Всех женщин, с которыми его связывали романтические отношения, Пикассо унижал, оскорблял и ни во что не ставил. Равно как и потомство от них. Ему принадлежит леденящая кровь цитата: «Для меня существует лишь два типа женщин – богини и тряпки для вытирания ног. Величайшим наслаждением в жизни является превратить первую во вторую».

Весьма типичная модель взаимоотношений для человека с нарциссическим расстройством личности. Поначалу все объекты влюблённости кажутся ему «небожителями». Однако очень быстро низвергаются с пьедестала обожания наказующим кнутом безразличия и медленного психологического истязания. Это происходило и в случае Пикассо: он терял всякий интерес к женщине, стоило ей забеременеть или заболеть. Окружающим он объяснял своё поведение так: «Всякий раз, меняя жену, нужно сжигать предыдущую. Вот так бы я от них избавлялся… Может, это вернуло бы мне молодость. Убивая женщину, уничтожаешь прошлое, которое она собой знаменует».

Безрассудный садизм Пикассо распространялся не только на спутниц жизни. Законного сына Пауло, рождённого в браке с Ольгой Хохловой, художник ни во что не ставил. Считал его абсолютно никчёмным и демонстративно держал в качестве личного шофёра. Пикассо не упускал случая напомнить сыну о его несостоятельности – как мужчины, отца и человека. С незаконными детьми от Франсуазы Жило он прекратил всякое общение после публикации её книги. Внука Пикассо – сына Пауло – тоже ждала трагическая судьба. «…Паблито, игрушка его садизма и безразличия, покончил жизнь самоубийством в 24 года, выпив хлорку», – писала внучка художника Марина в своей книге «Дедушка». Именно она нашла брата, как описывала, «с сожжённой гортанью и пищеводом, разорванным желудком и остановившимся сердцем». Внукам великий художник, который был баснословно богат, почти не уделял внимания и не давал ни копейки, даже когда те нуждались в медицинской помощи. «Молоко, которым нас вскормили, было отравлено, это яд сверхчеловека, который мог позволить себе всё и давил на нас», – вспоминала Марина.

Можно с уверенностью сказать, что, живи великий творец XX века в наши дни, беспощадные жернова культуры отмены перемололи бы его и всё созданное им подобно тому, как это произошло с Харви Вайнштейном^[1]. Вероятно, высшим силам очень нравилось творчество Пикассо, раз злодеяния не просто сошли ему с рук, но и не помешали прожить долгую и насыщенную жизнь.

Факт остаётся фактом: несмотря на все ужасы, ставшие плодом его личности при жизни, невозможно отрицать гений Пикассо. Что же всё-таки позволило ему войти в историю как самому богатому художнику XX века и как неоспоримому гению современности, чьи картины похищают чаще других? Безумно успешными и богатыми не становятся просто так. Как, впрочем, и садистами. Для этого необходимы условия, которые нашему герою были обеспечены с первых секунд жизни. Здесь могла бы быть надпись: «Не пытайтесь повторить в домашних условиях, все трюки выполнены профессионалами». Впрочем, эти «трюки» вряд ли зависят от нашей воли. В игру часто вступает её величество Случайность.

У матери Пикассо были тяжёлые роды. Настолько тяжёлые, что сначала младенца посчитали мёртвым. Акушерка уже сообщила роженице трагическую весть, когда дядя – брат матери, который беспрестанно курил сигары, – вошёл в комнату. Недолго думая, мужчина выпустил струю дыма аккурат в лицо решившему умереть младенцу. Неожиданно тот подал признаки жизни – тихонько заплакал.

Тяжёлые роды не могли не сказаться на малыше – он оказался совсем хилым. Но, несмотря на это, вместе с ним родилась целая эпоха.

