Зал наполнили веселые переливчатые звуки, и, соединив поднятые ладони правых рук, Горрон и Асска принялись отплясывать. Застучали каблуки. Поначалу чванливая Асска пыталась сохранить в движениях порядочность, подобающую ее годам. Но уже спустя пару минут ее шелковые юбки взметались ввысь так, что она, хохоча, как юная девица, то и дело одергивала их, пока рука Горрона сползала все ниже, остановившись наконец на тонкой талии. Придерживая девушку, точно колючую розу, осторожно, но с намерением обладать, он кружил ее по залу. Прическа Асски растрепалась, и выскочившая прядь налипла на лоб. Но и тут герцог уловил момент, чтобы поправить прядку, вложив в свое движение столько страсти, что все вокруг, в том числе и сама Асска, живо представили, чем бы эти танцы закончились, останься эти двое наедине.

– Ты гляди, как выплясывает! – пробасил Барден.

– А что ты хочешь, он же долгие годы жил при дворце, – хмыкнул в рыжую бороду Ольстер. Не выдержав, он хлопнул по столу, отчего тот едва не переломился. – Ах, инкуб похотливый! Тут сдохнуть быстрее охота, а кое-кто пляшет, как предвкушающий брачную ночь жених на своей свадьбе! Пойду, что ли, тоже поплясать напоследок?! – И он вскочил из кресла с такой прытью, что оно с шумом опрокинулось назад.

Постукивая себя по груди Ольстер вышел в центр и принялся в ритм кулаку ударять ногой об пол. Он раскинул руки в филонеллонском грубом танце, гулко расхохотался, да так, что заходила ходуном вся башня – от подвалов, где томились узники, до шпилей.

Следом за ним повставали со своих мест вампиры из свиты, а также граф Мелинай де Джамед Мор. Он пригласил баронессу Боно. Рыжие волосы баронессы, рожденной в Филонеллоне, но покинувшей его в детстве, вспыхнули костром в ослепительно-ярком свете, и ярл Барден по-старчески одобрительно улыбнулся, оглядывая их: такого цвета уже не сыскать нигде. Ему вспомнились его родное поселение и крепкотелая мать.

Чтобы стать частью клана, хромоногий Ройс фон де Артерус также поднялся и неуклюже подал руку девушке из свиты, побоявшись приглашать женщин-старейшин.

На стенах висело восемь огромных зеркал, специально купленных у мастеров аккурат к пиршеству. В них засверкало, отражаясь, все золото. Задвигались тела, сменяясь разными цветами нарядов, точно праздничный фейерверк. Впервые за много веков в замок проникло веселье. Никогда прежде здесь столько не хохотали. Яростно забились друг об друга кубки – даже те, кто остались сидеть, все равно преисполнились весельем. И центром всего был жизнерадостный Горрон де Донталь, который плясал так, как не спляшет ни один смертный, даже скажи ему, что это последний танец в его жизни. Улыбка не сходила с его лица, пока глаза поочередно горячо ласкали то Асску, то Ядвигу Боно, когда они с Мелинаем обменялись парой. Пол дрожал от ударов ног, как от землетрясения. Украшенный изумрудами кубок упал на пол – и кровь брызнула яркой краской на зеркало, расчертив кровавый узор. Горрон вдохнул крови. Его клыки сверкнули жемчугом. По лбу катился пот, но ежеминутно он лишь распалялся, отчего его ноги уже не могли остановить пляску, даже пожелай он этого. Расхохоталась хрипло Асска, вернувшись после трех перемен партнеров к герцогу. Тот вновь положил руку на ее талию, сжал, но лишь на миг. Рука его, как у умелого обольстителя, соскользнула, дабы лишь пообещать ответную страсть. Все-таки он чувствовал на себе недружелюбный взгляд главы клана.

– Откуда в нем столько сил? – бурчал ярл Барден.

Филиппа танцы не интересовали, поэтому он лишь отпил из кубка и улыбнулся:

– Это же Горрон де Донталь… Он будто вытягивает из людей не кровь, а их жизнелюбие, присовокупляя к своему.

– Черт! Плут! Подлец! Вот кто он! – недовольно отозвался ярл. Ему такая живость казалась недостойной долгих лет. Впрочем, небольшая зависть тут тоже присутствовала.

