– Ну тогда быстро говори – пока здесь крутишься, такие вещи никто не предлагал? – Начальник розыска описал, что стянули у потерпевшего Ленковского.

Пацан нахмурился. Потом сказал:

– Да ручками с перьями тут каждый второй торгует. Хлопком выбьют у ротозея из кармана, и сюда. А вот портфель – не, не видел такого. Я бы запомнил.

– Кто у Базарного переулка на гоп-стоп мужика взял?

– Не слыхал! Вам лучше знать!

– Поговори мне еще. Кто вообще там толкается?

– Не знаю!

– Залетные, ворье, шпана – видел кого?

– Нет!

– Чапа, не зли меня…

– Ну «пять бараков». В ближнем к железке, на втором этаже, у Петровича его кореша из тюрячки уже неделю не просыхают. Их и спросите.

– Петрович – это Гвоздь?

– Он, буржуй… А больше ничего не знаю.

– Портфель или ручку увидишь – свистни. И не дай бог кто-то мне об этом скажет раньше тебя. Ты понимаешь?

– Да понимаю я. Отпустите уж! Мне голубями торговать надо…

Уже третьи сутки мы с Антиповым обшариваем прилегающие к Заводу территории, а также весь остальной район. Разговоры, разговоры. Такова работа угрозыска – ходить и спрашивать в надежде наткнуться на то, что ищешь.

И вламываться на малины и в притоны. Чем мы и займемся сейчас по информации Чапы.

Антипов взглянул на часы:

– Одиннадцать. Шкет сказал, они там весь день квасят. Пошли?

– Пошли, – кивнул я.

Бывают сумасшедшие дома, где кавардак и дичь. А бывают сумасшедшие дни, когда то же самое, что и в сумасшедших домах, – кавардак и дичь, но только на воле и плотно спрессовано по времени.

Вот сегодня и выдался такой день. Правда, я еще не представлял, насколько он сумасшедший.

– Тогда вперед, к «пяти баракам», – призывно махнул рукой Антипов, сейчас сильно напомнивший вождя мирового пролетариата на броневике – лысый, в кепке и рука указывает путь. Э, что-то меня не туда понесло. Хорошо, что партийные органы мысли пока не читают…

Глава 5

Этот город переполнен самыми разными звуками.

– Берем! Старье берем! Все берем! – требовательно кричит обходящий дворы татарин-старьевщик.

С другой стороны ему как-то уныло, будто из-под палки, нараспев вторит точильщик:

– Точу ножи, ножницы!

Во дворах стук и победные крики – это доминошники радостно колотят костяшками по врытым в землю дощатым столам, забивая козла.

Вечером то с одной, то с другой стороны зазвучат патефоны, а на танцплощадке в парке закрутятся фокстроты и танго.

– Ура! Падай, ты убит!

– У меня граната! Получи!

Это носятся после школы по улицам вездесущие пацаны с деревянными самодельными автоматами, играя в войну, – самые несчастные выступают за фашистов. Мальчишки побольше сражаются в ножички и пристенки.

Звон и стук долгожданного трамвая, отчаянные крики людей, которые с трудом утрамбовываются в него:

– Надави сильнее!

– Дышать не могу!

– А ты выдохни!

Обычная жизнь обычных московских закоулков и окраин. Наши охотничьи угодья.

Господи, вроде всего лишь одно отделение милиции, а на территории его обслуживания такое количество всяких закутков, злачных мест, жилых зданий. Это Москва в миниатюре. Здесь и деревянные единоличные строения. И добротные новые дома с горячей водой. И двухэтажные особняки со сквозными дворами, голубятнями, дровяными сараями и подвалами. И парк, и толкучки. И железнодорожная станция.

Вот и те самые «пять бараков», где живет пролетариат с Завода и примазавшиеся к нему. Дома кирпичные, добротные, бараками считаются потому, что там коридорная система – из конца в конец здания идет один коридор с множеством дверей. Один сортир на этаж, зато в теплом помещении, а не на улице. Плинтусы обиты медью, чтобы крысы не прогрызали дырки.

Мы останавливаемся перед одной из таких дверей. Прислушиваемся. Из-за нее доносится приглушенная и грустная мелодия Глена Миллера. Сменяется музыкой Дюка Эллингтона. Одно время было полно трофейных пластинок с этими музыкантами. Вот и тут крутят трофейные пластинки.

