– От кого? Где? Как? К-какой р-ребёнок?

Заикаюсь, чувствуя, что почва вылетает из-под ног.

Теперь вариант с разовой изменой кажется мне более приемлемым, чем прижитый ребёнок где-то на стороне. Ребёнок – это серьёзно. Ребёнок – это навсегда.

– Откуда ты знаешь? А ты уверена, что он его?

– Уверена, – кивает. – А знаю откуда… ну так вышло.

– Нет-нет-нет, погоди, – посмеиваюсь, но это, безусловно, первые звоночки подступающей истерики. – Объясни, как это так вышло, что ты… просто коллега… знаешь то, чего не знаю я? – тычу пальцем себе в грудь. – Жена. Я же жена!

Лика разводит руками на мои риторические вопросы.

– Ну, я же не просто коллега, я ещё и друг. Глеб меня дольше чем тебя знает, понимаешь? Так вышло, – снова повторяет. – Ему позвонили, попросили срочно приехать, мы буквально мчались на встречу. Очень важную встречу, Мила. А Глеб развернул тачку и поехал в другом направлении.

Она запинается, а я подталкиваю продолжать.

– И?

– Дело было на юге города. Мы заехали во двор. К Глебу подошла женщина с девочкой. Они поговорили. Он им денег дал.

– А с чего ты взяла, что это его ребёнок?

– Так… та женщина сказала… что-то вроде… – вздыхает. – «Она записана на тебя, помнишь?» или как-то так. К тому же, – брови Лики сочувствующе складываются домиком, – к тому же девочка очень на него похожа.

Это удар ниже пояса!

Я сползаю по стулу. Даже сидеть нет сил.

Губы дрожат, ладони медленно поднимаются и накрывают лицо. Мне не по себе, и вовсе не хочется рыдать перед Ликой. Но ещё меньше мне хочется бежать до своего кабинета на глазах у коллег и рыдать там.

Всхлипываю, втягивая воздух рваными рывками. Кончиками пальцев смахиваю слёзы, смотрю на Лику.

– Эт-то не может б-быть правдой.

Лика делает скорбное выражение лица.

– Прости, Мила, но ты сама меня вынудила об это рассказать. И это правда.

– И как давно ты знаешь?

– Примерно год.

– А почему молчала?

– Глеб просил не говорить.

Я могу продолжить задавать вопросы, но что это даст?

Сжимаю руку в кулак, подношу ко рту и тихо плачу. Мне хочется прикусить кожу: это поможет заглушить всхлипы, успокоиться, переключив боль и душевной на физическую. Так и делаю. Зубы впиваются в костяшки. Сжимаются крепче. Но всё равно в груди болит сильнее.

– Мила, Мила, перестань.

– Нет, – всхлипы рвутся из меня.

Отчаянно мотаю головой.

– Это конец. Всё ложь! Всё конец!

– Мила…

– Ложь! Ложь! Ложь!

– Успокойся, пожалуйста.

Сквозь слёзы смотрю на Лику. Кажется, она напугана. Ещё бы в разгар рабочего дня у меня истерика в её кабинете.

Она поднимается из-за стола, идёт к двери, закрывает её на ключ.

– Вот так, чтобы никто не зашёл.

– Дай ещё воды, пожалуйста.

– У меня валерьянка есть, накапать?

Киваю энергично.

– Давай.

Немного странно, что у такой железобетонной леди, как Лика, есть успокаивающие. Она несемейная. Детей нет. Её брак – это работа. Она успешный менеджер по продажам, глава отдела, все её подчинённые ходят по струнке смирно и ежеквартально бьют планы сверх установленных значений. Завидую ей слегка.

А вот, видимо, тоже после работы валерьянку попивает в одиночестве.

Аромат лекарства разливается по кабинету. Сомнительно, что это мне поможет. Эффект самовнушения разве что от неё может быть.

Но всхлипываю я уже меньше.

За пеленой слёз обеспокоенное лицо Лики. Собрав волю в кулак, спрашиваю:

– Куда вы ездили?

– Куда-то на Германа.

– Вспомнишь адрес? Место?

Её рот в шоке приоткрывается.

– Ты чего удумала, мать?

– То и удумала, – злюсь. – Своими глазами хочу взглянуть.

– Мила, ну ты подумай! Даже если я тебя туда отвезу, не факт, что мы с ними столкнёмся. Я ж не знаю ни этажа, ни квартиры.

