– Я знаю, что ты его сын, Кэлиис. Но ты и мой сын тоже. И тебе не обязательно становиться тем, кем он учит тебя быть.

Мама наклоняется вперед и прижимается губами к моему пылающему лбу.

– В насилии нет любви, Кэлиис.

Я вижу свет позади нее. Ореол полуночной синевы с серебряными вкраплениями.

Слышу голос, знакомый, но странный:

– Кэл?

– В насилии нет любви.

– Кэл, ты меня слышишь? Прошу тебя, пожалуйста, очнись.

…Мамино прикосновение пробуждает меня ото сна. Сердце бешено колотится, глаза широко раскрываются. Ее рука накрывает мои губы. Мне двенадцать лет.

– Вставай, любовь моя, – шепчет она. – Мы должны идти.

– Идти? Куда?

– Мы уходим, – говорит она мне. – Мы покидаем его.

Я вижу едва заметный синяк у нее на запястье. На губе у мамы новая рана. Но я знаю, что в конце концов она убегает от него не ради себя.

Мама поднимает меня с кровати и протягивает мою форму. Я молча одеваюсь, гадая, действительно ли она задумала побег. Отец никогда этого не допустит. Я слышал, как он угрожал убить ее, если она уйдет. Ей некуда бежать.

– Куда мы пойдем? – спрашиваю я.

– У меня есть друзья на Сильдре.

– Мама, мы воюем с Сильдрой.

– Нет, это он воюет, – шипит она. – Со всеми и ни с чем. Я не позволю тебе стать таким, как он, Кэлиис. Я больше не позволю ему отравлять моих детей.

Я лихорадочно соображаю, пока мы пробираемся в темноте к покоям Саэдии. Мама прокрадывается внутрь, пока я стою на страже. Сердце бьется, как безумное, мысли путаются. Он никогда этого не забудет. Никогда не простит.

– Саэдии, – шепчет мама. – Саэдии, проснись.

Моя сестра резко выпрямляется, достает из-под подушки нож и скалит зубы. При виде матери она расслабляется лишь на мгновение. А при виде меня снова напрягается.

На ее лице все еще синяки от побоев, которые я ей нанес. Пропасть между нами стала шире, чем когда-либо. Она сломала сииф, который подарила мне мама, после того как я победил ее в спарринге. Она больше не может одолеть меня в круге, поэтому решила наказать другим способом. И я наказал ее тем же. Я до сих пор вижу ее кровь на своих пальцах. Боль в ее глазах, когда я ударил ее сиифом, который она сломала. Мне даже сейчас стыдно, что я коснулся ее подобным образом. В голове эхом отдаются слова отца, когда он узнал, что я сделал.

«Никогда я еще так не гордился тем, что ты мой сын».

– Чего ты хочешь, мама? – шепчет она, опуская клинок.

– Мы уходим, Саэдии. Мы покидаем его.

Ее глаза сужаются. Губы кривятся.

– Ты с ума сошла?

– Я сошла с ума, раз позволила этому продолжаться так долго. Каэрсан – это раковая опухоль, и я не позволю ей распространяться дальше. Пойдем же.

Саэдии вырывает свою руку из материнской хватки.

– Вероломная трусиха. Он – любовь всей твоей жизни, Лаэлет. Ты обязана ему своим сердцем и душой.

– Я отдала ему и то и другое! – шипит мама, указывая на синяки на своей коже. – И вот как он мне отплатил! И если бы только я несла это бремя, возможно, даже сейчас я сдержала бы свое обещание. Но я не стану стоять в стороне и смотреть, как мои дети погружаются в ту же тьму, что поглотила его!

Саэдии смотрит на меня, лицо в синяках, зубы оскалены.

– Ты потакаешь ей, брат?

Я умоляюще смотрю сестре в глаза:

– Прости, сестра. Но ты знаешь правду. Он приносит нам лишь вред. Я не хочу стать таким, как он.

– Трус! – выплевывает она, поднимаясь. – Вы, оба, вероломные трусы!

За ее спиной вспыхивает полуночно-синий свет, и я щурюсь, глаза слепит. Его тепло омывает мою кожу, каждая клеточка тела покалывает.

– Кэл?

– Саэдии, пойдем с нами!

– Я скорее умру, чем предам его.

– Кэл!

– Трус! Позор! Де’саи!

– КЭЛ!

