– Это они громовую стрелу носили? – сопоставив кое-какие данные, уточнил Матвей.

– Они, – коротко кивнула казачка.

– И что в том дурного? – не понял Матвей.

– Да дурного-то ничего. Но с того посвящения казак начинал пращуру служить. А это значит, в каждый бой идти.

– А как иначе-то? – снова не понял парень.

– Да ты ж не только вой. Ты ещё и мастер, каких поискать, – тут же завелась Настасья. – Где ж это видано, чтобы мастер ещё и пластуном был?

– Уймись, мать, – выпрямившись во весь рост, жёстко велел Матвей. – Я первым делом казак. А уж всё остальное после.

Родовая казачка услышала в его голосе что-то такое, что заставило её разом замолчать, и, опустив руки, покорно склонить голову. Матвей и сам не понял, что произошло, но женщина, тяжело вздохнув, быстро поправила платок и, глубоко поклонившись, решительно произнесла, гордо выпрямившись:

– Прости дуру бабу, сынок. Прав ты. Во всём прав. Раз сложилось, что мы счёт свой от старой крови ведём, значит, нам этот крест и нести. Ступай с богом.

– Благослови, мама, – помолчав, попросил Матвей, снимая папаху и опускаясь перед матерью на колено.

– Храни тебя царица небесная, – еле слышно всхлипнула Настасья, быстро перекрестив его, и тут же, схватив ладонями лицо парня, крепко расцеловала.

– Да ты его словно в бой провожаешь, Настя, – проворчал кузнец, входя в дом. – Уймись. Тут не голосить, тут гордиться надобно. В кои веки в роду настоящий вой родился. Дела Лютого продолжатель.

– Прости, Гриша, – виновато улыбнулась Настасья. – Сама знаю, что глупо это, а всё одно не могу сдержаться.

– Ну и ладно, – тепло улыбнулся кузнец, ласково обнимая жену. – Нас не жди. Думаю, дня два на хуторе пробудем. И дурного не думай. Не для худого его Святослав зовёт.

Бледно улыбнувшись, женщина на минутку прижалась к мужу, спрятав лицо у него на груди. Поглаживая её по спине, Григорий взглядом указал сыну на дверь. Кивнув, Матвей тихо вышел из дома и, подхватив коней под уздцы, начал выводить их со двора. Он уже закрывал ворота, когда из дома быстрым шагом вышел кузнец и, запрыгнув в дроги, скомандовал:

– Поехали. Время дорого.

Матвей быстро притворил вторую половину ворот и, сунув в землю упорный кол, запрыгнул в телегу. Григорий тряхнул поводьями, и каурая пара взяла с места ходкой рысью. Кутаясь в бурку, Матвей переложил карабин на колени и не торопясь осмотрелся. Зима разогнала станичников по домам, и только вездесущая пацанва носилась по улицам, оглашая станицу звонкими воплями. Но на этот раз вся малышня собралась на берегу ручья, где ветром намело вполне серьёзные сугробы снега.

Оглядевшись, Матвей не увидел никого из взрослых или хотя бы ребят постарше. Развернувшись, парень всмотрелся в степь. Григорий, услышав его шевеления, обернулся и, встретившись с сыном взглядом, понимающе спросил:

– За степняков думаешь?

– Угу. Ребятишки одни. Как бы беды не случилось, коль налетят.

– Не налетят. Они теперь на дальние пастбища ушли. Овцы, они мороженой травы не едят. Ежели только не совсем голодные. Они потому ближе к Хазар-морю и кочуют. Там теплее, и трава есть.

Кивнув, Матвей успокоился. Раз уж родители этих сорванцов не опасаются нападения, значит, так оно и есть. Таким укладом эта станица жила уже не один десяток лет. Так что старики знают, о чём говорят. К тому же выезд в разъезды стал реже, что косвенно подтверждало слова кузнеца. До хутора они добрались быстро и без приключений. Сытые, сильные кони катили дроги так, словно они ничего не весили.

Подъехав к воротам, Григорий сам отворил их и принялся заводить выезд во двор. На шум из дверей выглянул дед Святослав и, рассмотрев гостей, с едва заметной усмешкой кивнул:

– Приехали. От и добре. Коней в сарай ставь, а ты, Матвей, в хату ступай. Отец там без тебя разберётся. Ему теперь только ждать.

