Внутри меня взрывается радость, и я оборачиваюсь, чтобы поискать его на месте побоища, потому что он здесь, он жив, он…

– Подожди! – Я вскидываю руку, и Каэрсан замирает, скривив губы и глядя на меня так, словно я – грязь на подошве его ботинка.

– Слабачка, – усмехается он. – Теперь ты просишь пощады? Поздновато, твоя храбрость подвела тебя, девочка.

– Нет, я… – Мне не хватает слов, и я поднимаю руку, показывая жестом на наше окружение. Ища Кэла, я открыла свой разум и внезапно поняла: что-то изменилось. – Ты что, не слышишь?

Он хмурится.

– Я ничего не слышу.

– Именно.

Каэрсан наклоняет голову, и где-то на задворках своего сознания я ощущаю его осторожный поиск. Он принюхивается из-за баррикад, за которыми спрятался, не желая становиться уязвимым.

Я ничего не улавливаю снаружи. Когда мы с ним бились во время атаки, пространство вокруг Оружия было охвачено вихрем битвы, разумами людей, бетрасканцев, экипажей сильдратийцев – их страхом, гневом, намерениями. Где-то среди них я осознавала присутствие Финиана, Скарлетт и Зилы, моей команды, моей семьи.

Но теперь… ничего нет. Или, скорее, не ничего – не полное отсутствие, словно они все просто умерли. Что-то еще. Странная тишина, будто проснулся снежным днем, а мир вокруг приглушен.

– Куда делся флот? – тихо спрашиваю я. – Где битва?

Он хмурится, а я приподнимаюсь на четвереньки и наконец вижу Кэла, скорчившегося по другую сторону трона.

Не сводя глаз с Каэрсана, я подползаю к его сыну – Звездный Убийца замечает это движение и не обращает на него внимания, возвращаясь к созерцанию странной тишины снаружи.

Кэл свернулся калачиком на боку, выражение его лица такое же умиротворенное, как когда он спит. Я почти каждое утро просыпалась раньше его, пока мы были в Эхо. Целых полгода я видела его таким каждый день.

Я обхватываю его руку своей и, хотя вся дрожу от усталости, черпаю необходимую энергию из самых глубин своей души, делая ментальное прикосновение таким невесомым, что едва касаюсь его израненного разума.

Нежно дышу на эти фиолетово-золотые угольки, наполняя их силой, стараясь не потушить и не подавить. И постепенно, очень медленно, они разгораются чуть ярче. И наконец пальцы Кэла сжимаются вокруг моих.

Я не могу сдержать слез, наворачивающихся на глаза. Внутри меня что-то вспыхивает. Вот он лежит, весь одетый в черное, Несломленный воин. Но он никогда не был одним из них. Он пришел сюда ради нас, даже после того, как мы его изгнали.

Ради меня.

– Там… есть что-то. – Голос Каэрсана прерывает мои размышления, и я поднимаю взгляд. Он хмурится, почти неуверенно – то есть это лишь легкое подергивание бровью, но, по его меркам, он выглядит совершенно ошарашенным. – В той стороне.

Он указывает за кристальные стенки Оружия, в пространство за ними. Возможно, в сторону Солнца или Земли – все мое чувство направления сгинуло. Я с опаской отношусь к Звездному Убийце и не хочу, чтобы мой разум оказался уязвим, но правда в том, что он архонт клики фанатичных воинов. Пусть я и устроила ему неплохое шоу, но если бы он захотел разорвать меня надвое, то смог бы.

Однако теперь, когда Кэл держит меня за руку, мне есть ради чего жить.

Так что я действую осторожно, погружаясь в собственные ощущения, мысленно прослеживая указанное направление. Я настороже, готова в любую секунду отскочить в безопасное место, если Звездный Убийца попытается нанести удар. Но Каэрсан не делает этого. Он просто наблюдает за мной, склонив голову набок. А мои глаза вдруг широко распахиваются от ужаса.

Ведь где-то там, совсем рядом, я чувствую его. Мир, из которого пришло человечество. Колыбель, породившую всю нашу цивилизацию. Планету, на которой я родилась и готова была умереть, лишь бы защитить ее.

Земля.

