В шоке, потому что его твердые теплые губы вдавливаются в мои, а язык требовательно проходится по зубам. Я чувствую его вкус, горьковатый и терпкий, ловлю влажное горячее дыхание на своей коже…

А еще остро ощущаю, как на нас шокировано уставился мой отец, стоящий совсем близко.

От всего этого вместе беспомощно подгибаются ноги.

Я думала это хорошая идея? Это какой-то дурдом!

Хватаюсь за руку Яра то ли в попытке оттолкнуть, то ли удержаться. Открываю рот, чтобы выразить свой протест, но вместо этого наши языки и вовсе касаются друг друга, посылая по телу томительные электрические импульсы, а Яр отпускает мой подбородок и перехватывает ладонью затылок, зарываясь пальцами в волосы и притягивая к себе еще ближе.

Раз-два- три…

Резко отстраняется и переводит хмельной взгляд на моего отца.

– Владимир Анатольевич, Анжелика рассталась с Богданом. Мы теперь вместе, я думал, она сказала вам. Извините за путаницу, – сообщает спокойно, продолжая меня обнимать. Кивает в мою сторону со снисходительной улыбкой, – Рассеянная.

– Да уж, – бормочет папа, проводя ладонью по лбу, будто пот утирает, – Это ты еще мягко выразился…кхм…Ярослав…

Я стою красная как рак, не в состоянии сказать хоть что-то внятное и поднять хоть на кого-то глаза.

Губы горят, во рту чужой вкус, низ живота постыдно раскаленно вибрирует до чувства, что хочется в туалет. А Яр так и прижимает меня к своему горячему боку, словно мы не можем разлепиться и на миг!

Это перебор.... Перебор!

Но я не могу осадить Тихого при собственном отце!

Да и получается, он всего лишь выполняет то, что я сама от него хотела.

Потом еще и дружкам своим придурковатым будет что рассказать…Вместе поржете…О, так вот какую игру он затеял? Потроллить и одновременно полапать меня? Отличное лекарство от скуки на чужой незнакомой свадьбе, да, Яр?

Шикарно. Супер!

Что теперь делать?!

Я же знала, что с ним нельзя связываться! Ну просто нельзя!

Вообще меня с самого утра насторожило настроение Яра. Он выглядел… Подозрительно.

Слишком дружелюбный, слишком разговорчивый, слишком горящий, прямой взгляд.

Будто он что-то задумал и полон решимости это осуществить.

И меня это напрягало, лишь добавляя волнения.

Я привыкла к тому, что хорошего лучше от Тихого не ждать.

Нет, он никогда не задевал меня лично. Но у Яра были плохие отношения с Богданом после того, как он вернулся из Китая – уж не знаю, что у них произошло. До этого они отлично общались – одна компания, один поток, одна баскетбольная команда.

Но Яра будто переклинило год назад, и он стал цеплять Фоменко постоянно.

Я не могу вспомнить ни одной тусовки, на которой бы Яр не задел Бо, с маниакальным упорством пытаясь выставить его лузером. А ведь на всех этих тусовках с Фоменко рядом была я. Как его девушка.

Девушка лузера.

Получалось, что Тихий унижал и меня, а я даже сказать ничего не могла. Ну не кинусь же я на защиту мужчины. Как наседка, кудахтающая над цыпленком.

И приходилось молча сидеть и сгорать от испанского стыда. И за Яра, который в своей агрессии смахивал на пубертатного жестокого подростка. И за Фоменко, который не в состоянии был дать ему нормальный отпор, переводя все в шутку.

Это смотрелось так жалко, а мне было так неуютно, что в какой-то момент я вообще перестала посещать общие университетские сборища. Остались дни рождения моих самых близких друзей и что-то фундаментальное как Новый год.

А к Яру у меня естественно развилась стойкая неприязнь. В моей голове он теперь крепко ассоциировался с мучительным чувством неловкости и желанием провалиться под землю.

И вот что хорошего можно было ждать от такого человека?

Да ничего…Красивый, жестокий, самовлюбленный мальчишка. Вот кто он такой.

Чтобы там Лида не говорила. Она его слепо любит, но на то она и сестра.

– Кхм…Что ж, пойдемте к машине… дети…– папа хлопает себя по бедрам. Взгляд его мечется от меня к Тихому и обратно словно взбесившийся сканер, – А то время поджимает. По дороге расскажете, как у вас так получается интересно…да?

