Однако чувствую себя обманщицей – с самого окончания университета, где изучала искусство, я ничего не создавала. Вообще мало чем занималась после выпуска. Первый год, который я провела дома с мамой, беспокоясь за нее, пытаясь ее оберегать, я, кажется, и не жила по-настоящему: по сути, поставила свою жизнь на паузу, сосредоточившись на маминой. Сейчас я пока еще никем не являюсь, а только надеюсь кем-то стать. Я еще не независимый взрослый – я надеюсь им стать. Я еще не художница – я надеюсь ею стать.

Мой провожатый хмыкает.

Теперь он идет бок о бок со мной. Коридор довольно узкий, нам едва хватает места. Я спрашиваю себя, ждет ли он, когда я замедлюсь, позволив себя обогнать, или хочет, чтобы я шла побыстрее. Я смотрю на него краем глаза. Он одет в черную рубашку с высоким воротником, закрывающим большую часть его шеи, строгие брюки и богато расшитый жилет. Думаю, именно так любой нормальный человек представляет вампира.

Едва вдалеке становится виден ресепшен, мужчина разворачивается и уходит туда же, откуда мы пришли.

– Еще увидимся, наверное, – говорю я ему в спину, но он не останавливается и не отвечает.

Девушка за стойкой едва скользит по мне взглядом.

– К тебе еще одна, – кричит она блондинке с ярко-красными губами и в зеленом пальто.

– Что мне с ними всеми делать? – отвечает женщина, качая головой, как будто меня здесь нет.

Секретарша пожимает плечами.

Вслед за женщиной я иду обратно – по коридору, в зал, сквозь красную портьеру, мимо настенных росписей и Уолтера Поттера, к кукольному театру у входа. Она идет очень быстро, потом резко останавливается и громко отдает указания худому мужчине с аккуратно подстриженной бородой:

– Кофе для Гидеона. Без молока! Давай, быстро – вперед!

Кажется, она взвинчена до предела. Смотрит на телефон. Пальцы быстро бегают по экрану.

– Так, – в конце концов говорит она, поднимая глаза, – можешь просто посидеть на кассе или что-нибудь в этом роде?

– Что, простите?

– Никакой воды ни при каких обстоятельствах! – добавляет она, глядя на мою сумку. – Что там?

– О, э-э-э…

– Ну же!

– Ничего, только книжки, ключи, кажется, кофта? О, и кошелек, хотя немного налички у меня, – я указываю на ногу, – в носке.

Не знаю, зачем я все это ей говорю. Она сердито трясет головой.

– Можешь пошевеливаться? Давай, внутрь.

– Внутрь чего?

– Кассы. Кукольный театр. Давай! Давай! – И она подгоняет меня рукой.

Я открываю деревянную дверцу – наверное, то, куда она ведет, можно назвать закулисьем.

– Хорошо, – говорю я.

Прежде чем зайти внутрь, я смотрю, как касса выглядит снаружи. Над сценой вывеска. Ярким бутылочно-зеленым и синим написано: «Оригинальное шоу дубинок и тумаков! Никто у моря не умеет смешить, как мы!»

– Просто выдавай билеты, – говорит женщина, снова вздыхает и уходит за красную портьеру вслед за парой работников, несущих плинтусы и инструменты. – С дороги! – слышится ее голос.

Я закрываю за собой крошечную дверцу и сажусь на стоящую внутри маленькую деревянную табуретку. За сценой почти нет места для ног. Они неудобно сгибаются, колени оказываются выше пупка. Я пытаюсь понять, где оказалась.

Рассматриваю сцену. Она вся собрана из узких длинных половиц с пятнышками там, где стерся лак, – наверное, в этих местах ноги марионеток прикасались к дереву. Крошечный люк вниз. По краям висят перчаточные куклы. Панч и Джуди: Панч держит деревянную биту, огромную относительно его тела, а лицо Джуди, один раз нарисованное, навсегда застыло в гримасе страха. Рядом висят три куклы с пластиковыми головами поменьше, в фетровых одеяниях – их связали вместе шнуром, словно букет цветов; это король, королева и дьявол.