Она висит во тьме, бледно-голубая точка, питаемая солнечным лучиком, и всего на секунду я чувствую себя как дома. Но потом ощущаю – он ползет, карабкается, накрывая собой весь мой мир. Нечто серебристо-зелено-сине-серое, нечто кишащее, извивающееся, клубящееся, растущее. Нечто, полное отвратительной жизни.

Ра'хаам.

Вот же кошкин хвост…

Ра'хаам захватил Землю.

7 | Кэл

Мой разум – это тысячи осколков, мгновений, воспоминаний.

Я – зеркало, и все во мне разбито.

– Кэл?

…Мне пять лет. Я в наших апартаментах на борту «Андараэля», старого корабля отца. Это мое первое воспоминание. И оно о ссоре моих родителей.

Мама рассказывала мне, что когда-то они были так близки, что казалось, будто они – один дух в двух телах. Когда они впервые встретились, Лаэлет и Каэрсан были железом и магнетитом, порохом и пламенем. И мама думала, что того обожания, которое она испытывала к отцу, будет достаточно, чтобы изменить его душу.

Моя мать красивая. Храбрая. Но она – щит, а не клинок. Они стоят и кричат друг на друга, и когда я смотрю на них, на мои юные глаза наворачиваются слезы. Моя сестра Саэдии молча стоит рядом. Наблюдая и учась. Рев родителей становится громче, лицо матери искажается, а рука отца поднимается к небесам и опускается со скоростью грома.

А после наступает тишина, нарушаемая лишь моими стенаниями.

Я ничего не понимаю, кроме того, что так быть не должно. Отец отворачивается от того места, где упала моя мать. Сестра смотрит, как он идет ко мне. Он поднимает меня, и я протягиваю руки, желая обхватить его за шею, найти утешение у того, кто меня создал.

Но он не обнимает меня. Вместо этого отец проводит большим пальцем по моим мокрым щекам и смотрит, молча и холодно, пока я не перестаю плакать.

– Хорошо, – говорит он. – Слезы – для побежденных, Кэлиис.

– Кэл? – шепчет кто-то.

…Мне семь лет, и мы вернулись на Сильдру. Война продвигается медленно. Мой отец и другие архонты Воерожденных созваны на заседание Внутреннего Совета, они хотят осадить тех из клики Путеходцев и Наблюдателей, кто кричит о том, что мы должны заключить мир с Террой. Часть меня надеется, что отец их сокрушит. Другая же мечтает о прекращении войны. Во мне две половины: одна порождена яростью моего отца, другая – мудростью моей матери. Я пока не знаю, которая из них сильнее.

Мы с Саэдии стоим под деревом лиис, между нами пролетает благоухающий ветер. Спины выпрямлены, позы идеальны, как показывал нам отец. Кулаки сжаты. Она старше меня. Выше. Быстрее. Но я учусь.

Мать сидит неподалеку, тихо разговаривая со старейшинами своей клики. Они надеются, что она, как любовь всей жизни Каэрсана, сможет убедить его хотя бы рассмотреть предложение терран о мире. Но они глупцы.

Только дворняги просят пощады.

Саэдии делает выпад, и, пока я отвлекаюсь, ее удар достигает цели. Она сбивает меня с ног, и я падаю на фиолетовую траву, задыхаясь. Она сидит на мне верхом, глаза горят торжеством, кулак поднят.

– Сдавайся, брат, – улыбается она.

– Нет.

Мы поворачиваем головы, реагируя на это слово, и видим, что он стоит неподалеку. Одетый в черные доспехи, под колышущимися ветвями. Величайший воин, которого когда-либо знал наш народ. Старейшины Путеходцев склоняют головы в страхе. Моя мать сидит молча, на нее падает тень. Отец говорит, и в его голосе звучит сталь:

– Что я говорил тебе о милосердии, дочь моя?

– Это удел трусов, отец, – отвечает Саэдии.

– Так зачем просить врага сдаться?

Сестра поджимает губы и глядит на меня сверху вниз. Теперь мама стоит, смотрит на моего отца и говорит так, как никто другой не осмеливается:

– Каэрсан, он всего лишь мальчик.

Он смотрит сквозь нее, будто она стеклянная.

