнулась женщина. – Не надо ничего. Это я так. Спужалась, – смущённо улыбнулась она.

– Чего пугаться-то, мам? Дед Святослав плохого нам не желает, а что позвал, так я тебе про то уж рассказывал. Видать, время пришло. К тому же, я ж не один еду. С отцом.

– Знаю, – грустно вздохнула Настасья. – Видать, судьба у нас такая, за собой старые долги тянуть. Старая кровь, и долги старые.

– Ты это про что? – насторожился Матвей.

– Старый то обычай. Ещё с тех времён остался. Его теперь мало кто помнит, но в родовых семьях знают, – напустила женщина туману.

– Мам, объясни толком, – решительно потребовал Матвей. – Ты про что речь ведёшь?

– В прежние времена из всех сыновей самого сильного в семье выбирали, и он пращуру посвящение принимал. Воем становился.