– Конечно, Владимир Анатольевич, – бодро отзывается Яр и подталкивает меня вперед, так и продолжая крепко обнимать за плечи. Наклоняется и мурлычет мне в макушку с ехидным превосходством, – Все-все расскажем, да, Ликуш?

Пользуясь тем, что папа наконец отвернулся, молча луплю его по руке, выворачиваюсь и, наградив испепеляющим взглядом, одна спешу за отцом. Яр на это только криво улыбается и максимально пошло проходится языком по верхней губе, напоминая про поцелуй.

Вспыхнув, быстро показываю ему средний палец и отворачиваюсь.

Сердце частит, непроизвольно тоже облизываю губы. Какой он все- таки гад!

Глава 12. Ярик

Я пьян, но не как вчера. Это другое.

Похмелья после клуба наоборот как не бывало – так штормит от чувственного, жаркого адреналина.

Сейчас я в стельку от долгожданной вседозволенности.

Пусть мнимой. Пусть я слегка перегнул и Эндж надулась как рыба-еж. Даже кудряшки ее встали дыбом, выбиваясь из растрепавшегося небрежного пучка.

Но это не мешает мне затащить ее на заднее сидение отцовского джипа, не давая занять переднее пассажирское место.

А затем украсть узкую ладонь, намертво переплетая наши пальцы. Кудряха украдкой пыталась высвободиться, артикулируя губами разнообразные проклятия и зло прожигая черными глазами.

Но… Пффф… Нашла с кем спорить!

Затихла через минуту, признавая поражение, как только ее отец обернулся и смерил нас подозрительным взглядом, не понимая что у нас за возня. На правах победителя я обнаглел вконец и вжался в нее всем боком.

Горячая… И пульс вибрирует так, что и мой разгоняется, подстраиваясь. Пульсируем вместе, молча, надрывно, пока Коршунов старший выезжает с территории аэропорта и встраивается в автомобильный поток.

Насколько я понял, мы отправляемся в какую-то гостиницу на Куршской косе. Выездная регистрация будет там уже сегодня. А значит Эндж напьется шампанского, уж я прослежу за этим моментом, и первая брачная ночь имеет все шансы состояться не только у ее сестры.

Тем более, что на поцелуй она ответила! Может сколько угодно делать сейчас вид, что это не так. Но от фантомной ласки ее языка у меня до сих пор подрагивает член.

У нас все будет.

И меня штормит от одной мысли об этом.

Особенно, когда сижу так близко к Энджи. Мои легкие заполнены теплым солоноватым ароматом ее кожи, в руке покоится узкая ладонь с тонкими пальчиками, а во рту до сих пор разлит вкус ее слюны.

Эндж, как я и думал, пряная, горькая, знойная, влажная. Я хочу больше… Меня буквально разрывает от того, как хочу.

– Ну и откуда же вы, Ярослав? – вопрос ее отца с трудом пробивается сквозь пелену откровенных фантазий в моей голове.

Туплю, отвечая не сразу. Эндж толкает меня плечом, торопя.

– Эм…Да мы давно знакомы с Анжеликой, – откашливаюсь, убирая из голоса лишнюю хрипотцу, – Она дружит с моей сестрой Лидой, мы общались…

– Лидой? Это которая Тихая? – Владимир Анатольевич ловит мой взгляд в зеркале.

В тоне его прорезается сдержанная заинтересованность.

Очевидно, он в курсе положения моей семьи. Мне с трудом удается сдержать скептическую усмешку.

Что, я уже не так подозрителен, да?

Я без претензий лично к Коршунову, но только что он смотрел на меня как на мутного придурка, которого в любой момент готов выкинуть из машины.

Но Тихого уже не вышвырнет, да?

Все люди одинаковые…

– Да, Тихая, – вслух вежливо подтверждаю. И согласно нашему плану дальше начинаю разливаться соловьем, не желая тянуть с этой ванильной чушью, – Я на самом деле всегда любил вашу дочь, Владимир Анатольевич, но она меня не замечала.

– Какие занимательные подробности, – бормочет Владимир Анатольевич, перестраиваясь, и теперь уже с любопытством поглядывая на притихшую пунцовую Анжелику, – И как же заметила?

