В комнате повисла тишина. Хозяйка молча обматывала моё плечо бинтом, но я не сомневалась, что сейчас меня выставят на улицу. Само собой. Никому нельзя доверять. Нигде нет полной безопасности.

– Мне нужна хоть какая-то оплата, – сказала хозяйка.

Я похолодела.

– У меня ничего нет…

– Очень даже есть,– возразила Юль, помогая мне снова надеть чогори, и спокойно объяснила: – Если согласишься работать на меня, можешь оставаться в гостинице, пока не найдёшь сестру.

Моё сердце сжалось.

– Вы позволите мне остаться? Правда?

– В тяжёлые времена чужая мать, чужое дитя и чужая сестра – всё равно что свои, и каждая незнакомка в нужде – близкая подруга,– рассуждала Юль, завязывая ленты моего чогори.

Её слова тронули меня, и в душе пробудилась надежда, которую я подавляла последние два года. Я отчаянно мечтала найти друзей. Смеяться вместе с ними. Безоговорочно им доверять… Я отогнала непрошеные мысли и стала потягивать чай, украдкой наблюдая за Юль из-под ресниц. Перед глазами встала кладовая с сотней мерцающих серпов. Несомненно, за милой улыбкой хозяйки скрывалось нечто зловещее. Нет, это не девушка, которая может стать мне подругой, а скорее кровожадная лиса кумихо, принявшая облик молодой хозяйки гостиницы, чтобы заманивать путников и впиваться зубами им в печень.

– О какой работе речь? – осторожно уточнила я.

– Поможешь свергнуть вана? – спросила она с ухмылкой.

Я едва не поперхнулась чаем.

– Что?!

– Шучу, шучу!

Она бесстыже расхохоталась, как в нашу первую встречу. Как же этот смех действовал мне на нервы!

– Я держу гостиницу одна, и только это, – Юль показала на глубокий шрам на лице, – защищает меня от похотливого вана. К сожалению, моя бывшая служанка… стала его добычей.

Или твоей? Я помотала головой, стараясь не думать о крови на ширме.

– Поэтому ты – через пару дней, когда оправишься от раны, – станешь моей новой помощницей, – объяснила хозяйка. – Ты умеешь готовить?

– Нет.

– А стирать одежду?

– Нет…

– Что же ты умеешь? – не выдержала Юль и схватила меня за руку. – Ладони у тебя мягкие, но ты не из знати. Наверное, кто-то тебя избаловал… Старшая сестра?

Я вздрогнула. Все два года после того, как не стало родителей, Суён усердно трудилась, а я бездельничала – боялась, что загрубеют руки. «Мне не такая жизнь была суждена», – обычно говорила я в свою защиту.

– Ясно, ты из таких младших сестёр, – проговорила Юль.

– В каком смысле? – спросила я севшим голосом. В горле у меня встал ком.

– Должно быть, после смерти родителей твоя старшая сестра чувствовала себя ужасно одинокой, – продолжала Юль, словно не слыша. – Они ведь мертвы, я права?

Не успела я ничего ответить, как она быстро добавила:

– Прибираться хотя бы сможешь? Тебе же больше негде остановиться, не так ли?

Всё так. Я стиснула зубы и проглотила свою гордость.

– Пожалуй. Я попытаюсь.

Юль отпустила мою руку и отвернулась положить миски и бинты обратно на поднос.

– Если задержишься в нашей деревеньке, имей в виду: мы всегда прячемся, когда бьют в колокол. Он предупреждает нас о приближении вана. Ёнсан-гун похищает девушек с улиц, словно срывает цветы с поля. А если заметишь что-то необычное или услышишь странные разговоры о политике,– тут она отвела взгляд,– не обращай внимания. Нашим гостям нравится чанги^[5], а это игра, в которой важна стратегия. Поэтому они часто обсуждают свои планы, и не только за доской. Ты об этом не думай, а сосредоточься на поисках сестры. Хорошо?

В памяти вновь всплыла комната за ширмой, и я ответила:

– Конечно.

* * *

Я проснулась среди ночи, крик застрял у меня в горле.