Кажется, хозяин замка, Летэ, не обрадовался тому, как все вокруг задышало жизнью. Его стылая царственность, выраженная и в великодушно-сдержанной улыбке, и во взгляде исподлобья, и в горе драгоценностей, тянущих его к полу, померкла по сравнению с кипучей энергией Горрона. Он напоминал обрюзгшего короля, вросшего своим толстым, неповоротливым телом в трон. Горрон же казался молодым завоевателем, который поведет за собой в неизведанные земли. Он раздавал всем вокруг открытые улыбки, взывающие к амбициям, в то время как улыбка Летэ заставляла приковаться к месту.

Хотя нашлись и те, кого не пронял такой задор. Теорат Черный сидел не шевелясь. Тонкими, длинными пальцами он потирал стенки кубка, порой опускал взгляд к вздрагивающей в нем крови, и лицо его пересекала слегка неприязненная улыбка, которая становилась еще более неприязненной, когда он поднимал взгляд на бывшего герцога.

В это время Филипп и ярл Барден беседовали.

– Преемник Ольстера поедет с вами в горы? – спросил Филипп, поглядывая на танцы.

– Куда он денется, – буркнул Барден. – Пусть только посмеет ринуться к чертову Югу, достану оттуда за бороду! Осточертело уже все! Слыхал, высшие оборотни спустились с гор южнее твоих земель? Сожгли Влесбург, Ленс, близлежащие поселения, пожрали весь люд так, что никого не нашли – одни угли! Если уж мир катится в пропасть, то почему я должен терпеть это в одиночку?

– Точно ли оборотни?

– Кому еще быть? А?

Граф нахмурился:

– Далековато они забрались от своих мест. Даже слишком… Причем миновали Солраг…

– Черт их знает… В этом мире происходит что-то дурное, Филипп, – продолжал ярл. – К западному побережью, дескать, приплыл левиафан. Откуда он, раз прошлого прибили? Вся морская торговля пошла на дно вместе с кораблями. Мало ли что случится? Говорю я Ольстеру не торопиться. Четырежды пробовал, так нечего на пятый лезть, если преемники хуже дерьма горного козла.

– В какой-то раз должно повезти. Даже нашему Ольстеру.

– Сам-то хоть видел своего преемника? – рыкнул Барден. – То конское дерьмо! Я б такому не доверил даже нести мой топор, зато он бы повеселил меня шутеечками и прибаутками. Говорят, стихи пишет!

Филипп покачал седой головой.

– Давай покажу! Бездарь твой преемник!

– Потом посмотрю, – дернул плечами граф и поджал губы.

– Да посмотри! Он как раз глядит в твою сторону. Сейчас подойдет!

– Потом…

– Да я тебе говорю… – рыкнул, побагровев, ярл. – Обернись! Вот он! Переминается с ноги на ногу. Боится тебя, видать.

– Чтоб тебя черти выдрали в амбаре, Барден! – тоже рявкнул граф. – Сказал, не буду! Или туговат на ухо?

Их голоса потонули в шуме танца.

– Чего, не интересно? – ухмыльнулся понимающе Барден. Он сразу остыл, как встретился с таким отпором.

– Нет. Меня выбора лишили – пусть за свой выбор сами и отвечают. С меня достаточно!

– Аргх, все с тобой ясно. Но если что, то вон там он, среди танцоров, в желто-черном наряде. Вон там! Хотел, видимо, подойти, да обосрался и попятился. Это мелкий виконт Йефасского княжества. Имени, черт возьми, не помню! Да и не стоит он того, чтобы это имя узнавать. Не повезло тебе, дружище…

– Что вам непонятного в моей просьбе? – отрезал Филипп.

Он все-таки заметил мелькнувший желто-черный рукав. Похоже, его преемник был большой любитель и знаток танцев, песен и прочих пустых занятий. Как некогда Леонард. От этого ему стало так противно и тошно, что он потянулся выпить крови, чтобы заглушить в ней боль, как в вине.

Промолчав, Барден лишь миролюбиво развел большими руками, дескать, постарается из почтения к другу больше не доставать его. Потом он принялся наблюдать за своим рыжеволосым родичем, который вовсю отплясывал с Ядвигой Боно. Они казались двумя языками пламени. Так граф и ярл сидели и смотрели.

Кровавым цветом горели светильники, прикрытые алой тканью. Снаружи бился в окна дождь, однако в зале было до того душно, что окна с внутренней стороны запотели. Многие старейшины разошлись так, что готовы были стоптать подошвы, лишь бы не лишиться того чувства жизни, которое охватило их от макушки до пят, передавшись от Горрона де Донталя. А у Горрона его все не убывало, хотя он щедро раздаривал себя. И вот он уже горящими глазами и умелыми касаниями довел Асску – эту ледяную деву – до искусанных ею губ, жаждущих встретиться с его губами.

