– Постой-постой! – замахал руками участковый. – Я ж эту семейку знаю! Рекетова Нинель, мать, и сожитель ее покойный – те еще пропойцы. Нинель, правда, бывает держится и месяца два не пьет, а потом сорвется – и туши свет! Вот их с утра и проведаю. А потом – в Погорелец! Хочешь со мной?

– Конечно!

– Я с Игнатом поговорю – отпустит. Вдвоем-то мы там быстро сладим! Ч-черт, забыл – у тебя ж отсыпной после смены…

– И что? Слушай, а что, завтра стажер твой на работу явится? Начальник что-то такое намекал…

Удивленно моргнув, Дорожкин хлопнул себя по коленкам:

– Да ладно! Неужто прислали наконец?!

– И еще Женька Колесникова к нам на практику, – вспомнив, сообщил Макс.

Участковый покривил губы:

– Так может, она – этот самый стажер и есть? Ну, про которого тебе начальник намекал…

– А ведь может быть… – задумчиво протянул Мезенцев. – Как же я не подумал…

– О! Голова два уха! Кстати, Варфоломеич про убитую ничего больше не сказал?

– Сказал, а как же! – убрав пироги в стол, Максим всплеснул руками. – Телефонограмму прислал, а завтра и официальное заключение будет. Не девственна, но и не беременна, полового контакта не было, в крови – слабые следы алкоголя…

– Винишко, значит, пили… – покивал Дорожкин. – А потом что-то пошло не так! Хм… странно – почему не отдалась? Не девочка ведь…

– Может, не понравился?

– Может… Ха! Он ее вином поил, а она – от ворот поворот! Вот и осатанел, собака! Ясно все – на почве внезапно возникших неприязненных отношений.

Макс озабоченно скривился и, подойдя к окну, прикрыл форточку – от комаров:

– Ну ладно, в угаре случайно убил… А звезду зачем вырезал?

– Так, может, и вправду из бывших? Фашист, полицай… Отсидел свое, вышел… Да я всех таких наших проверю! А вот ежели вдруг залетный какой, тогда беда-а. Покачав головой, участковый вновь подставил кружку: – А плесни-ка еще чайку! И пироги ты зря убрал…

* * *

Утром Женя Колесникова оделась соответственно новой своей работе, вернее, практике. Темная юбка вполне приличной длины, скромная серенькая блузочка… правда, поясок все тот же – черный, лаковый, и та же сумочка, и лодочки… Ну не широкий же белый пояс надевать, купленный в Риге? Этот только под мини…

Заплетать волосы девушка, подумав, не стала – эдак останется еще только сиротский платочек поверху повязать, уж слишком! Расчесалась, чуть подвела глаза и подкрасила ресницы, ну и губы слегка тронула новой польской помадой. Помаду эту Женька, отстояв солидную очередь, случайно купила в магазине на Невском, взяла сразу несколько штук, хоть и дорого, – на подарки! Матушке вот, и вчера отдала лучшей подружке Катьке, бывшей Мезенцевой, а ныне уж почти год как Дорожкиной.

Хорошо вчера так погуляли, славно, наболтались всласть. Все последние новости обсудили, даже то страшное убийство – с вырезанной звездой, про которое Женьку так и подмывало спросить вот уже прямо сейчас, в кабинете врио начальника отделения. Правда, девушка сдерживалась – все ж таки не в детский сад на практику пришла, понимание иметь надо!

– Так вот, Евгения, тебе, так сказать, наставник, – спрятав усмешку, Ревякин указал на только что вошедшего Макса. – Прошу любить и жаловать… Ну и ты, Максим, практикантку нашу не обижай! Чего улыбаешься? Вижу, догадался уже, что за стажера я тебе вчера обещал?

– Да уж догадался, – усмехнулся Максим. – Тоже мне, бином Ньютона!

Начальник шутливо погрозил пальцем:

– Ну, ты это, не умничай! И не маячь в дверях, что за привычка такая? Садись уже. Дорожкин тебя просил в помощь…

– Угу, – косясь на Женьку, поспешно закивал молодой человек. – У нас там наметки кое-какие есть по убийству.

Вот эту фразу Максим постарался произнести не то что б уж очень солидно, но со значением и с некоторой обыденностью и даже с небольшим цинизмом. Чтоб Колесникова – практикантка! – так сказать, понимала, что они тут не шутки шутят, а страшные преступления раскрывают, ничуть не хуже, чем Шерлок Холмс или Эркюль Пуаро!

Что ж, впечатление Макс произвел – это было видно. Тем более и Дорожкин уже появился, заглянул в кабинет:

– Разрешите?

Да, вот именно так – к начальству на «вы»! Хоть коллеги и были знакомы уже много лет, и даже дружили, но при посторонних как-то было принято соблюдать субординацию. А Женька еще не была совсем уж своей.

– Говоришь, Макса тебе в помощь?

А вот начальство могло позволить себе и на «ты» – и в этом тоже никакого моветона не было.

– Ну да, Макса… Хорошо бы! – Участковый присел на стул. – Вдвоем-то мы быстро управились бы. Все равно нынче с матерью убитой глухо. Пьяна как пень! Похоже, не понимает, что дочку убили. Или, наоборот, как раз дошло до нее уже…

– Что ж, ежели товарищ младший оперативный уполномоченный не возражает… – склонив голову, начальник искоса посмотрел на Мезенцева. – В конце концов, это его законный отсыпной, и никто не имеет права…

– Оперативный уполномоченный не возражает! – быстренько вставил Макс. – И даже более того…

– Ну, тогда поезжайте! – Игнат махнул рукой. – По возвращении жду с подробным докладом. Да! Макс, притащи сюда живенько материал по «музыкальному делу». Введу практикантку в курс дела.

– А! Сейчас.

Оба – Дорожкин и Мезенцев – вышли, и начальник с тоской посмотрел им вслед. Как бы ему сейчас хотелось бросить душный кабинет и поехать с ребятами, заняться наконец настоящий делом, а не отчетами, докладами, сводками и всем таким прочим, без чего немыслимо понятие «руководство». Скорей бы уж Дормидонтыч из отпуска вернулся!

– Ну вот, Женя, так сказать, первый твой материал… Ничего, что на «ты»?

– Даже лучше!

– Ну и славненько.

Развязав папку, Ревякин хитро прищурился и вытащил оттуда две маленькие грампластинки, записанные на целлулоидной пленке.

– Посмотри внимательно, ну и скажи, что думаешь?

– Да тут и думать нечего! – повертев пластинки в руках, практикантка пожала плечами. – Эта вот, с приклеенной снизу открыткой, – официальный продукт, так сказать, «звуковое письмо». Записано в ателье по утвержденным расценкам. Вон тут и адрес указан.

– Все верно, все так, – довольно потер руки Ревякин.

– Эта же, – девушка подняла другую пластинку, – так называемая «запись на костях», на старом рентгеновском снимке. Их обычно на помойку выбрасывают. Сейчас на таких, наверное, и не пишут уже. Короче, самопал. На этом пока все.

– Почему «пока»? – искренне удивился Игнат.

– Потому что я еще не слышала, что там записано.

Что ж, логично. Молодец девочка! Может, и будет из нее какой толк?

– А ты, Женя, возьми домой да послушай. Может, еще какие мысли в голову придут?

Широко улыбнувшись, начальник снова стал серьезным:

– А теперь – о сути дела. Все ты правильно заметила, одна пластинка – официальный продукт, другая – самоделка. И те и другие на специальном аппарате нарезают. И самоделок-то в последнее время появилось у нас как-то слишком много. И тут одно из двух – либо это в каком-то ателье гонят «левак» на их же оборудовании, но, так сказать, в свободное от основной работы время, либо приобрели специально для записи аппарат. Понимаешь, к чему клоню?

– К диспозиции статьи сто пятьдесят третьей уголовного кодекса РСФСР, – почти без задержки отрапортовала Женька. – Частнопредпринимательская деятельность и коммерческое посредничество… Так, кажется. Еще спекуляция может вылезти – статья сто пятьдесят четвертая.

– Молодец, Женя! – с искренним уважением похвалил Ревякин. – Вижу-вижу, не зря на юрфаке хлеб ешь!

– Ну уж… – Девушка опустила глаза – застеснялась.

– Так вот, – между тем продолжал начальник, – Кодекс у тебя дома есть?

– В общежитии есть, но могу взять в библиотеке.

– Вот, возьми мой. Сиди теперь, думай! Кто эти пластинки пишет, как именно распространяет, через кого, за какую сумму? Не много вопросов?

– Да нет. – Женька неожиданно улыбнулась. – Но тут да, подумать надо.