…Я открываю глаза.

И вижу над собой ее, вокруг ее головы мерцает ореол света. Мое сердце бьется так сильно, что я прижимаю руку к ребрам, лишь бы унять боль. Зрение затуманено, разум болит, но все же одна мысль горит достаточно ярко, чтобы рассеять туман разрозненных мыслей.

Она жива.

Моя Аврора жива.

Нас окружают стены из сверкающих кристаллов, и я осознаю, что парю в метре над полом. Когда я ворочаюсь, пытаясь подняться, воздух вокруг меня мягко гудит, переливаясь всеми цветами радуги – такими же, как энергия Эхо, где мы с Авророй прожили полгода, а то и целую жизнь, в воспоминаниях о родном мире эшваров. Но сейчас все ощущается по-другому. Песнь энергии, витающая в воздухе…

– Нет, не пытайся сесть, – шепчет Аврора, положив руку мне на плечо. – Просто отдохни, хорошо? Я думала, что потеряла тебя, я… я думала, что…

Ее голос обрывается. Она закрывает глаза, опуская голову. На ресницах блестят слезы. Я поднимаю руку и касаюсь ее щеки, мягкой, словно перышко.

– Я с тобой, – говорю ей. – И никогда тебя не покину. Если ты этого не захочешь.

– Не захочу, – выдыхает она. – Прости, мне так жаль, что я отослала тебя, Кэл.

– Прости, что солгал тебе, бе'шмаи. Я поступил как трус.

– Ты пришел сюда один, чтобы прикончить его. Чтобы спасти эту чертову галактику. – Она прижимает костяшки моих пальцев к губам. – Ты самый храбрый парень, которого я когда-либо встречала.

Прикончить его.

На меня падает тень воспоминаний, просачивающихся в обломки разума, – битва в тронном зале, война, бушующая снаружи, терране, бетрасканцы и сильдратийцы, режущие друг друга на куски. Оружие пульсирует, Путеходцы кричат, а мой отец…

– Мой отец, – шепчу я. – Ты?..

Аврора качает головой. Мое зрение проясняется, и теперь я вижу, что по ее коже, вокруг правого глаза, расползаются трещины. Радужная оболочка ее глаза все еще светится, и этот свет проникает сквозь трещины, откуда-то изнутри.

Она ранена. Слаба. Оружие…

Оно что-то у нее отняло…

И все же я чувствую Аврору в своем сознании. Тепло, исходящее от нее, залечивает раны, которые создал мой отец. Я вспоминаю, как он удерживал меня на месте одной лишь силой мысли, как нож, который я пытался вонзить в его сердце, выпал из пальцев, когда он рвал мою психику на части.

Отец пытался убить меня.

Как и я – его.

– Что… случилось? – шепчу я.

– Оружие выстрелило, – отвечает Аврора. – Я пыталась остановить это, пыталась направить его на себя, но… не смогла. Все Путеходцы мертвы.

– Флоты? Битва? – Сердце учащенно бьется, и я приподнимаюсь на локте, несмотря на боль. – Что с Террой? С вашим солнцем?

– С солнцем все в порядке. – Она судорожно сглатывает и дрожит. – Но Терра…

Аврора встречается со мной взглядом, и ее глаза наполняются слезами.

– Ее больше нет, Кэл.

У меня замирает сердце, рука находит ее руку.

– Оружие уничтожило ее?

– Нет. – Она снова качает головой, и я ощущаю в своей голове калейдоскоп ее мыслей – смятение, страх, ярость. – Ра'хаам. Он захватил всю планету. Поглотил ее. Поглотил все живое на ней.

– Как долго я был без сознания? – шепчу я, сбитый с толку.

– Думаю, несколько часов.

– Часов? – Я качаю головой. – Тогда… как это возможно?

– Не знаю. Когда я очнулась, то попыталась нащупать хоть что-то, но вокруг нас ничего не было. Флот, пилоты, солдаты – все они исчезли, как будто их никогда и не существовало. Единственное, что я почувствовала, это… его. Словно… масло и плесень в сознании. Его было так много, повсюду. Он покрыл Землю так же, как сделал это с Октавией. – Она проводит рукой по волосам, кожа вокруг ее правого глаза трескается, будто пораженная засухой глина. – Он тоже меня почувствовал, Кэл. Я знаю это.