Мало того, что у новорожденного, судя по всему, были бессознательные причины не хотеть появляться на свет, стоит ли говорить с каким ужасом он столкнулся, когда его всё-таки вернули к жизни. Этот ужас принял вид густого облака сигарного дыма и буквально окутал его слабые лёгкие. В первые минуты Пикассо столкнулся с серьёзной травмой – угрозой выживания и безопасности, которая отразилась на всей его дальнейшей жизни. Эта травма сформировала определённые защитные механизмы. Например, отвращение к болезням и всевозможные фобии: он боялся отдавать свою одежду малоимущим, опасаясь, что «перетянет» на себя их судьбу или «отдаст» свою.

Родители, да и дядюшка, раз уж на то пошло, оказали фундаментальное влияние на формирование будущей личности художника.

Начнём с того, что травматичный опыт, полученный сразу после рождения, только кажется незначительным. Однако для младенца, который ещё не понимает, куда он попал и что происходит, крайне важна физическая близость с матерью с первых же мгновений жизни. Она гарантирует полную и безоговорочную безопасность, защищает от базовой тревоги. Если контакта с матерью не было, – а у Пикассо его очевидно не было, – это может нанести огромный вред ещё не окрепшей психике младенца. Сильная тревога будет проявляться каждый раз, когда в его фантазии возникнет угроза быть оставленным.

У Пикассо можно наблюдать фиксацию^[2] на совсем ранней стадии развития, связанную с травмой угрозы жизни. Такая травма может привести к застреванию на младенческом уровне, который характеризуется проблемой самостоятельного существования и выживания в этом мире, так как младенец не идентифицирует себя отдельно от мамы.

Когда будущий гений уже научился понимать слова и реакции, от матушки он часто слышал о своих предстоящих небывалых успехах. Радуясь, что чадо, доставшееся таким трудом, растёт здоровым и невредимым, да к тому же подаёт большие надежды, маменька любила повторять: «Если ты будешь солдатом, то непременно дослужишься до генерала, а если монахом – то станешь Папой». Однако ни тем, ни другим Пикассо становиться не торопился.

Завышенные ожидания сами по себе могут нанести ребёнку травму. А если вкупе с любовью идёт чрезмерная опека, восхваление, иногда даже обожествление – это приводит к абсолютной несамостоятельности ребёнка. Вырастая и выходя за пределы своей семейной системы, он осознаёт, что, помимо него, в мире есть множество других людей, и некоторые из них – такие же «божки». Происходит конфликт интересов. Не выдержав его, человек скатывается в инфантилизм: «Мне никто не нужен, я лучше всех, никто меня в этом не переубедит». Но без здоровой критики психика не развивается. Умеренная (это важно) критика необходима для развития: когда, вырастая, человек допускает, что может где-то ошибаться, в чём-то уступать, быть более слабым и медленным и менее успешным.

Есть и обратная сторона медали, когда ребёнок получает послание: «Сколько бы ты ни старался, что бы ты ни делал, этого всё равно будет недостаточно» или «Ты нравишься мне, только если ты лучший». В обоих случаях к ребёнку предъявляют завышенные требования. Это усиливает тревогу быть оставленным и стимулирует потребность постоянно самосовершенствоваться, чтобы оправдать ожидания значимого человека. И это – первый ингредиент в рецепте: сильная бессознательная мотивация что-то доказать родителям, или, попросту говоря, травма, которая искажает внешний мир. Информация о жизни преломляется через полученную травму (например, установку «ты у меня лучше всех…») и становится основой, на которую нанизывается весь будущий опыт.

Говорить ребёнку «ты лучше всех» – не плохо. Важно количество и качество таких посылов. Часто мама или папа, у которых есть ощущение собственной недостаточности, желание что-то доказать миру, начинают делать это через ребёнка, постоянно повторяя: «Он у меня лучше всех». Родитель вроде хвалит малыша, но на самом деле восхваляет себя: он такой, потому что я его таким сделал. Чадо становится нарциссическим расширением^[3] своего родителя. Не кем-то автономным, а просто продуктом – удавшимся или нет.