– Чего ждать-то, дедушка? – не сдержал парень любопытства.

– Тебя. Иди уж, любопытный. Придёт время, сам всё узнаешь, – тихо заворчал старик, подталкивая его. – Ага, запомнил, значит, – удовлетворённо кивнул дед, рассмотрев его вооружение.

– В телеге всё оставил, – коротко пояснил Матвей. – Дорога не близкая, всякое случиться может. А из меня пока воин слабый.

– Не журись, – усмехнулся старик в ответ. – Ещё наверстаешь. Уж поверь, не будь так, не стал бы тебя пращур звать. Раз позвал, значит, оправишься. Уж поверь, он точно знает.

– Так я и не спорю, – кивнул Матвей, про себя отмечая, что уже вообще ничего не понимает.

– Перекуси с дороги, – улыбнулся старик, кивая на уже накрытый стол.

Обернувшись, Матвей увидел уже привычную картину. Плошки с различными сортами мёда, широкое блюдо с баранками и пышущий жаром самовар. Складывалось впечатление, что старик заранее знал об их приезде. Впрочем, учитывая способ, которым он тут оказался, можно сказать, что так и было.

– Ждал я вас, – коротко кивнул Святослав. – Садись, в ногах правды нет.

– Так её вроде и выше не шибко больше, – не сумел удержаться Матвей.

– Ой, уморил! – хохоча, простонал старик. – Ой, шустёр!

Старик хохотал так, что в окнах пузыри вздувались. Вошедший в хату Григорий, увидев от души смеющегося хозяина, удивлённо хмыкнул и, посмотрев на сына, вопросительно выгнул бровь. В ответ на эту пантомиму Матвей только смущённо улыбнулся и неопределённо пожал плечами.

– Ох, Гриша, ну и пересмешника ты вырастил, – кое-как успокоившись, проворчал Святослав, утирая набежавшие слёзы. – Насмешил, ажно живот заболел. И ведь даже не задумался. Ох востёр! Да присядь, чего топчешься, словно конь стоялый?

– Да тут гостинцев тебе, дядька, – засуетился казак, подхватывая с лавки широкую корзину.

– Благодарствуй, Гриша, – тепло улыбнулся старик. – После разберём. К столу садись, самовар стынет, – велел он, снимая с самовара заварной чайник.

Послушно отложив корзину, кузнец присел к столу и, получив от хозяина чашку крепкого, обжигающе горячего чаю, благодарно кивнул.

– Ты мой зов услышал? – отхлебнув напитка, повернулся Святослав к парню.

– Я, дедушка, – не стал скрывать Матвей.

– И что почуял?

– Тянуло меня куда-то. Словно знал, что вот прямо сейчас надо за околицу бежать. А там уж не ошибусь.

– А теперь что чуешь?

– А нет ничего. Ушло, – прислушавшись к себе, растерялся парень.

– Верно. Ушло, – одобрительно улыбнулся старик. – Добрый вой растёт. Мой тебе поклон за сына, Гриша. Пращура зов услышать не каждому дано. А он с ходу услышал. Старая кровь.

«Что-то мне эти разговоры начинают напоминать фильмы про вампиров. Куда ни ткни, везде всё в кровь упирается», – проворчал про себя Матвей.

– А как без неё? – вдруг повернулся к нему старик. – Кровь, она ведь жизнь. Вскрой человеку жилу, и всё. Как кровь вытечет, так и помрёт. Руда, она всему телу человеческому, да что там человеческому, любой живой твари потребна. Что человеку, что скотине бессловесной.

– Руда? – удивлённо переспросил Матвей, судорожно вспоминая, откуда знает это слово.

А самое главное, что значение этого слова касалось совсем не природных ископаемых.

– Так прежде кровь называли, – тихо подсказал Григорий. – Отсюда у рудознатцев и пошло, жила да руда. Они ведь в земле жилы вскрывают, чтобы нужную руду добыть. Вот и взяли себе слова. Так любому понятно становится, чем занимаются.

– Похоже, – поспешил согласиться Матвей.

– Ты пей чаёк, Матвейка. Пей. Специально для вас заваривал. С травками, – добродушно улыбнулся Святослав. – Мать небось извылась, как услышала, куда поехали?