– Стиляги, – хмыкнул Антипов.

– Буржуазная культура, – поддакнул я.

Да, таковая распространена, не поощряется вследствие борьбы с космополитизмом, но и особенно не преследуется. И кто же там так культурно разлагается?

– Начинаем. – Антипов колотит ладонью по двери: – Открывай, Гвоздь!

Не дождавшись должной реакции, молодецким ударом ноги вышибает дверь.

В тесной комнатенке праздник. Стол накрыт богато. Водочка «Столичная», крабы, краковская колбаса, соленья. Пир горой. За столом компания маргиналов в количестве трех синих от татуировок особей мужского пола и двух дам облегченного поведения. Еще почти что трезвые. Как они все сюда набились?

– Ну-ка встали все к стеночке, – велит Антипов, с порога оглядывая не слишком благородное собрание. – Плохо доходит?

Компания обреченно выстраивается вдоль стены. При этом хозяин подавляет даже робкую попытку своих товарищей начать качать права:

– Делай, что говорят. Это Антипов!

Двое из присутствующих со справками об освобождении – только что вернулись из мест не столь отдаленных. По этому поводу и праздник.

Один все же возмущается:

– Ничего же не сделали. Просто к корешу зашли. На огонек залетели, как мотыльки. И вот пожалуйста, нарвались.

– В отделении разберемся, – заверяет Антипов. – Строимся – и на выход.

Послушно, руки за спину, маргиналы тянутся на улицу. Транспорта у нас нет, так и провожаем до отделения – строем. Хорошо еще тут недалеко.

Там быстрый опрос по заготовленному заранее списку. Нужно отметить, что давил Антипов уголовников мастерски. Я тоже умелец не из последних в этом деле, хотя сейчас немножко форму и растерял при общении с научной общественностью. Да и раньше сталкивался все больше с отпетыми бандитами, убийцами, диверсантами и саботажниками, с чудовищным отребьем. Начальник розыска же виртуозно разводил на разговор именно уголовную шушеру, легко перегружая их и так недалекие умы их же правилами, понятиями, законами, запутывая, загоняя в тупик. Ну что, молодец. Человек на своем месте.

Отработали этих доставленных. Нет, к нашему делу они отношения не имеют. Но дали наводку на катран. Там всякий залетный народец в картишки перекидывается.

– Вечерочком туда нагрянем, – говорит Антипов. – Составишь компанию?

– А куда я денусь. Только позволь позвонить домой.

Я набрал номер с трудом – диск на черном эбонитовом аппарате постоянно заедал. Как контрразведчику из Проекта, мне установили в квартире телефон – даже по нынешним временам победной поступи городской телефонизации роскошь несусветная, так что Антипов посмотрел на меня с уважением.

Телефонную трубку взяла Анна, которая уже пришла со своей работы в школе.

– Анюта, сердце мое, тут такое дело. Знаешь…

– Знаю, – сухо произнесла моя благоверная. – Тебя сегодня не ждать. И билеты в кино выбросить в мусорную корзину. Кинофильм, кстати, «В мирные дни» – про твоих любимых шпионов.

– Билеты, билеты, – поморщился я как от зубной боли. – Ну сходи одна.

– Да я все время одна… И ведь, дура, уговорила соседку с Настей посидеть.

– Анют, служебная необходимость. От меня не зависит.

– Я понимаю. Служба… Ну служи, Ванюша. А я в кино пойду. На шпионов. Одна.

Запиликали гудки.

Я вытер пот со лба. В кино она собирается. У нас тут такое кино, что ни один режиссер не снимет. Поэтому я и не особый любитель этого важнейшего из искусств – сама моя жизнь гораздо напряженнее и куда веселее, порой до икоты.

Антипов понимающе произнес:

– У меня то же самое. Женщины требуют, чтобы мы любили их больше, чем работу.

– А мы…

– А у нас это никак не получается…

Глава 6

Пистолет ТТ в моей руке привычно рявкнул. Отдача. Пуля начала свое смертельное движение. Ну что, пошло веселье со стрельбой! Закономерное завершение сумасшедшего дня!