Следующий ингредиент величайшего успеха – раннее начало в сочетании с постоянством и последовательностью. В девятилетнем возрасте, будучи учеником своего отца, Пабло написал свою первую серьёзную картину маслом – «Пикадор» (с ней он не расставался на протяжении всей жизни). Картина была так хороша, что её появление заставило отца бросить живопись. Ученик превзошёл учителя. Это превосходство позволило маленькому Пикассо реализовать эдипову фантазию^[4] – одержать победу над отцом. Дальнейшее развитие событий было предрешено: скоро мир увидит эгоистичного, эгоцентричного, жестокого, импульсивного, падкого на лесть, но не верящего в неё, крайне чувствительного к оценкам и критике, абсолютно равнодушного к чужим страданиям, склонного к ипохондрии, зацикленного патологического нарцисса.

Особенностями личности Пикассо объясняются и его небывалая работоспособность, и стремление во что бы то ни стало оправдать свою грандиозность. Последнее у него явно получилось на все сто. Во многом именно благодаря, как бы парадоксально ни звучало, травматическому опыту.

Как же травма влияет на талант и работоспособность? В случае Пабло ему приходилось из кожи вон лезть, чтобы подтвердить эту грандиозность. Чтобы мама, уверенная в его идеальности, не узнала, что у него есть недостатки, и не отказалась от него. Во взрослой жизни, сталкиваясь с женщинами, которые, в отличие от мамы, не считали Пикассо идеальным, он был жесток и высокомерен. До тех пор пока они не признавали его божественность. Аналогичное требование – ожидание выдвигалось ко всем окружающим художника людям. И это можно считать той самой питательной средой, которую парадоксально сам Пикассо и культивировал, патологически требуя признания и обожествления. Только внутренний страх недостаточности подстегивал его работать больше и создавать лучше, чтобы питаться от всеобщего обожания.

На основе психодиагностики и психоаналитических исследований мы предполагаем, что Пикассо не умел по-настоящему любить. Также и его сложно было искренне полюбить в ответ. Им руководил необузданный страх перед собственной уязвимостью. Люди были нужны ему, чтобы заткнуть пустующее место в душе, каждую минуту грозящее его поглотить. Временно заделав эту дыру созависимыми отношениями с многочисленными женщинами, он всё же продолжал жить в постоянной тревоге: его отвергнут, покинут, бросят. Поэтому спешил бросить первым и быть тем, кого невозможно отвергнуть.

Он просчитался только с одной женщиной. Франсуаза Жило сумела уйти от него с двумя детьми на руках. Она построила жизнь, свободную от чумы по имени Пикассо. Возможно, эту «оплошность» можно списать на немолодой возраст художника к моменту их с Жило встречи. У каждого агрессора глубоко в подсознании заложена программа «жертвы», которая активизируется именно в преклонном возрасте.

ЖИВИ ВЕЛИКИЙ ТВОРЕЦ XX ВЕКА В НАШИ ДНИ, БЕСПОЩАДНЫЕ ЖЕРНОВА КУЛЬТУРЫ ОТМЕНЫ ПЕРЕМОЛОЛИ БЫ ЕГО И ВСЁ СОЗДАННОЕ ИМ

Вероятно, с приходом старости страх быть брошенным стал для гениального художника абсолютно невыносимым. Убедив себя в том, что люди так и норовят уязвить, отвергнуть и бросить, он переключился в режим «обратного старения». Подобно Бенджамину Баттону^[5], Пикассо постепенно возвращался в зависимое, но при этом безопасное младенческое состояние блаженного единения с последней своей женщиной – Жаклин Рок. Он забрал её в отдалённый замок, отгородил от мира, оставив только для себя, и так реализовал фантазию абсолютного слияния с матерью.

Можно ли простить человеку аморальные поступки по отношению к ни в чём не повинным людям лишь за то, что тот провёл жизнь в невыносимых душевных муках? Можно ли простить гению его злодеяния, потому что он сформировал всё современное искусство?

Однозначно нет. Но можно попытаться понять внутреннюю агонию, сопровождавшую художника на протяжении всей жизни. Ту, что одновременно выступила и вечным двигателем для беспрецедентных свершений, и адским пламенем, в котором сгорали все, кто слишком близко к нему подлетал.