Как я заметила, только около некоторых экспонатов на выставке указаны их создатели. На других этикетках просто значится: «Артефакт аборигенов». «Артефакт» – как будто они недостойны называться произведениями искусства. У каких-то – как эти куклы и касса – вообще нет этикеток. Раскрашенные яркими красками жестяные буквы наверху дальней стены холла провозглашают: «НАРОДНОЕ ТВОРЧЕСТВО». Искусство масс; но только некоторые из художников удостаиваются того, чтобы стать отдельной личностью, а остальные – лишь часть народа. Куклы – всего лишь куклы, как будто у них не было создателя. Из-за того, как они развешены, еще заметнее и печальнее, что внутри них нет человеческой руки. Я надеваю их, одну за одной, оживляя маленькие ручки короля, потом королевы и наконец дьявола.

Здесь есть еще одна кукла – она выглядит не так, как остальные. И запрятана в самый угол театра-ящика, снаружи ее не видно. Она изображает странную женщину в одежде мрачного цвета; ее большая и тяжелая голова сделана из темного дерева. Это перчаточная кукла – без ног. Растрепанные волосы, похожие на мои, большой нос крючком и гигантский подбородок – между ними почти не видно рта. Кукла притягивает меня. Я поднимаю ее и кладу на колени. Моя рука идеально заполняет ее тело. Большой палец и мизинец становятся ее крошечными ручками, три средних пальца проходят в голову, и места совсем не остается.

– Ну, тут только ты и я, – шепчу я ей.

«Ничего! – отвечает она с энтузиазмом в моем воображении. – Мы справимся!»

В маленькой нише под сценой – кажется, там когда-то был выдвижной ящик – я нахожу рулон билетов. По существу, это просто лотерейные билеты. На каждом напечатан номер. Я беру их в одну руку, а пальцами другой приподнимаю голову куклы.

Кажется, это самая тихая часть галереи. Иногда кто-то выходит из-за красной портьеры, забирает что-то от главного входа и вновь исчезает. Четыре раза кто-то заходит с улицы – и каждый раз секунду я думаю, что этот кто-то подойдет к кассе, или поздоровается, или спросит, куда идти, если тоже тут стажируется, но они все проходят прямо в зал, как будто не замечая меня. Я все равно сижу прямо, стараясь выглядеть профессионально, улыбаясь всем, даже когда они не смотрят на меня (улыбаясь даже затылкам), и сжимаю в руке билеты.

В какой-то момент через портьеру врывается мужчина – бархатная ткань бьет его по лицу, и он отмахивается с таким видом, будто она висит здесь совершенно зря. Я узнаю его немедленно: это тот, кто отвел меня на ресепшен. Похожий на вампира. Вокруг него сгрудилась толпа людей, держащих в руках разные вещи – наверное, его вещи. Кто-то что-то записывает, а блондинка – та, в зеленом пальто, – шепчет ему на ухо. Мужчина периодически кивает и отдает приказы окружающим. Некоторые возвращаются за портьеру, другие остаются. Он наклоняется рассмотреть через стекло котят за их чаепитием. В конце концов группа проходит по коридору – туда, где я сижу в билетной кассе, или кукольном театре, или как бы это ни называлось, – и оказывается передо мной. Я открываю рот, хочу что-то сказать, но кто-то дальше по коридору опережает меня:

– Простите, Гидеон. Ваш кофе. Вот.

Один из группы торопливо отбегает и возвращается с кофе. Мужчина в жилете берет его, никому не говоря спасибо. Только сейчас я понимаю: он – директор галереи. Я видела его фотографии, но в реальности он выглядит иначе. Теперь он смотрит на меня со странным, холодным выражением лица, как будто меня здесь нет.

