Суббота, 29 февраля 2020 года

В ясный послеполуденный час на диких сливах белыми фестонами распустились цветы. Они первыми выпрастывались на свет вдоль всех живых изгородей, причем год от году все раньше, поскольку солнце жарило все сильнее. Пообедав с родителями в их домике, Агата отправилась прогуляться по Бертранжу. По ходу своих нечастых приездов в родительский дом она всегда проходила немного в сторону фермы, «старой фермы», как она ее называла, хотя там по-прежнему жил Александр. Подумать только – видимо, она еще не полностью излечилась от ностальгии по детству. У Агаты, как и у Каролины с Ванессой, отношения с братом были прохладные, и если они больше не вели разговоров про все эти заморочки с землей и строительством ветряков, то лишь потому, что не разговаривали вовсе. Между ними так и висело полнейшее взаимонепонимание. Они как бы принадлежали к разным мирам. Так что на ферму Агата поднималась вовсе не затем, чтобы повидать брата. Хотя именно сегодня она была бы даже и не прочь на него наткнуться – не чтобы выяснить, как у него дела, а чтобы посмотреть на три эти живые плюшевые игрушки, про которые у родителей только и было разговоров. Так что вместо того, чтобы фланировать по холмам, она зашагала в сторону пастбища, но, не обнаружив там Александра, развернулась и направилась прямиком на ферму. Сколько десятков лет она здесь не бывала, даже на внутреннем дворе. Из сарая вышел здоровенный пес Александра, приблизился к ней, но лаять не стал. Брат не натаскивал собак на защиту, так что босерон лениво ее обнюхал и вернулся к себе на лежанку, показав тем самым, где каждому из них место. Грунтовая дорожка и ступени из отполированного камня совсем не изменились. Чугунная дверная ручка тоже вернула ее в детство. Ручка эта показалась неожиданно изящной; раньше они ее считали старомодной и слишком замысловатой, не замечая ее красоты. Агата взялась было за ручку, пытаясь понять, может ли войти вот так, без всяческих церемоний, как в те времена, когда она здесь жила, – или нужно все-таки постучать. На месте был и колокольчик с цепочкой – с тех пор, когда еще нужно было звонить, чтобы собрать всех к столу. Агата прижалась ухом к двери, но ничего не услышала. Подумала – а вдруг Констанца здесь, вот выйдет неловко, она даже застыдилась своего поступка. В конце концов, она всего-то хотела посмотреть на щенят, а вовсе не на брата, однако развернуться и сбежать она не успела, дверь открылась, заскрипев точно так же, как и раньше.

– Кутят пришла посмотреть, да?

– Нет!

– Мне родители позвонили.

Агата поняла, что ее поймали с поличным.

– Так они тебя предупредили?

– Предупредить не предупредили, просто хотели убедиться, что я дома. Давай, заходи, не хочу их одних оставлять.

Агата пошла вслед за братом, с удивлением осознавая, что с 2000 года здесь ничего не изменилось, взгляд ни за что не цеплялся, как будто она запретила себе поступать бестактно, делать какие-либо замечания. Александр отвел ее в гостиную, где на старом бордовом диване валялись три плюшевых игрушки, три пары глаз уставились на нее не без страха. Она сразу же ощутила симпатию к этим пугливым малышам, трогательно было видеть беззащитных крошек в такой старомодной обстановке.

– По-моему, они больны.

– Скажем так: нездоровы. Стоит отвернуться – начинают вычесываться, раздирают себе кожу, так что лучше не спускать с них глаз.

– И чего у них так зудит?

– Слишком рано от мамки отняли, она их не докормила, им не больше полутора месяцев.

Агата подобралась поближе. Все трое как бы отстранились, отвернув от нее головы, однако позволили ей протянуть руку и себя погладить.

– Мягенькие какие, прямо как вата…

Александр смотрел на нее, явно не зная, что еще сказать.

– Сварить тебе кофе?

– Не откажусь.

Ее удивило, что у брата капсульная кофеварка, она-то думала, он так и пользуется фильтрами. Александр вернулся в гостиную, надел всем трем щенкам воротники, они последовали за ним на кухню.

– Себе их оставишь?

Он, не отвечая, протянул ей коробку простого печенья – так они всегда делали в детстве. Между ними вдруг вновь пролегла привычная пропасть, оба ощутили груз долгих лет равнодушия. Агата села у кухонного стола, сфотографировала всю троицу, взяла одного на колени, стала гладить как кошку. Щенок, воспользовавшись тем, что его подняли повыше, откусил кусочек печенья, спрыгнул на пол и удрал – два других рванули следом.

– Видишь, они постоянно повсюду носятся, отчасти поэтому я не хочу оставлять их у родителей, папа плохо ходит, вчера чуть из-за них не упал.

