Мэгги какое-то время смотрела на лист бумаги, а затем положила его в стопку к остальным. Потом взяла челюсть, повертела ее в руках, рассматривая сеть тонких трещин. Зачем приобретать и тем более хранить такой зловещий предмет? Неужели ее предки считали, что эта челюсть – магическая? Может быть, она принадлежала какому-то святому, который с ее помощью читал священные тексты?

Она отложила челюсть и взяла дагерротип. Мэгги смотрела в невидящие глаза мертвого ребенка. Это было жуткое изображение, но она не могла отвести взгляда. Мальчику было не больше четырех лет. Она вспомнила Комка в этом возрасте: вспоминала, что он много спал – прямо как соня; вспоминала его постоянно взъерошенные волосы, мягкие, теплые пальчики, хватавшие ее за руку. Мэгги не могла себе представить, как она будет жить, если потеряет его. Она размышляла о ребенке с портрета. Как его звали, отчего он умер? Наверное, он приходился ей дальним родственником, каким-нибудь троюродным дядей. Может быть, он был сыном Филипа, того Дрейкфорда, который сошел с ума и сжег ферму.

Сжег все, кроме этой фотографии.

Когда от дров в камине остались лишь угли, Мэгги заметила, что мать стоит, прислонившись к дверному косяку, и задумчиво смотрит на нее.

– Ты все прочла?

Мэгги кивнула.

– Не возражаешь, если я сяду?

Мэгги не возражала.

Миссис Дрейкфорд села за стол напротив дочери и осторожно взяла у нее из рук дагерротип. Она мельком взглянула на изображение, потом убрала его с глаз долой.

– У тебя есть вопросы?

– Да.

– Хорошо. Я отвечу, если смогу.

Мэгги не сразу смогла подобрать нужные слова. В конце концов, она остановилась на одном:

– Почему?

– Почему я скрывала это от тебя?

Мэгги покачала головой.

– Почему ты осталась?

Элизабет Дрейкфорд ответила не сразу. Она расправила плечи и принялась раскладывать на столе извлеченные из ящика предметы, как товары в витрине магазина.

– Потому, что у меня есть дети, – наконец, произнесла она. – Потому, что я нужна твоему отцу. Я не из тех, кто пытается уклоняться от ответственности.

– Ага, – буркнула Мэгги, – но неужели тебе ни разу не хотелось уклониться?

– Позволь мне не отвечать на этот вопрос. Иногда матери прибегают к Пятой поправке^[12]. Придет время, и ты поймешь.

Смех Мэгги яснее всяких слов говорил о ее отношении к материнству. Она ткнула пальцем в забинтованную руку и почувствовала жжение.

– Я ни за что не соглашусь передать это по наследству. Честно говоря, я все-таки не понимаю, почему ты осталась, и уж совсем не могу понять, зачем ты согласилась на второго ребенка.

Мать ничего не ответила. Мэгги смотрела ей в лицо.

– Ты когда-нибудь сожалела о том, что родила нас? – спросила она.

Во взгляде матери вихрем пронеслись самые разнообразные эмоции. Уголки ее рта опустились. Мэгги стало стыдно. Это был не вопрос: это было оскорбление.

– Неважно, – сказала Мэгги. – Мы здесь.

– Верно, – ответила мать. – И это тоже здесь. – Она кивнула на ящик. – Мы совершили ошибку, показав его тебе?

– Нет, – совершенно искренне ответила Мэгги. – Я хочу знать правду, даже самую страшную и жестокую.

Мать обвела жестом разложенные на столе предметы.

– Ну что ж, вот она. Правда. Прямо перед тобой. И что ты думаешь?

Мэгги посмотрела на «коллекцию».

– Я думаю, что она неполная.

Миссис Дрейкфорд кивнула.

– Я просматривала содержимое этого ящика сотни раз, искала любую зацепку, хоть что-нибудь полезное. Но там ничего нет, Мэгги. Что-то есть, но не то, что нужно. Здесь достаточно сведений для того, чтобы человек мог пуститься в путь, но не хватает указаний, чтобы куда-то прийти. Если и были какие-то «инструкции» или «тайный рецепт», они потеряны.

– Но Ласло…

– Ничего не знает, – перебила мать. – Ты даже не представляешь, как я обрадовалась, когда он сказал, что является хранителем проклятия! Наконец мы получим хоть какие-то ответы, думала я. Но этот Ласло… – Она покачала головой. – Полное разочарование – это еще мягко сказано. По крайней мере, Базилиус был в курсе дела.

Мэгги покосилась на стопку красных конвертов.

– А что с ним случилось?

– Понятия не имею. В последний раз он написал после рождения Эдит Дрейкфорд, в 1918 году.

Мэгги подумала.

– Ты заметила, что положение меняется в худшую сторону?

– Что ты имеешь в виду?

– Первые Дрейкфорды просто болели. Генри Дрейкфорд, Эдвард. У них были какие-то язвы, или проказа, что-то в таком духе. И только через несколько поколений Дрейкфорды стали превращаться в… – Мэгги запнулась. Ей не хотелось произносить это слово вслух. «В монстров».

– И еще, это теперь начинается раньше. – Она заглянула в дневник. – Генри успел поработать преподавателем в Гарварде, прежде чем у него стали появляться признаки проклятия. Должно быть, он серьезно заболел только в тридцать, тридцать пять.

Мэгги подняла пораженную руку.

– Мне девятнадцать. Почему так рано?

– Хороший вопрос, – сказала Элизабет Дрейкфорд. – Может быть, Ласло сумеет на него ответить. – Она посмотрела на часы на каминной полке. Перевалило за полночь. – Нам не мешает немного поспать. Тебе это больше не нужно?

– Пока нет.

Женщины убрали вещи и бумаги в ящик. Мэгги вернула челюсть в ячейку.

– Значит, дядя Дейв прочитал эти письма и решил… уйти?

– Его нашел твой отец, – тихо произнесла Элизабет. – Он понятия не имел о том, что Дейв обнаружил ящик. Он думал, что тщательно спрятал бумаги. Осознание того, что он виноват в смерти брата, едва не сломило его. Конечно, матери у них были разные – твоя бабка бросила Билла и ушла через неделю после его рождения, – но Дэвид всегда оставался его малышом. Его любимчиком. Твой отец обожал его. – Мать горько вздохнула и покачала головой. – Как будто ему без этого было мало несчастий.

Мэгги смотрела на документы.

– Что ж, теперь я их увидела. Ты боишься, что я…

Фраза повисла в воздухе. Миссис Дрейкфорд закончила складывать документы в ящик, потом устремила на дочь проницательный взгляд.

– Боюсь ли я, что ты тоже «уйдешь»? Нет, Мэгги. Не боюсь. Ты не такая.

– А какая я? Сильная?

Мать слегка улыбнулась.

– Ты слишком упряма для этого.

Глава 9. Беглянка

Мэгги не собиралась спать. Она погасила свет в своей комнате и, обняв колени, сидела на кровати и ждала, пока уснет мать.

Она знала все звуки этого дома: скрип половиц, царапанье ветвей о стекла. За стеной спал Комок, и хорошо знакомое сопение успокаивало ее. Мэгги хотела заглянуть к брату, но опасалась разбудить его. Она знала: если он проснется, начнутся бесконечные расспросы о ящике, о ее планах… нет, прощание исключалось. У нее было много дел и мало времени.

Мэгги безоговорочно доверяла своим инстинктам. Она всегда чувствовала, когда пора заканчивать церемонию «поедания грехов» и поскорее убираться из дома покойного; точно так же она с первого взгляда понимала, от кого из родичей и соседей умершего следует ждать серьезных проблем. Странно, но это почти всегда были разные люди. Инстинкты никогда не подводили Мэгги, и сейчас внутренний голос говорил ей, что Ласло – обманщик. Этот скользкий тип с хорошо подвешенным языком преследовал какие-то свои цели. В этом она была абсолютно уверена.

Но демон действительно являлся хранителем проклятия. Возможно, это был ее единственный шанс.

Дневник Дрейкфордов укрепил ее решимость. Не раз и не два ее предки отправлялись в дальние путешествия, чтобы раздобыть магические предметы и королевские драгоценности, необходимые для выполнения ритуала ведьмы. Да, их попытки не увенчались успехом. Да, все они в конце концов пали жертвами проклятия. Но они ведь пытались, верно? Значит, и она может хотя бы попытаться найти выход.

Должна попытаться.

Мэгги зажгла свечу и разложила на покрывале свои вещи. Их было немного. Демон сказал, что у них есть неделя, и Мэгги сомневалась, что ей придется часто ходить на званые ужины. Немного белья, несколько футболок, запасной бюстгальтер, шерстяные носки, теплый свитер, одеяло, которое она свернула поплотнее. Из туалетных принадлежностей она взяла самое необходимое: щетку и резинки для волос, тампоны, зубную щетку, кусок мыла, дезодорант и бальзам для губ. Мэгги не пользовалась косметикой. Также она взяла электрический фонарик, два романа Агаты Кристи и мультиключ, который ей подарили на четырнадцать лет.

Она заглянула в бумажник. Тридцать долларов и водительские права; с фотографии смотрела молодая женщина, которая не любит задерживаться в государственных учреждениях. Ни банковских, ни кредитных карт. Она подумала о жестянке, стоявшей на буфете в кухне. Она не возьмет все – конечно же нет, – но она не может отправляться в путь с тридцатью долларами в кармане. Сколько там, в банке?

В кухонное окно проникал лунный свет. Когда Мэгги кралась к банке с деньгами, свет луны казался ей прожектором полицейского вертолета. Она подняла крышку, очень осторожно, чтобы не зазвенели монеты. Внутри лежало несколько мятых купюр. Мэгги вытащила три: две двадцатки и пять долларов. Она не смогла заставить себя взять больше. Какая разница, семьдесят долларов или сто? Если потребуются какие-то крупные расходы, демон может взять их на себя, думала она. Пусть его туфли и были полной безвкусицей, наверняка они стоили кучу денег.

Вернувшись в комнату, Мэгги посмотрела на часы, стоявшие на тумбочке. Час тридцать семь. Нужно было поторапливаться. Мать обычно вставала в шесть или даже в пять утра. К этому времени Мэгги должна была быть далеко отсюда.

Она нацарапала на клочке бумаги несколько слов: «Девчонка должна делать то, что должна^[13]. Люблю тебя». Потом просунула записку под дверь комнаты Комка. В доме царила зловещая тишина. Закинув на плечо рюкзак, Мэгги беззвучно, как призрак, спустилась вниз, вышла на веранду и закрыла за собой входную дверь.

Итак, она отправилась в путешествие при свете осенней луны. Мэгги быстро шагала по направлению к живой изгороди. Пешком до деревни было идти полчаса. Ласло мог остановиться только в одном месте: в единственном крошечном мотеле Схемердаля, над заведением Эрла. Она знала, что найти демона будет нетрудно. В этой дыре было всего две комнаты.

Выйдя на темную тропу, которая вела к просвету в живой изгороди, Мэгги обнаружила, что дрожит от холода. Когда она проходила под гигантскими деревьями, ее руки покрылись гусиной кожей. Нет, причиной тому был не холод, а нарастающее возбуждение. Неужели она действительно решилась на это? Да, решилась. Через пару минут она покинет Ведьмин Лес и окажется в Большом Мире – девушка, ищущая ответы на свои вопросы, надежду, исцеление.

Она приняла эстафету от своих предков, и она преуспеет там, где остальных постигла неудача.

Перейдя последний пешеходный мостик, Мэгги увидела узкий луч луны, который просачивался сквозь кроны деревьев, словно свет рампы сквозь щель в театральном занавесе. Это была граница Ведьминого Леса. Она сделала последний шаг и взглянула на мир, лежавший за пределами ее крохотного королевства. Ночной воздух был неподвижен, а на горе было тихо, как в могиле. Не ухали совы, не жужжали насекомые. Животные не шуршали в кустах. Перед Мэгги раскинулась панорама спящих гор Катскилл. А что там, за ними? У нее пересохло в горле. Она не знала. За девятнадцать лет она ни разу не уезжала от дома дальше, чем на шестьдесят пять метров.

Мэгги постаралась взять себя в руки и пошла дальше, мимо знака, к извилистой гравийной дороге, которая вела вниз, в деревню. Но, еще не добравшись до первого поворота, она услышала звук, который заставил ее замереть на месте.