Вокруг гудят кристаллы, меняя тон и оттенки. По коже пробегает теплая рябь, но меня снова поражает мысль о том, что не все так.

– Песнь этого места. – Нахмурившись, я смотрю на сверкающую красоту вокруг нас. – Она ощущается не так, как раньше. Почти… фальшиво?

Аврора кивает:

– Да, знаю. Кажется, что-то не так.

– …мы движемся, – осознаю я.

Аврора, стиснув зубы, оглядывает переливающийся коридор.

– Это он. Мне нужно было позаботиться о тебе. Поэтому он ведет нас через Складку. Мы направляемся… даже не знаю куда. Прочь от Терры. Подальше от Ра’хаама.

– Я должен поговорить с ним, – произношу я.

– Кэл, нет, – умоляет она, пытаясь остановить меня, когда я поднимаюсь. – Тебе нужно отдохнуть. Он чуть не убил тебя, понимаешь? Он разбил твой разум на тысячу осколков. И если он попытается снова, я не знаю, хватит ли у меня сил остановить его.

– Я не боюсь его, Аврора.

– Но я боюсь за тебя. Я не могу потерять тебя снова, не могу!

Я заключаю ее в объятия, а она крепко обнимает меня в ответ. И на мгновение вся обида, все страдания и горе исчезают. Когда она в моих объятиях, я снова полон сил. Когда она рядом, для меня нет ничего невозможного.

– Ты не потеряешь меня, – клянусь. – Я твой навсегда. Когда угаснет пламя последнего солнца, моя любовь к тебе все еще будет пылать.

Я целую ее в лоб.

– Но я должен поговорить с ним, Аврора. Помоги мне. Прошу.

Она еще мгновение смотрит на меня, сомневается. Борется со страхом того, что отец может со мной сотворить. Мое сердце разрывается от боли, которую ей пришлось пережить. Я чувствую ее мощь, что заставляла ее бороться до этого самого момента. И вот она собирается с силами, а после, положив мою руку себе на плечо, помогает мне встать.

Я все еще чувствую себя хрупким, будто я – гобелен из миллиона нитей, скрепленных одной лишь волей и теплотой. Но моя бе’шмаи снова со мной, и это все, что имеет значение. Держась друг за друга, мы с Авророй ковыляем по сверкающим коридорам, пока вокруг нас, диссонируя и скрежеща, поют кристаллы.

Отец назвал этот корабль «Неридаа» – в честь концепции сильдратийцев, описывающей процесс одновременного разрушения и созидания. Создания и низведения. Но я знаю, что это ложь. Это оружие, которое он использовал, чтобы уничтожить солнце Сильдры. Наш мир. Десять миллиардов жизней стерты его рукой, и моя мать в том числе. И я знаю, что отец не творит ничего, кроме смерти.

Сай’нуит.

Звездный Убийца.

Я смотрю на него, и сердце замирает. Отец восседает на вершине кристального шпиля в центре зала, словно император на своем кровавом троне. Пол усеян трупами и осколками, в воздухе смердит смертью. Он по-прежнему облачен в черные доспехи с высоким воротником и длинный алый плащ, ниспадающий на ступени. Десять серебряных кос закрывают половину лица, изуродованную шрамами. Но я вижу, как горят его глаза, – в них то же бледное свечение, что было и у Авроры, когда они сражались за судьбу ее мира.

Перед ним я вижу обширную проекцию – черную полосу, усеянную крошечными звездами. Я понимаю, что мы находимся в Складке, приближаемся к воротам. Интересно, почему цветовая гамма внутри Оружия не приглушена до черно-белого, как обычно бывает в Складке? Я гадаю, какими еще свойствами обладает этот корабль. Дело в кристалле? В эшварах? В нем?

– Отец, – говорю я.

Он не слышит меня. Не поднимает глаз. «Неридаа» приближается к воротам – каплевидным, кристаллическим, серебристого цвета.

– Отец! – кричу я.

Он бросает на меня взгляд, затем так же быстро отводит его, глаза горят, точно крошечное солнце.

– Кэлиис. Ты жив.

– Разочарован?

– Впечатлен. – Горящий взгляд скользит по Авроре, затем возвращается к черноте, раскинувшейся перед ним. – Но ведь ты всегда был сыном своего отца.

Отказываясь клевать на его наживку, я делаю шаг вперед, Аврора становится рядом со мной.