– Они поругались с Фоменко, он повел себя недостойно, начал ее оскорблять, я вступился. И Анжелика наконец меня оценила.

– "Недостойно", "вступился", – Коршунов начинает криво ухмыляться, – Вы как из другого века, молодой человек.

– У меня строгая бабушка с претензиями на классическое воспитание, – фыркаю.

– Что-то по обжиманиям в аэропорту и не скажешь… – бурчит тихо Владимир Анатольевич, не сдержавшись.

– Это был порыв, очень люблю, – рапортую.

Эндж, не выдержав, закатывает глаза.

Я крепче сжимаю ее кисть в своей руке и наглею до того, что веду большим пальцем по тыльной стороне ладони. Вздрагивает. И кожа на предплечье становится гусиной.

Бля, у нее мурашки? Мурашки от меня…

Сглатываю и поправляю ширинку свободной рукой. Мы когда-нибудь доедем или нет?! Хочется уже наедине…

– И сколько ж вы вместе? – спрашивает Владимир Анатольевич.

– Два дня, – хрипло отзывается Анжелика.

– Хм, – тут Коршунов слегка давится, —дочь, у нас один номер на вас, но если надо…

– Не надо! – я это чуть не ору.

Реально в холодный пот бросило. Какие на хрен раздельные номера? Издевается?!

И отец, и дочь косятся на меня. Один с сомнением, вторая с беспомощной злостью. Поворачиваюсь к Анжелике и взглядом убеждаю, что пусть только попробует возразить. Секундная зрительная дуэль, и Эндж сдается. Поджимает губы и недовольно цедит.

– Да все хорошо, пап. Вместе подойдет…

Выдыхаю, снова расслабляясь. Конечно, подойдет, Кудряха. Тебе очень понравится…

– Ладно, вместе так вместе, – вздыхает отец, с трудом смиряясь с тем, что его маленькую доченьку уже хотят взрослые мальчики, – А что с лицом то, Ярослав? Кто тебя так?

– Да вот, с Богданом и подрались. И лучше просто Яр, Владимир Анатольевич.

Глава 13. Ярик

Дорога до гостиничного комплекса занимает около часа. И за это время Эндж, руку которой мне все-таки приходится отпустить, когда она берется за телефон, как будто успокаивается и принимает мою близость как должное.

Больше не пытается отодвинуться, дышит ровно, с лица сходит нервный злой румянец, а взгляд кофейных глаз становится обычным – глубоким и сдержанным, с томной поволокой.

Но только от нее мне все так же горячо. Для меня ее спокойствие и плавность вообще всегда были в тысячу раз горячее – в своем воспаленном воображении я проецирую это на выматывающий затяжной секс.

Потому адреналиновые волны, бурлящие во мне первое время после нашего приземления, не стихли, а лишь замедлились, погружая в привычное знойное наваждение, которое испытываю каждый раз, когда мы находимся слишком близко.

В салоне негромко играет нейтральная попса, Анжелика с отцом переходят к обмену новостями и обсуждению абсолютно незнакомых мне людей. А я дремлю, растекаясь по заднему сидению и положив ладонь на голое колено своей "девушки", которая, смирившись, ее не убирает.

За стеклом мелькают симпатичные виды, солнце жарит так, что слепит даже сквозь лобовое, и очень скоро лазурное спокойное море начинает радовать глаз.

– Мог бы и прислать за нами кого-то, там наверно такая суета, подготовка, – пеняет Эндж отцу, что бросил остальное семейство и рванул в аэропорт.

– Вот именно, суета, Ликуш, ты же знаешь, я не люблю, – отзывается Коршунов старший.

– Мама, наверно, ругалась, – улыбается Эндж сочувственно.

– А когда она не ругалась, ты ж знаешь ее, – хмыкает на это Владимир Анатольевич, а Кудряха понимающе кивает.

Я не подслушиваю, скорее просто лениво плаваю в низком для девушки, слегка простуженном тембре голоса Кудряхи, но тут цепляет что-то. И я начинаю перебирать в памяти, а что вообще знаю о ее семье?

Оказывается, что совсем немного. Меня в Эндж всегда интересовала чисто физическая сторона вопроса. Какое мне дело до родственников девчонки, которую тупо хочется трахнуть? Не потомственные сифилитики – спасибо и на этом.