В его словах Агата услышала легкий упрек. Уход за Анжель и Жаном лег на его плечи. Он оказался тем ребенком, который сохранил преданность родителям, остался с ними, не разорвал родственных связей. Она смотрела, как брат шагает обратно в гостиную. В глубине души она им восхищалась, чувствовала, что он непотопляем, ей бы даже хотелось рассказать ему историю своей жизни, поговорить про чайную, которая отнимала все ее время, про «Диво» – бистро Грега, тоже требующее массы усилий, про самого Грега, с которым она жила в браке и которого почти не видела. Вот уже десять лет как он, помимо управления баром и бистро, приглашал артистов, устраивал мини-концерты в своем кафе, которое, по сути, превратилось в ночной бар, знаковую точку в центре города, а это совсем не та жизнь, о которой она мечтала. Она с удовольствием поговорила бы и про Матео: вот-вот закончит школу, а сам не определился, чем хочет заниматься дальше; впрочем, Кевину уже двадцать два, а он тоже не определился и делает одну глупость за другой.

– Александр, я пойду обратно.

– Даже кофе не допьешь?

– Вкусный, но для меня крепковат.

Он проводил сестру до двери, принес одного из щенков – из пасти у того торчала газета, прямо охотничий трофей.

– Помнишь Рекса? Ты не хотела, чтобы его назвали Ринтинтином^[12]. И родители тогда с тобой согласились.

– Да, может быть.

– А почему ты не хотела, чтобы его так звали?

– Ну, вот собаку зовут Ринтинтин, а она от тебя убежала – как ты будешь ее подзывать? Нужно имя не больше чем из двух слогов.

– А этим не хочешь придумать имена?

– Слушай, мы вроде бы не планируем их оставлять.

Агата спускалась вниз через молодой лесок, любовалась белыми цветами диких слив, если подойти ближе, становился слышен невероятный пчелиный гул, она хотела было снять на видео это пробуждение природы и вывесить в инстаграм^[13], но выяснилось, что телефона нет – она, видимо, забыла его на столе в кухне. Вернувшись на ферму, увидела, что Александр шагает в сторону пастбища, а за ним трусят, потявкивая, трое щенков. Пес во дворе теперь встретил ее иначе, смерил взглядом, заворчал. А она даже имени его не знала – не задобришь. Ей вдруг стало мучительно больно сознавать, что ее не впускают в дом детства. Босерон к ней не подошел, однако дал голос – несколько раз гавкнул, отрывисто, кратко. В сарае она увидела бордер-колли. Тот тоже вглядывался в нее, встав на все четыре лапы, замерев на месте. Агата вспомнила, как они с сестрами поступали, будучи подростками, когда нужно было незаметно вернуться домой. Развернулась, обошла здание. Остановилась у окна ванной, рядом с водосточным желобом – это окно никогда не запирали. Влезла, конечно, не с той же легкостью, что в шестнадцать лет, однако справилась и страшно этому обрадовалась. Оказавшись внутри, прошла по комнатам, забрала телефон, потом с беспечным видом вышла через главную дверь. Босерон был явно озадачен. Он даже сел, уставился на нее в упор, а потом долго смотрел вслед, ни разу не подав голоса.

Февраль – месяц удивительный, на четыре короткие недели приходится максимум восемьдесят солнечных минут. Солнце заходит вскоре после шести вечера. Каждый год Александр принимал это, точно своевременную помощь неведомого соратника. После наступления темноты он пошел вниз, к родителям, повел к ним щенков. Он весь день только тем и занимался, что следил за ними, и у него разболелась шея – все время приходилось крутить головой во все стороны. Во время спуска они больше не разбегались, возвращались к нему без зова и без свистка – их, конечно, манили все эти просторы, холмы, раскинувшиеся до незримых пределов, но они явно боялись терять Александра из виду. Пока добирались до домика, они выдохлись и все перепачкались – из белых превратились в серых, а местами и в черных. Мама схватилась за голову, увидев, что они явились в таком состоянии, и решила их немедленно искупать.

Сажая щенков в ванну, родители забрызгали все вокруг. Малыши отбивались, дрожали от ужаса и возбуждения. Мама намыливала их марсельским мылом, вот только трудно ей было их удержать, перевесившись через край ванны. Отец наблюдал, воздев палку, пытался делать какие-то повелительные жесты, но угрозы его на щенков никак не действовали, они только сильнее трепыхались и тявкали.