* * *

Пир становился все жарче. Танцы обрели форму развязности, опошлились, и в воздухе сгустились запахи крови, трав и вспотевших тел. Все уже ясно понимали – пора прекращать. Тем более Летэ глядел с недовольством. Рыжебородый Ольстер и Ядвига так расплясались, что пришлось вмешаться мужу Ядвиги. В один момент, подбежав к столу, чтобы быстро прихлебнуть, Горрон мельком посмотрел на сидящих Теората и Шауни, которые за весь вечер не выпили ни капли. Перед ними стояли совершенно полные кубки.

Все пришли в себя, только когда на золотых блюдах внесли золотые кувшины с кровью девственниц и девственников. Поправляя прически, одергивая костюмы, вампиры, известные в миру своей выносливостью, буквально упали без сил на свои места – до того наплясались. В сторону Горрона де Донталя устремились одобрительные взгляды, ведь он пробудил во многих жизнь, раздув ее из крошечной тлеющей искры. Кто-то даже в восхищении захлопал. Откуда в этом старейшине столько энергии, что он играючи делится ею, как солнце своим теплом?

Пока все глядели на него, сам Горрон уже поднимал мерцающий каменьями кубок:

– За клан Сир’Eс! – произнес он громко и чисто. – За жизнь! За свет и тепло!

Все принялись чокаться кубками.

– За клан! – разулыбалась красавица Асска.

– Кхм, за клан… Гм-м, – добавил Летэ, недовольный, что все внимание приковано к Горрону. Он сидел сам не свой, не понимая, что за жар в нем поднялся, как в старой печи, которую давно не разжигали.

– А вы что не пьете? – поинтересовался Горрон у Теората и Шауни.

– Раз ты так просишь… – ответил Теорат. Он некоторое время всматривался в свой кубок, потом осушил его несколькими глотками. – За клан!

Между тем Шауни лишь сделал вид, что пьет.

– Пьем все! – рассмеялся Горрон и пошутил: – А кто не поддержит тост, тот пройдет обряд Гейонеша, чтобы мы узнали, какие темные мыслишки у него за душой!

Аристократия, конечно, поддержала его. Захлопали в ладоши вампиры, опустив кубки на стол и радуясь этому душному, но прекрасному вечеру.

– Пусть звон наших кубков докатится до самой Йефасы и все узнают, что в этом замке все пронизано жизнью! За будущее! – продолжал Горрон со страстью. – За будущее клана Сир’Eс, видевшего то, чего нет даже в летописях, и который увидит то, о чем никогда не напишут! Времена меняются, и нам должно быть рекой, которая находит свой путь посреди вздымающихся холмов, по долинам гор, по яру, мимо городов, являя собой саму жизнь! За Сир’Eс!

По залу прокатился гул одобрения, откликнулся даже в коридорах и отдаленных башнях, а может, действительно долетел до самого города Йефасы.

В порыве чувств некоторые старейшины стукнулись кубками так, что кое у кого они даже вылетели из рук, заляпав наряды алым. Послышался радостный смех. Так же довольно рассмеявшись, Горрон некоторое время наблюдал эту картину, и на губах его играла улыбка победителя. Потом он посмотрел на Теората и обратился негромко:

– Говоришь, плясать не будут? Вот тебе мой ответ!

Барон не отозвался, только улыбнулся. Правда, его улыбка была непонятной.

Горрон же испил из кубка до дна. Густая кровь проскользнула по горлу, оставляя приятное, сладостное послевкусие. Это ощущение схоже с тем, как аристократия прокатывает на языке многовековые вина, смакуя и наслаждаясь букетом. Горрон произнес еще одну достойную этого вечера, исправленного его усилиями, речь, как со стороны столов свиты неожиданно донесся затрудненный вдох. То был даже не вдох, а попытка сделать его. Рука Седрика – пятого преемника Ольстера Орхейса – потянулась к горлу, он попытался выдавить нарастающий ком. Похватались за глотку и прочие вампиры, выпившие крови из золотых кувшинов.

Летэ понял, что в графины с кровью что-то добавили, и его злобный взгляд вперился в Горрона.

– Это ты, – глухо произнес глава. – Твоих рук дело, предатель! Я давно подозревал тебя!

– Я не предавал! – возразил Горрон. – Это не я!