– Мать у нас от роду казачка, – твёрдо заявил парень, решив защищать Настасью до конца. – Слезу пустила, попричитала маленько, оно понятно, а после благословила да отпустила.

– Небось про долги поминала, – грустно улыбнулся Святослав, прихлёбывая чай.

– Было дело. Да только не понял я, что это за долг такой, – честно признался Матвей.

– Про то тебе знать не надобно. Это её крест, – качнул старик головой в ответ на невысказанный вопрос. – У тебя теперь иное дело будет. А пока чаёк пей да медком закусывай. Они силу дают. А тебе сил много понадобится.

* * *

Сидя перед деревянным, почерневшим от времени идолом, Матвей пытался уловить хоть что-то во всей этой ведической эквилибристике. Ему, как человеку, родившемуся в век атома и полного отрицания всякой потусторонней ерунды, было трудно поверить, что всё происходящее имеет хоть какую-то возможность воздействовать на его жизнь. Даже отвар, которым дед Святослав перед ритуалом напоил парня, не действовал. Во всяком случае ничего такого, особенного, Матвей не ощущал.

– Упрямый, – неожиданно раздалось в мозгу парня.

Голос, произнёсший это слово, был гулким, как из бочки, и рокочущим, словно горный обвал. Вздрогнув, Матвей собрался было оглядеться, когда понял, что не может пошевелить даже носом.

– Забыл, что тебе старик сказал? – прозвучал вопрос. – Сиди, не прыгай. Мне на тебя как следует посмотреть надобно.

– Чего на меня смотреть? На мне цветы не растут, – проворчал парень.

Отвечал он неизвестному мысленно и спорить принялся уже из чистого упрямства.

– Да мне всё одно, что там на тебе растёт, – раздалась в ответ усмешка. – Я давно себе толкового воя искал. Из местных таких уж и не осталось. Глянешь в первый раз, вроде всё при всём. А как до дела дойдёт, слаб. Норова, злости, огня в крови нет. Даже у тех, что, как у вас говорят, из родовых. Долгогривые извели верой своей рабской. Не понимают, глупые, что без доброго воя и страны, и земли родной не станет, потому как защищать её некому будет.

«Чего это он разворчался?» – озадачился Матвей, внимательно слушая этот странный голос.

– С того и ворчу, что от памяти своей вы отступились. Пращуров забыли. Потому и нет порядка. Ну да ладно. Это вам там жить. А моё время уходит.

– Тогда что я тут вообще делаю? – решившись, прямо спросил Матвей.

– И себя, и меня спасаешь, – коротко и предельно откровенно признался голос. – Святославу недолго уж осталось. Выходит срок его. А после про меня и вспомнить некому будет. Потому он тебя и искал.

– Меня? Или просто человека старой крови, кто станет тебя мысленно поминать, в бой идя? – уточнил Матвей.

– Тебя, – отрезал голос. – Знаю, что ты думаешь.

– И что же?

– Что толку от того поминания немного будет. Что блажь это старческая. И что тебе это ничего стоить не будет. Так ведь?

– Ну, примерно, – смущённо признался парень.

– Ошибаешься. Я хоть и забыт, но ещё кое-что могу. Или ты решил, что перенёсся из своего времени сюда так просто. От одной только молоньи?

– Вот этого я так и не понял, – помолчав, честно признался Матвей.

– Оно и понятно. Не дано тебе знать, кто и как это сделал. Ту молонью я послал. Я тебя перенёс и года тебе прежние вернул тоже я.

– Но зачем? Тут ведь свой Матвей был, который мог бы тебе служить. Или я чего-то не знаю?

– Верно. Не знаешь. Не дожил бы тот Матвей. Болен он был. И болезнь та глазу не видима. Изнутри его ела. Да только через год от того дня, когда ты здесь оказался, он бы прямо в кузне у наковальни помер. Я потому и решил сменить его на тебя. Одна кровь, один род. Не хотел, чтобы линия эта прервалась. Родовых, настоящих, всё меньше становится. Плохо это. Очень.

– Скоро ещё меньше будет, – не сумел промолчать Матвей. – Сам знаешь, что дальше в государстве будет.

– Знаю, – в голосе говорившего прозвучали горечь и досада.

– А сам ты изменить этого не можешь? Что тебе там для настоящей силы нужно? Тризна какая, или подношение? А может, жертва? – осторожно поинтересовался парень.