Мне снилось, что Суён утягивают в темноту и клыки врезаются ей в плоть. Чувство вины и ненависти к себе вонзилось в мою грудь острой иглой. Из-за меня сестра попала во дворец, из-за меня терпит невыразимое унижение. Я попыталась нащупать походный мешок, но вспомнила, что потеряла его где-то в лесу. Вместе со всеми косточками санчжоин, которые там оставались – наверное, около дюжины. Много месяцев я старательно собирала их, извлекая из сушёных плодов унаби, а теперь лишилась даже последних запасов.

Эти косточки считались лекарственными, но для меня стали священными. Я клала их себе на язык с обещанием, что ко мне придёт сон, минута отдыха от безотрадной жизни. Но у меня больше нет санчжоин, нет ничего, что я взяла с собой в дорогу. Я подошла к чаше с водой и умылась дрожащими руками, а затем открыла окно, оклеенное бумагой ханчжи, и выглянула на улицу. Там было ещё темно, и тишину жаркой, влажной ночи нарушало лишь стрекотание сверчков.

Грудь сдавило железным обручем. Да, это я виновата. Это всё моя вина.

Если бы я послушала сестру, которая всего лишь заботилась о моей безопасности, мы бы не поссорились, я бы не выбежала на улицу, и она не попала бы в ловушку.

Если бы, если бы.

Я попыталась припомнить хоть один день, когда мы не ругались с Суён, но не смогла. Сердце кольнуло. Мы и правда сильно отдалились друг от друга, не так ли?

Боль в сердце лишь нарастала вместе со страшным осознанием, что окутало меня холодным туманом. Несмотря на драгоценные моменты из детства, которые нас связывали, пропасть между мной и Суён росла по мере того, как формировались наши характеры. Она была преданной старшей сестрой, а я – озорницей, которой всё прощали.

Впервые я ощутила этот разлом в то утро, когда вбежала к ней в комнату в слезах, горюя оттого, что Суён хотят выдать замуж за молодого человека на другом краю страны и ей придётся уехать далеко-далеко, чтобы жить с его семьёй. Я была раздавлена этой новостью, но Суён отвернулась от меня, как будто с отвращением, и всё время, пока я изливала ей душу, молча писала в свой дневник, не обращая внимания на мои слёзы.

Той же ночью я тайком прочла её запись.

Как же тяжело быть старшей сестрой. Сегодня я впервые возразила отцу, и он взглянул на меня с таким разочарованием, что весь мой мир пошатнулся. Почему он видит лишь моё непослушание, но не глубокую любовь к нему? Ведь я могла бы жить рядом с домом, заботиться о родителях, когда они постареют… Хотелось бы мне расплакаться, закатить истерику, как это часто делает моя младшая сестра – и всё равно остаётся всеми понятой и любимой. Но я не могу себе этого позволить. Мама с папой не любят меня в слабости, когда я их подвожу, допускаю ошибки. Кто я для них, если не веду себя как идеальная дочь?

Суён было всего четырнадцать, когда она написала эти строки, и теперь я понимала чувство одиночества, которое испытывала сестра. Возможно, оно преследовало её всю жизнь.

Утром я встала с постели, измотанная ночными мыслями. Я была словно в оцепенении и как будто наблюдала за собой со стороны. Уставшая девушка с кругами под глазами и запёкшейся кровью на левой руке с трудом влезает в чистую одежду, которую оставила ей хозяйка гостиницы. Белый чогори с воротом цвета полуночного неба и юбка такого же тёмно-синего оттенка. Девушка набрасывает на голову накидку и выходит в неприветливое серое утро. Под карнизом висит деревянная табличка – «Гостиница „Красный фонарь“».

Я поёжилась. Холод вернул мне ясность сознания.

Прикрывая лицо, я побрела по дороге, не представляя, как найти в столице бывшую академию Сонгюнгван, в которую, вероятно, водили мою сестру. Я была твёрдо намерена искать её там, но не знала, куда идти.

Вдруг до меня донеслось мужское пение, и я пошла на звук.

Небольшая толпа собралась вокруг труппы бродячих артистов в масках, которые разыгрывали спектакль о богатом чиновнике и бедном простолюдине. В детстве я наблюдала эти сценки, выглядывая за стену нашего поместья. Меня завораживали истории, которые приносили радость простому народу и высмеивали богатых. Я смотрела на них как на далёкие горы – просто из интереса, не способная проникнуться страданиями персонажей. Но теперь мне знакомо их горе. Голод, потери, унижение. Вот уже два года я пью из той же чаши несчастья.