– А ты отвези. Я везучая, столкнёмся!

Почему-то я в этом уверена.

Да, я везучая. Во многом. Кроме брака, конечно.

Сколько лет я была слепа? Как не замечала очевидного? Муж жил на две семьи? Ребёнка там нажил? А Сашка как? Это он после её рождения, выходит, загулял?

Ну да… было тяжело. Не скажу, что у меня была депрессия, но раздражительность зашкаливала. Первые полгода Санька была очень беспокойная. Кричала, если не спала. Если спала, то только на моей груди. Я раздражалась жутко, ощущая, что даже моё тело мне не принадлежит. Интимная жизнь полетела к чертям. Груди было так больно, что, если её касался муж, я взрывалась приступом гнева. Думала, Глеб проявил понимание и деликатность, когда секс, как наивысшее проявление близости, исчез из нашей жизни более чем на полгода, а после напоминал простые механические движения. Влечение к мужу и страсть вернулись намного позже. А он, выходит, налево повадился шастать? И дошастался до прижитого где-то там на стороне ребёнка?

От этих мыслей слёзы начинают капать в два раза быстрее.

– Ещё давай, – стучу указательным пальцем по кромке стакана.

– Ты чего, нельзя так много.

– Можно, мне надо.

– Ну десять капель, разве что.

Следом за лекарством выпиваю стакан воды, а потом, пошатываясь, иду до дивана в кабинете Лики. Разом как-то всё навалилось: и шокирующие новости, и усталость. Силы исчерпались, руки и ноги меня не слушаются, я еле двигаюсь.

– Я полежу немного, ладно? Глаза закрываются.

– Конечно.

– Полчасика полежу и поедем, ладно?

– Ладно-ладно.

– Вот и складно, – шепчу, пристраивая щёку на ладонь.

Диван у Лики жутко неудобный. Маленький, узкий, не предназначенный для лежания бьющихся в истерике сотрудников. Но с горем пополам я на нём устраиваюсь и закрываю глаза. Всхлипы изредка прорываются на волю, давлю их неимоверным усилием.

У меня два выхода: утонуть в жалости к себе или разозлиться.

Выбираю второй.

Только сложно это, как оказалось.

Лика стучит по клавиатуре очень монотонно, а я дремлю. Всё-таки валерьянка действует, кто бы что не говорил.

Из полудрёмы меня выдёргивает вибрация телефона в кармане. Это Глеб.

Отвечаю на автомате. Тот радостно сообщает, что уже освободился и может за мной заехать.

– Не надо. У нас тут с Ликой дела, – говорю прямо полуправду. – Забери Сашку со школы. Будьте дома. Я позже приеду.

– Хорошо, – соглашается Глеб.

На мою радость не выпрашивая, какие дела и по какому случаю. Он такой всегда был. Не выпытывает подробности, если надо, как считает, сама всё расскажу.

– Люблю тебя, – говорит на прощанье.

– Угу, – даю отбой, чувствуя тошнотворный привкус обмана от его слов.

Переворачиваюсь на спину. Правую ногу сгибаю в колене, левую опускаю на пол, ладонью накрывая лоб.

– Пять минут и поехали. Надеюсь, я уже не напоминаю перезревший помидор цветом кожи.

– Нет, даже бледновата немного, – доносится со стороны рабочего стола.

– Вот и прекрасно.

– Ты уверена, что хочешь ехать?

– Уверена, – бросаю даже немного зло. – Очень уверена.

Через полчаса мы выходим из офиса. Молча садимся в машину и едем на юг города.

Глава 6

Лика пытается меня отговорить, но я до последнего стою на своём. В итоге мы уходим с работы и берём курс по адресу, где год назад Лика побывала с Глебом. Сейчас начало пятого, пробки уже начинают формироваться, на особо активных проспектах мы толкаемся в очередях перед светофорами. Пальцами я тарабаню то по дверце машины, то по боку сумки, лежащей на коленях.

– Мила, пожалуйста, постарайся успокоиться, – внушает Лика.

Хмыкаю, издавая странный приглушённый звук.

– И как ты себе это представляешь? – язвлю.

– Смутно, если честно. Прости, я не знаю, что сказать, – в её голосе усталость и непонимание.

Кажется, Лика сама не рада, что всё мне выложила. Но я ей благодарна. Неведение – хуже всего. Особенно, если другие в курсе, а ты нет.

– Я тоже не знаю, что сказать.