Это очень необычный опыт. Я крепко сжимаю билеты, готовая предложить их. Продолжаю улыбаться и смотрю прямо перед собой. Жду, что кто-то заговорит со мной, но Гидеон просто несколько секунд смотрит на меня, пока блондинка шепчет ему на ухо. Потом он кивает и разворачивается; следуя за ним, все исчезают за портьерой. Я не уверена, прошла ли испытание. Не уверена, было ли это испытанием. Если было, кажется, я справилась? Если бы не справилась, наверное, директор бы покачал головой или даже сделал бы агрессивный жест, например схватил бы кассу и потряс ее со мной внутри. Я чувствую смутную – на фоне глобального замешательства – гордость за себя.

Кажется, я провела в кассе уже несколько часов. Я довольно худая, и на моих ягодицах мало жира, попа начинает болеть на любом стуле довольно быстро, и мне сложно определить время по ощущениям в этой части тела. Но, должно быть, прошло уже немало часов, когда вошедший с улицы мужчина ставит на пол несколько ящиков, по всей видимости, с пустыми бутылками из-под вина, я замечаю темноту снаружи. На мгновение мелькает луна в просвете двери, а потом она снова захлопывается.

– Как твои дела? – спрашиваю я марионетку.

Она неподвижно лежит на моих коленях рядом с рукой, снова пустая. Я прислоняю висок к стенке кассы. Я устала. Голова начинает болеть. Живот урчит.

Положим, я не совсем этого ожидала от стажировки. В описании вакансии говорилось о наблюдении за работой куратора, введении в кураторство и управлением галереей. Давалось понять, что, возможно, я смогу воплотить собственные идеи, если у меня они появятся за это время, и тогда мне, возможно, даже заплатят. Пару месяцев назад я была в прекраснейшем офисе рядом с Сент-Джеймсским парком, который, как я узнала, АКТОС использует, когда галерея готовится к следующей выставке, и милая женщина провела со мной собеседование, расспросив про мой опыт; казалось, ей действительно интересны мои работы. Она не сомневалась в моей способности «внести ценный вклад в работу галереи». По стене висели модные велосипеды с тонкими рамами, на руках женщины красовались изящные украшения, и я подумала, что, может быть, место в этой комнате будет моим следующим шагом на пути к открытию собственного арт-пространства.

Я смотрю на куклу на моих коленях. У нее чрезвычайно характерное лицо. Решаю назвать ее Лидией, в свою честь. Потом выглядываю за сцену, немного наклоняя голову в попытке видеть мир как бы глазами куклы.

– Хм. – Я веду головой налево, а потом направо, представляя руку внутри меня, управляющую этими движениями.

– Алло? – Нервный голос со стороны красного бархата заставляет меня быстро выпрямиться. – В кассе еще кто-то есть? – Это та блондинка. Она подходит ко мне. Котята трясутся на своих стульчиках от шагов по половице, на которой стоит их витрина. – Что, черт возьми, ты здесь делаешь?

– Э-э-э… – начинаю я. – Выдаю…

– Почему ты не помогаешь? До открытия так много нужно сделать!

– Я… Простите?

– Дэн!!! – зовет она.

Из-за портьеры осторожно выглядывает высокий мужчина с бородой и широкими плечами. На секунду наши глаза встречаются. Мне кажется, впервые за день кто-то по-настоящему увидел меня. Мой рот наполняется слюной. Мандариновый воротник его рубашки приоткрывает тонкую, словно бумага, кожу на шее. Я перевожу взгляд на женщину, которая кричит с закрытыми глазами, как будто ей все надоело и глаза б ее ничего не видели:

– Дэн! Что я сказала? Можешь, пожалуйста, проверить должным образом на всех балконах и в комнатах, нет ли там чертовых заблудших овечек! Быстро!!!

– Я могу сейчас вам чем-то помочь? – очень тихо спрашиваю я и осознаю, что подняла руку с билетами, как будто в школе.

– Ну, сейчас времени уже не осталось, да? – Она, открыв глаза и подняв брови, качает головой, и я опускаю руку. – Сегодня тебе остается только пойти домой, так ведь?

– Ну, не знаю. Наверное. Но мне казалось, вы сказали выдавать билеты. Так я… я… Вроде я этим и занималась?

Женщина все еще качает головой. И произносит очень высоким голосом:

– Честно говоря, я даже и не знаю, что сказать. – И скрывается за красным бархатом.