Но обо всем по порядку…

Когда мы шатались по улицам и переулкам, мне пришла в голову мысль, что к Москве я так и не привык. Она давила, стискивала. Здесь порой так трудно дышать. Душа все время рвется на простор. Вместе с тем теперь я сцеплен с этим городом намертво. Кажется, нет такой силы, чтобы разорвать возникшую связь.

Воздух в столице наэлектризован энергией гигантских задач. Я ощущал, что именно здесь находится какой-то сакральный центр, где решаются судьбы всего мира, где строится образ будущего, где сходятся гигантские силы. И именно здесь так нужны те, кто умеет защищать и оборонять все это. Я чувствовал здесь сопричастность с великими делами. С такими, как Проект.

Вместе с тем, конечно, Москва еще и просто огромный город – административный, промышленный, полный добродетелей и низких пороков. В нем живет, страшно представить, уже почти пять миллионов человек. И это город не только помпезных проспектов с великолепной архитектурой, высоток и дворцов, с упорядоченной чистотой и энергичной степенностью. Все же здесь куда больше рабочих окраин, районов бараков, где царят свои законы – порой патриархальные, а местами и уголовные. Все так же, как и в любом другом городе. Только вот масштабы.

Здесь все огромно. Заводы размером с город. Жилые районы размером с иную область.

Я не настолько хорошо знал этот город, его ловушки и опасности. И просто терялся здесь. Это не мои родные западноукраинские леса. А вот Антипов был просто лоцманом в этом бушующем море. Особенно на территории обслуживания, где он знал, кажется, каждый подвал и скамейку, не говоря уж о притонах и местах скопления антиобщественного элемента.

Ему бы экскурсоводом работать. Только и успевает кивать – там брали вора-домушника, он прокусил оперативнику ногу. А вон там в сорок первом году взяли ракетчика – немецкого агента, обозначавшего сигнальными ракетами цели для бомбежки. Там хранили краденные с Завода листы металла. А там барыга жил, его воры прирезали, польстились на тайник.

– А вон дом – там постового милиционера застрелили, – показывает начальник уголовного розыска на подъезд давно не ремонтировавшегося кирпичного трехэтажного дома. – Проверял документы у подозрительного гражданина. Тот бросился бежать и заскочил в подъезд. Наш следом – и тут же схлопотал пулю. Когда в дверь подъезда входишь – ты для того, кто там затаился, мишень. Сколько наших ребят вот так положили. Мы потом инструктировали – следом за бандитом не идти. Перекрывать выходы. Ждать подмогу. Именно так Рыжего два года назад брали. Заблокировали. Пустили собаку. Он ее уложил и сам застрелился. Жалко пса. Но так бы сотрудника убил… Эх, до сих пор стреляем, но куда меньше…

Конечно, грустно смотреть на город с такого неказистого ракурса – со стороны выгребной ямы. А ведь большинство людей живут совершенно нормально и полноценно. Ходят на работу, в театры, кино и клубы. Занимаются детьми. Но именно они нам сейчас неинтересны. Нас ждет заброшенное отдельно стоящее бомбоубежище около станции. Тот самый катран – притон для карточной игры. Там обильно татуированные игроки мусолят карты.

Мы спускаемся в бомбоубежище по мокрым ступеням. Тяжелая дверь распахнута и никогда не закрывается, тусклая лампочка светит под потолком. Идет азартная игра, и никого больше здесь не ждут. А тут мы пришли с приветом, рассказать, что солнце… нет, еще не встало.

Я и рта не успеваю открыть, а в мою сторону уже летит бутылка. Приходится ловко уворачиваться.

Увернулся. Реакция все еще хорошая.

– Замерли! Милиция! – Я выстрелил для острастки из своего старого доброго ТТ в деревянный щит, прислоненный к стене, – так, чтобы пуля не срикошетила и не задела нас самих.

Подействовало. «Клиенты» застыли, как изваяния. Больше никто не рыпается.

– На пол! – заорал я. – Или стреляю на поражение!

Что такое стрельба на поражение, эти субъекты представляют отлично. Безропотно разлеглись. Чтобы они не уснули, мы с Антиповым награждаем их пинками и тумаками от всей широты нашей чекистской души, не обращая внимания на завывания: