– Э… Ох, блин, нет! – и только тут до меня доходит, что мои родственники не в курсе, что за пару суток у меня сменился парень.

Не то, чтобы это трагедия, но немного странно, да…

– Надеюсь, ты не собираешься говорить им, что я – это он? – с нажимом интересуется Яр, подаваясь ко мне ближе, – Потому что я в любом случае отказываюсь изображать из себя Фому!

– Да и не получится, они видели фото Богдана в соцсетях, – бормочу я.

– Отлично! Вот тебе и легенда, Кудряха, – щелкает Тихий пальцами словно карточный шулер перед тем, как перейти к финальному фокусу, – Мы были на вечеринке у нас дома, на дне рождения Лидки. И это даже правда, – довольно поднимает указательный палец вверх, а я начинаю непроизвольно улыбаться, слушая, – Фоменко куда-то слился, ты пошла его искать и обнаружила в спальне с какой-то девкой, – дергает бровями, намекая, что и в этом частички правды есть, – И конечно ты учинила мерзкий скандал! – с азартом заявляет.

– Я? Не-е-ет! Я не могла! Я бы просто ушла! – начинаю смеяться, потому что Яр, хватая меня за руку, запальчиво перебивает.

– Нет уж, Энджи,– сверкает на меня черными глазами, продолжая развивать свою дикую фантазию, – Это было ужасно! Ты кинулась вырывать ей волосы, разбила светильник и мечтала откусить ему член! А все потому, что была жутко пьяна, просто в говнище, Кудряха. Такой позор! Ты страдаешь от стыда до сих пор, а видео с твоим скамом пришлось выкупать.

– Ахахах, какая я, оказывается, ладно! – хохочу, – А ты что же тогда? Кинулся на защиту члена Фоменко что ли? И это подарочек от меня? – тыкаю пальцем в его содранную скулу.

Едва касаюсь, но Яр все равно тут же возмущенно шипит.

– Ой, извини, – инстинктивно подаюсь к его щеке и дую на поврежденную кожу. Близко. Почти касаясь губами.

Через секунду замираю, перестав.

Потому что понимаю, что Яр тоже замер и косится на меня совершенно серьезным, тяжелым взглядом.

– Извини, ну что там дальше, – хрипло бормочу, обратно садясь подальше. Лицо мое пылает так, что больно щекам.

Тихий сглатывает, прочищая горло. Зажмурившись, чешет бровь, прежде чем продолжать.

– Так… Ну а дальше… Кхм… – он говорит отрывисто, словно никак не нащупает мысль, – Дальше Богдан начинает при всех тебя оскорблять, а я за тебя заступлюсь. Нас растаскивают. Ты очень благодарна мне, и мы тут же понимаем, что у нас… м… любовь. Вернее… – Яр склоняет голову набок, вперив в меня нечитаемый темный взгляд, – Я всегда знал, а ты вот только тогда поняла, – делает паузу, – Ну как? И про Фоменко объясним, и про синяки, и про то, откуда я взялся…

Смотрит мне в глаза. И мне кажется, будто он говорит что-то еще, что-то очень волнующее, только я не слышу. Лишь чувствую. И в животе тепло-тепло.

– Да, все сходится, – рассеянно отзываюсь. А сама пытаюсь уловить летающую в воздухе эмоцию четче. Стараюсь, но она ускользает, тает в черных глазах напротив, – Класс…

– То есть так и говорим? – Яр чуть хмурится и задумчиво, будто неосознанно, косится на мои губы.

– Да.

– А теперь будем спать? У меня реально от недосыпа и бодуна мозг гудит, – Яр снова откидывается в кресле и немного опускает спинку. Закрывает глаза.

– Да, давай, – соглашаюсь я.

Тихий вырубается практически сразу. Я же верчусь в своем кресле, никак не находя удобного положения. В итоге, сбросив кроссовки, залезаю с ногами и сворачиваюсь неуклюжим клубком, прислонившись виском к прохладному стеклу иллюминатора.

Наконец погружаюсь в сон, плавая в котором чувствую, как Яр перехватывает мои ступни и кладет себе на колени, давая возможность лечь удобней.

Не сопротивляюсь ему. В конце концов, я сплю. Хотя его ладонь на моей щиколотке обжигает даже сквозь сон.

Глава 10. Ярик

– Запоминай, мама – Татьяна Ивановна, папа – Владимир Анатольевич, – взволнованно наставляет Анжелика, пока мы шагаем к зоне прилета, – Повтори! – на ходу требовательно ловит мой взгляд.

– Татьяна Ивановна, Владимир Анатольевич, – послушно изображаю из себя туповатого попугая.

А сам бурчу про себя “Какая же ты иногда командирша!” и мысленно закатываю глаза.

Обычно меня такое бесит и вызывает мгновенный протест. Спасибо счастливому детству в окружении отца и бабушки, которых хлебом не корми – дай всех построить.

И даже на Кудряху сейчас охота ощетиниться и цапнуть в ответ.

Потому что не хватало еще и от объекта своих сексуальных фантазий выслушивать менторский тон. Нет уж, я – главный на этой территории.

Но, во- первых, ради перспективы трахнуть кудрявую можно и немного потерпеть.

А, во-вторых, Коршунова выглядит такой нервной и дерганой, и это настолько ей не свойственно, что вместо раздражения я пропитываюсь какими-то совсем иными эмоциями.

Эй, Энджи, ну что с тобой?

Это же твоя родня, а не моя! Кто из нас должен волноваться?

У меня тоже не самая простая семейка – экземпляры как на подбор. Но все же с ними я расслабляюсь, а не наоборот.

У Анжелики же вид, будто она собралась на экзамен. Или допрос.

Движения рваные, глаза блестят, а смуглая кожа уходит с болезненный бледный оттенок.

Еще она суетится. Что тоже я за ней редко замечал. А вибрирующими волнами, исходящими от нее, сносит так, что у меня непроизвольно потеют ладони.

И такая Эндж с момента, как самолет пошел на посадку. Словно взведенный курок.

– Так, постой, – подчиняясь порыву, я торможу и крепко хватаю Кудряху за плечи, разворачивая к себе.

Смотрю четко в глаза, заставляя ее сделать тоже самое.

Анжелика хватает воздух ртом от неожиданности, растерянно хлопает ресницами, и взгляд ее мне кажется беспомощным.

Таким беспомощным, что я ее встряхиваю в попытке вернуть девчонку, которую знаю, и на которую у меня перманентно стоит. И это не этот зашуганный заяц!

Моя Эндж такая, какая была сегодня во время полета. Сонная, с выбившимся кудряшками из небрежного пучка, частым поверхностным дыханием, легким румянцем и с дрожащими ресницами от моих будто случайных прикосновений к ее ступням.

Блин, это был один из самых эротичных моментов в моей жизни – ее ноги в белых носочках на моих бёдрах, которые приходилось все время чуть сдвигать, чтобы она пяткой не уперлась мне в каменный стояк.

И я был почти уверен, что это переживание – наше общее… Что Эндж тоже повело.

Ровно до того момента, как она не проснулась на посадке и не начала нервничать, думая явно совершенно о другом.

– Ты что так напряглась, Кудряха? – интересуюсь вкрадчиво, подаваясь к ней настолько близко, что наши лбы оказываются в секунде от того, чтобы стукнуться друг об друга.

В нос мгновенно залетает ее разогретый морской запах, и меня немного ведет. Еще эта беспомощность в темных, широко распахнутых глазах, уставившихся на меня.

Нет, в этом тоже что-то есть, не спорю…Но расслабленная Коршунова лично меня заводит больше.

– Ты не понимаешь, – бормочет Эндж с нотками страдания и закусывает нижнюю губу до побелевшего следа.

– Возможно, – соглашаюсь, пялясь на ее рот, от которого с трудом отлепляю взгляд, чтобы снова посмотреть Анжелике в глаза, – Но мы просто круто повеселимся, да? Слышишь меня? Плевать. На. Все. Оторвемся. Да? Лучше. Всех. – по слогам вбиваю ей в голову.

– С тобой? – скептически хмыкает.

И меня бы даже задело, если бы в ее голосе не промелькнула обычная заноза Коршунова, от которой меня ведет.

– Прикинь, да? Со мной, детка…– отзываюсь ей в тон, дергая бровями.

Жду, что улыбнется, выдохнет или хотя бы возмутится по поводу пошлятины в виде "детки".

Но вместо этого Эндж сглатывает и смотрит очень серьезно.

– Яр,– вдруг выдает умоляюще и совершенно искренне, – Только не трахни там никого, пожалуйста, я тебя очень прошу!

Я аж слюной давлюсь. Что блять?! А -а-а… Пристрелите меня!

– Только если тебя, – хриплю сквозь смех.

– Дурак, я серьезно! – обиженно пихает меня в плечо.

– Я тоже, Кудряха, – веселюсь, стараясь не сильно беситься из-за того, что наш секс она даже в шутку не способна рассматривать.

Будто у Анжелики стоп-сигнал на это в голове… Вот почему?!

Я назвал бы это френдзоной, но мы никакие не друзья. Никогда ими не были. Да мы за год меньше слов друг другу говорим, чем за это утро.

Вот что это за зона? Отчуждения?

Мой личный Чернобыль…И я гребаный сталкер в нем.

– Ой, все, – Эндж отмахивается от меня, – Ладно, ты прав, повеселимся, – вздыхает. Делает пару шагов вперед, а потом оборачивается и так тепло улыбается мне, что я подвисаю, мысленно растекаясь по полу аэропорта, – Спасибо, Яр. Я правда что-то загналась. Знаешь, свадьба эта, родители, сестра и…

– Забей, не хочу знать. Просто не напрягайся, ок? Я не психоаналитик с тобой носиться, – резко перебиваю.

Бля, наверно слишком резко, потому что Коршунова мгновенно меняется в лице и, поджав губы, отворачивается.

Просто ее тон намекал на откровенность, а уж что-что, а слушать про ее несчастную любовь к другому мужику я точно не собираюсь! Иначе крышечку начнет срывать не у нее, а у меня.

Вот… Нахамил из-за одного подозрения.

Ладно, переживет. Все равно ей деться от меня ближайшие двое суток некуда.

Поправляя на плечах лямки наших сумок, как привязанный иду за замолчавшей Коршуновой к выходу, облизывая взглядом тонкую линию шеи и завитушки татуировки под линией роста волос.

Ниже не смотрю принципиально. Но эти блядские шорты я бы законодательно запретил. У меня итак уже за время полета член от трения о ширинку в мозолях.

Выйдя в зону прилета, Анжелика на миг замирает, озираясь по сторонам, а затем с визгом бросается к какому-то высокому кудрявому с проседью мужику в джинсах и приличном фирменном поло.

Все понятно, это у нас Владимир Анатольевич.

С виду грозный, я что-то тоже начинаю переживать…

В который раз поправив съезжающие с плеч сумки, плетусь к ним.

Пора начинать наш цирк. Надеюсь, награда не заставит себя долго ждать.

Глава 11. Анжелика

– Привет, Ликуш, – папа сначала крепко обнимает меня, обволакивая знакомым с детства запахом, а затем отстраняется, не убирая рук с моих плеч, и придирчиво осматривает, – Как долетела?

Не успеваю ответить, так как взгляд отца тут же замирает на чем-то за моей спиной.

Вернее, на ком-то…

Приближение Яра я скорее чувствую, чем слышу.

По позвоночнику расползается нервное тепло, внизу живота начинает тревожно щекотать. А затем я и вовсе теряю навык дышать, потому что Яр крепко обнимает меня сзади за шею, буквально вырывая из рук моего собственного отца.

Демонстративно целует в висок горячими, сухими губами, и только потом беспечно протягивает ладонь для рукопожатия моему вставшему столбом папе.

– Здравствуйте, я Ярослав, очень приятно познакомиться, Владимир Анатольевич, – улыбается во все сверкающие тридцать два.

Папа моргает. Папа сглатывает. Папа переводит охреневший взгляд на меня, игнорируя протянутую ему руку.

– Ликуш, – хрипит растерянно, – Ярослав? Был же… Кхм… Как его… На Бэ-мэ какой-то… Белобрысый такой…

– Любимая, ты что? Так и не сказала? – возмущенно цокает Тихий, поддевая пальцами мой подбородок и поворачивая к себе.

Встречаюсь с ним взглядом. В его зрачках веселые черти танцуют.

Точно, он же намерен развлечься. Вот уже начал. Правда, за мой счет!

"Любимая"… Можно хотя бы без этого?! Начинаю злиться. Вот такое представление – перебор! И Тихий явно читает это по моему лицу.

– Извини, вылетело из головы, Я-ярик, – специально сладко тяну его имя, зная, как он ненавидит, когда к нему так обращаются.

Яр поджимает недовольно губы на секунду, ноздри его раздуваются. А потом снова расплывается в улыбке, достойной рекламы стоматологии.

– Ничего, Лику-уш, – копирует мой тон и обращение папы ко мне.

Крепче сжимает пальцами мой подбородок, фиксируя голову, наклоняется, и…

Я в шоке.