– Он мой сын, Лаэлет.

Взгляд отца падает на Саэдии. В глазах невысказанный приказ.

Ее кулак разбивает мне губу, и в моих глазах вспыхивают черные звезды. И снова удар, и еще один. Я ощущаю вкус крови, чувствую боль, сломленность, падение.

– Довольно.

Побои прекращаются. Тяжесть веса сестры на моей груди ослабевает. Я открываю глаз, который еще не заплыл, и вижу, что надо мной стоит отец. Я узнаю его в собственных чертах, когда смотрю ночью в зеркало. Чувствую его за спиной, когда думаю, что я один. Мама с выражением страдания на лице наблюдает, как я переворачиваюсь на живот и поднимаюсь на ноги.

Отец опускается передо мной на одно колено, так что мы смотрим друг другу в глаза. Он протягивает руку и проводит большим пальцем по моей щеке. Но там, где раньше были слезы, теперь лишь кровь.

– Хороший мальчик, Кэлиис, – говорит он.

Я киваю:

– Слезы – удел побежденных, отец.

– Кэл, пожалуйста, проснись…

…Я в своей каюте на борту «Андараэля», и мне девять лет.

Кулаки ободраны, в приглушенном теплом свете моя кровь становится темно-фиолетовой. Двигатели гудят. Я выуживаю пинцетом из самой глубокой раны бледный осколок сломанного зуба и, морщась, вытаскиваю его из распухшего сустава.

Я не хотел бить его так сильно. Я не помню почти ничего из того, что произошло после моего первого удара. Но помню слова, которые он сказал о моем отце, – слова, которые попахивали трусостью. Воерожденные отвергли соглашение Внутреннего Совета с терранами, напали на судоверфи Терры, разгромили их флот. А теперь мы обратим наше внимание на тех из нашего народа, кто призывает к миру, когда может быть только война. Ведь война – это то, для чего я был рожден.

Верно?

Дверь тихо открывается, и в комнату входит мама, одетая в длинное струящееся платье, на шее у нее сверкает цепочка из кристаллов Пустоты. Я стою, как положено, склонив голову, говорю тихим голосом:

– Матушка.

Она скользит к иллюминатору, вглядываясь в темноту за ним. Перед моим мысленным взором все еще стоят отголоски той битвы – огромные корабли, сгорающие в свете Ориона. Все эти жизни были унесены рукой моего отца.

Я вижу едва заметный синяк в уголке маминого рта, темное пятнышко в свете звезд, целующее ее кожу. Во мне разгорается ярость. Я люблю маму всем, что во мне есть. И хотя люблю и отца, мне ненавистно его естество, нечто внутри него, что заставляет причинять ей боль.

Я бы вырвал из него эту часть голыми руками, если бы мог.

– Валет в лазарете со сломанными девятью ребрами и челюстью.

– Очень жаль, – осторожно отвечаю я.

– Он говорит, что упал с подсобной лестницы.

– Такое случается.

Мама смотрит на меня сияющими глазами:

– Что случилось с твоей рукой?

Я опускаю взгляд в пол и тихо говорю:

– Повредил на тренировке.

Слышу тихие шаги, чувствую ее прикосновение, прохладу на своей щеке.

– Даже если бы я не родилась Путеходцем, даже если бы замки на твоем сердце не пытались закрыть передо мной двери, я все равно твоя мать, Кэлиис. Ты не можешь лгать мне.

– Тогда не проси меня об этом. Честь требует, чтобы я…

– Честь, – вздыхает она.

Кончики ее пальцев касаются нового глифа на моем лбу, трех клинков, выжженных там в день моего вознесения. Я знаю, они с отцом спорили о том, к какой клике мне присоединиться. И я знаю, что он победил.

Он всегда побеждает.

– Как ты думаешь, что почувствует этот мальчик, когда солжет своему отцу о том, что ты его избил? – спрашивает она.

– Он стал моим врагом, – отвечаю я. – Мне все равно, что он чувствует.

– Неправда. В этом разница между Каэрсаном и тобой.

Она приподнимает мой подбородок, мягко заставляя посмотреть ей в глаза. Я вижу в них боль. Вижу силу. И себя.