Александр вышел на кухню, налил себе большой стакан газированной воды, плеснув туда красного вина. Почувствовал, как в кармане тревожно завибрировал смартфон. Пришло распоряжение о закрытии Сельскохозяйственного салона, поскольку во Франции запретили любые мероприятия численностью больше пяти тысяч человек. Александр оставил родителей развлекаться самостоятельно, прошел в столовую, включил телевизор. Министр здравоохранения, перед которым вырос целый лес микрофонов, объяснял, что у пациентов парижской клиники, в которой находились заболевшие из департамента Уаза, взяли тесты и они оказались положительными. Александр переключился на третий канал, где шла реклама департамента здравоохранения – объяснялось, как надо мыть руки, прикрывать рот локтем во время чихания и сморкаться в одноразовые платки; на пятнадцатом канале врач рекомендовал больше не целоваться и не пожимать руки, и только на двадцать шестом Александр наконец увидел репортаж с Сельскохозяйственного салона. Толпы посетителей двигались к выходу, в направлении остановок общественного транспорта.

За стол они сели уже после восьми вечера. Щенки устроились под телевизором. Они казались совсем хрупкими, беззащитными перед многочисленными опасностями гипераллергенного мира. Мама решила на время ужина не надевать на них воротники – посмотреть, может, они и не будут чесаться.

Сообщили, что после выпуска новостей премьер-министр выступит в прямом эфире с несколькими заявлениями.

– Ну, коли этот будет выступать, явно ничего серьезного. Иначе бы выпустили Макрона.

– А вот и нет, – возразил отец, – именно мелким сошкам всегда поручают самую грязную работенку.

Дурные новости пошли с самого начала: в Италии уже больше тысячи зараженных. Все матчи футбольного чемпионата перенесены, школы закрыты.

– Да уж, если в Италии футбол отменяют, дело явно серьезно, – прокомментировал отец.

Они сели есть вареную курицу, не отводя глаз от экрана, но тут два щенка-мальчика начали отчаянно скрести себе уши, а девочка, увидев это, взялась выкусывать себе испод ляжек. Александр с родителями одновременно вскочили, чтобы не дать малышам себя изувечить. Щенки тут же бросились наутек, брызнули в разные стороны, пришлось трем людям преследовать каждому своего. А в опустевшей комнате слово наконец взял Эдуар Филипп:

– Не стану вас ни пугать, ни утверждать, что ничего серьезного не случилось, хочу лишь сообщить француженкам и французам, что у нас есть план, мы применяем меры, цель которых – максимально замедлить распространение вируса, дабы не допустить или как минимум отсрочить переход на третью стадию, когда вирус свободно циркулирует по всей территории…

Александр поймал первого щенка – тот успел забиться под большой шкаф в коридоре. Премьер-министр тем временем объяснял, что чихать нужно, прикрывшись локтем, и никому не пожимать руки. Александр, не веря своим ушам, поднял голову – хотелось видеть, с каким выражением лица премьер-министр шестой в мире державы делает подобное заявление. Вскоре вернулись и отец с матерью, у них в руках тоже было по щенку.

Тут Эдуар Филипп заявил, что намерен воспользоваться статьей 49.3 Конституции. Очевидно, говорил он уже не про вирус. Если он решил разыграть эту карту, чтобы протащить свою реформу с повышением пенсионного возраста, это вызовет новый взрыв протестов, причем в ситуации, когда все крупные мероприятия только что были запрещены, – и так-то уже ничего не понятно с этим пенсионным возрастом, а еще спровоцировать манифестации, на которые никто не может пойти, – значит напроситься на неприятности.

– Интересное дело: оно у них начинается, когда поедят, – заметила мама. – Я им только что дала сухого корма.

– Нужно было в него долить молока или уж дать кусок настоящего мяса, от этого сухого корма вред один.

Не проявляя никакого уважения к главе правительства, отец потер лицо обеими руками.

– Вот видишь, – проворковала Анжель, и голос ее ласково дрогнул, – похоже, что, когда на них обращают внимание, у них не чешется.

Отец глянул на нее с сомнением.

– Как бы то ни было, если бы какой-то мерзавец не отнял их от мамки, они были бы здоровы.

– Ты не поверишь, но Дебокер сказал мне в точности то же самое, – прибавил Александр.

– Как, ты говорил с ветеринаром? А чего молчишь?

– Он заезжал сегодня посмотреть мою охромевшую.

– И что говорит?

– Пройдет без антибиотика.

– Да нет, про щенков!

– Лучше про них никому не рассказывать.

– Да ладно, мы-то их ни у кого не крали!

– Допустим, но мы все равно занимаемся укрывательством, я не устаю вам это повторять. А главное, он мне сказал, что их нужно не только зарегистрировать, но еще и побыстрее чипировать и назначить вакцинацию.

– Ну, так ты у него попросил это сделать?

– Ты хочешь сказать, мы их себе оставляем?