Представление подошло к концу, и толпа рассеялась. Артисты начали собираться, складывать инструменты и маски в телегу. А я всё стояла посреди дороги, потерявшись в воспоминаниях.

– Ты кого-то ждёшь?

Я вздрогнула, услышав грубую речь на южном диалекте провинции Чолладо. На меня смотрел смуглый юноша с необычными чертами лица. Под мышкой он держал узкий барабан.

– Нет, – сказала я и развернулась, чтобы уйти.

– Погоди, ты же недавно заселилась в «Красный фонарь»?

Тут мне вспомнилось, что мы и впрямь уже виделись. Это он прибежал в гостиницу с новостью об убийстве.

– Куда направляешься рано с утра? – бодро поинтересовался он.

Я смешалась, но всё же ответила:

– В столицу. В какую мне сторону?

– Мы сами туда собираемся, – сказал юноша, кивая на остальных артистов, уставших, но улыбчивых, и обратился к ним: – Не стоит ли её проводить?

Труппа была мужская, все в ярко-красных одеждах с золотыми поясами, в соломенной обуви, каждый с бамбуковой тростью в руках.

– Она может пойти с нами, если хочет, – прохрипел старый артист с седыми волосами, завязанными в высокий пучок. – По этим местам рыщет убийца. Девушке небезопасно ходить одной.

– Благодарю, – чопорно произнесла я, подозревая, что сама не доберусь до столицы без карты. – Это очень любезно с вашей стороны.

– Да, убийца рыщет, и до сих пор неизвестно, кто он, – проворчал один из артистов.

– Ты тоже его ищешь? – спросил другой. – Уверен, мы можем получить любую награду, если найдём убийцу.

– Ван обещает повышение статуса. Я устал развлекать придворных. Мне это надоело до мозга костей.

Вот, значит, что это за труппа. Они подчиняются Театральному ведомству и работают по найму в богатых домах и при дворе.

Тут мне в голову пришла свежая идея, и сердце быстрее заколотилось от волнения.

– Как тебя зовут? – спросила я, пожалуй, с чрезмерным энтузиазмом.

– Ёнхо, – ответил юноша.

– А меня Ыйчжон, – соврала я и уточнила, не удержавшись: – Вы все придворные артисты?

– Бродячие, но как-то раз рассмешили вана и теперь выступаем при дворе, когда он нас зовёт.

– А бывало такое, что вас звали в бывшую академию конфуцианства?

И можно ли мне как-то с вами туда пробраться?

– Раз-другой.

– Вы сейчас идёте туда развлекать вана?

– Нет, сегодня одному знатному господину исполняется шестьдесят, и нас позвали выступить на семейном празднике.

Меня охватило разочарование. Всё-таки придётся лезть через стену, как и собиралась. Возможно, живой из академии я не вернусь, но всё равно нет смысла искать убийцу, нет смысла вообще что-либо делать, пока не узнаю, там ли моя сестра.

– Тут не слишком далеко, – говорил Ёнхо, пока мы брели по дороге. – До столицы где-то полчаса. Ты же справишься? У тебя… у тебя сандалии в крови. Могу донести тебя на спине…

– Ни в коем случае! – рьяно вскрикнула я.

Он всплеснул руками, а другие артисты захихикали.

– Похоже, мы приютили дикую кошку, – прошептал один из них.

Постепенно их разговоры превратились для меня в монотонный шум. Мы приближались к высоким каменным стенам крепости, окружавшей Ханьян, столицу Чосона. На вход стояла очередь, и я нервно одёрнула юбку, занимая место в конце. Мне полагалось находиться в изгнании вместе с родственниками отца, ещё оставшимися в живых, на острове Чеджудо – далеко-далеко отсюда. Но похоже, родители всегда знали, что однажды нам придётся спасаться бегством. После моего рождения они подготовили фальшивые документы для нас с сестрой и передали нам в тот день, когда в наш дом вторглись чиновники из Ыйгымбу. Эта бумага была единственным, что хранилось у меня под одеждой, а не в походном мешке, и сейчас я её достала.