– Вот-вот. А то ведь некоторые всерьез полагают, что уголовный розыск – это стрельба да засады. А вот нет – головой работать нужно в первую очередь. Так что думай, Женя, думай. Утром мне все соображения свои доложишь. Поняла?

– Поняла, Игнат Степанович. Доложу.

* * *

– Итак, кого ищем? – Бросив мотоцикл на окраине деревни, участковый посмотрел на Мезенцева.

– Так мальчишек же! – усмехнулся тот. – Хозяев плота.

– Ха, мальчишек! Иные девчонки в ребячьих делах ничуть не хуже мальчишек участвуют!

– Ну-у, кто бы спорил! Но сам же говорил, бабуля…

– Бабуля указала на возраст, но не на половую принадлежность, – наставительно сказал Дорожкин.

Ох и любил он поучить шурина! Пусть тот и опер, да ведь молодо-зелено. Ничего, сам такой же был!

– А девчонка если на рыбалку, она в платье пойдет?

– Штаны какие-нибудь наденет или треники.

– Во-от! Так что на мальчишках одних не зацикливайся. Удачи!

– И тебе!

Новый Погорелец представлял собой типичную советскую деревню с добротными избами, вытянувшуюся вдоль старой грунтовки Озерск – Тянск. Лет пять назад, после объединения районов и лишения Озерска статуса райцентра, дорогу реконструировало тянское ДРСУ. Сработали на совесть, асфальт, правда, не положили – обещали в следующей пятилетке, – но ямы и все неровности засыпали и отгрейдировали, так что даже рейсовые автобусы проносились ласточками, конечно, кому позволял мотор. Сто пятьдесят пятые «ЗиСы» (до сих пор ходили и такие) так сильно не разгонялись, а скромненько скрипели километров под шестьдесят. Да, самое главное, дорогу во многих местах выпрямили, засыпав болотины и овраги, так что проходившая через Новый Погорелец дорога, ранее проезжая, быстро превратилась в обычное сельское поле, заросшее травой и кустарником. Около кустов паслись местные козы.

– Да уж, не Рио-де-Жанейро! – посмотрев на козу, вспомнил когда-то прочитанную книжку «Золотой теленок» Максим. – Зато тихо, и никакой транспорт зря не ездит! Однако немаленькая деревня, домов сорок.

Глянув на зашедшего в первую же попавшуюся избу напарника, Мезенцев ухмыльнулся – он-то все ж не участковый, а опер и шататься по всем домам вовсе не собирался, этак тут и до ночи провозишься!

Внимательно осмотревшись по сторонам, молодой человек в задумчивости взъерошил волосы на затылке. И где тут всякая шпана-то собирается? Огороды уже наверняка пропололи, воды принесли – это уж их с утра заставляли, неча в постели валяться, чай, не городские лодыри!

Скорее всего – на автобусной остановке…

Сложенный из бетонных блоков остановочный павильон напоминал знаменитую испанскую пещеру Альтамира, где были обнаружены рисунки древних людей! Здесь рисунки тоже имелись, правда, не древних людей, а вполне даже современных, но тоже в чем-то первобытных. Рисовали углем – вон и кострище на платформе… Церковь с куполами, Пушкин очень, кстати, похож, еще какое-то лысоголовое чудище… А, вот же подписано – Фантомас! Неплохой, между прочим, фильм, веселый… Дальше – половой член… еще один, почему-то с крылышками… интересно почему? Надписи… кроме матерных еще и «The Beatles» – надо же… «Катька Тюлькова дура»… «Катька плюс Петька – любовь до гроба, дураки оба»… А вот лодка под парусом! Точнее говоря – плот! Он и подписан – «Кон-Тики». Ага-а! На плоту нарисована девчонка в платье и с косами… Стрелочкой указано – «Катька»… Похоже, ясно, кто в здешней гоп-компании главный. А прав оказался Дорожкин-то! Однако на остановке-то собираются вечером… а до вечера-то еще ого-го!

Ну-ка, ну-ка… что это там?

Невдалеке от магазинчика местного сельпо как раз отъехала скрипучая телега, запряженная пегой лошадкой. Правил лошадью седобородый дед в застиранной до белизны гимнастерке и синих диагоналевых галифе. К таким штанам требовались бы еще и сапоги, однако сапог не было, а были надетые на босу ногу сандалии, голову же покрывала серая засаленная кепчоночка.