– Может, это была случайная связь…

– А ребёнок? – перебиваю.

– Ну, иногда дети и от случайных связей рождаются.

– А трусики в карманах пиджаков от случайных связей появляются?

– Не знаю, что и думать.

– А я вот думаю, – утверждаю с нажимом, – что ей просто надоело ждать, когда Глеб разродится на решительные действия, вот она и подложила их.

Я уверена в этом практически на сто процентов. Всё не случайно. Может, между ними уже ничего и нет? Может, было и прошло? Глеб, наверное, иногда заезжает навестить ребёнка. В тайне от меня. Вот эта женщина и сделала то, что сделала.

Это ты так себя успокаиваешь? – оживает внутренний голос. – А с ребёнком что делать? Было и было, так, что ли? Измена не имеет срока давности. А то, что Глеб скрывал и продолжает скрывать последствия… ну как бы… Малахольная! – выплёвывает в конце.

– Сюда, вроде? – вклинивается в мои мысли неуверенный голос Лики.

Мы заезжаем во двор старого дома-корабля на Германа, паркуемся недалеко от выезда и ждём непонятно чего.

– Ты их узнаешь?

– Думаю, да.

– Прекрасно, – складываю руки на коленях и откидываюсь на спинку сиденья.

Двор зарос кустами сирени и акаций. Голые ветки качаются на ветру, который к вечеру лишь усилился. Небо подзатягивает серой мутью и начинает накрапывать мелкий дождик.

Лика врубает дворники, когда сетка мелких капель на лобовом стекле закрывает обзор.

– И сколько мы так сидеть будем? – интересуется.

– Пока сидим.

– Скоро стемнеет, я ничего и никого не разгляжу.

– Если ей лет пять, как ты говоришь, они скоро будут возвращаться из детского сада.

– А если они не ходят в садик?

Пожимаю плечами.

– Выйдут на вечернюю прогулку.

– В такую погоду? – вздыхает Лика. – Ты сбрендила, Мила. Ехала бы лучше домой.

– С Глебом я позже пообщаюсь. Успеется, – говорю ровно, хотя, на самом деле, реветь ещё охота.

Надеюсь, это странное спокойствие со мной надолго. Вдох-выдох, ещё раз вдох-выдох. Я умею себя контролировать.

– Мила, ты только… про меня не говори ему, а?

– Лика, а как ещё я скажу, что знаю про ребёнка?

– Не знаю, но… чёрт… ты меня подставишь. Глеб такое не простит. А я… я не хочу потерять работу.

– Он тебя не уволит.

Лика достаёт сигарету, щёлкает зажигалкой, потом передумывает и бросает всё обратно в сумку.

– Уволит, Мила.

– Нет, не уволит. Ты отличный продажник, ценный сотрудник, прекрасный руководитель. Глеб специалистами не станет разбрасываться.

– Станет… если узнает, что я проболталась.

Она трогает кнопку на руле, и дворники замирают.

Дождик почти перестал.

Тяжело вздыхаю и обещаю:

– Ладно, я подумаю, как поступить, чтобы тебя не подставлять.

– Спасибо, – кивает, а потом внезапно вздрагивает. – Вот… кажется они.

– Где? – вытягиваю шею, верчу головой по сторонам.

А у самой сердце замирает и в груди холодеет от ужаса.

Я боюсь… боюсь какую-то незнакомую женщину и её пятилетнего ребёнка.

– Да, точно они. Ну, Мила, я уж думала шансов нет их встретить. Но ты была права. Вот, из парадной вышли.

Наклоняюсь вперёд, почти утыкаясь носом в окно. Смотрю на женщину в бежевой куртке и ребёнка в цветастом комбинезоне. На голове у девочки шапочка с милыми розовыми помпонами.

Женщина берёт дочь за руку, и они идут в противоположном от нас направлении.

Я хватаюсь за ручку дверцы и выскакиваю на улицу. Лицо тут же осыпает градом мелких капель, моргаю от прохлады дождя и порыва северного ветра. После тепла салона снаружи очень неуютно.

И пары шагов сделать не успеваю, как Лика, выскочившая следом, хватает меня под локоть.

– Ты с ума сошла? – шипит. – Точно умом тронулась. Мил, ну куда ты?

– Как куда? Поговорить.

По мне так всё очевидно, что надо делать.

– Ну и что ты ей скажешь? Привет, я жена Глеба?

– Типа того.