Он стиснул зубы, сглотнул, поднял взгляд, посмотрел Людмиле Леонидовне в лицо. С губ почти сорвались слова: «Там… в воде…» Но тут вмешался неунывающий Коля.

– Да ничего страшного, – заявил уверенно. – Добежит до отряда, переоденется. И я с ним дойду. А вы давайте в столовую.

Людмила Леонидовна, выражая недовольство, поджала губы, но согласилась, обвела подопечных взглядом, словно в очередной раз пересчитала.

– Та-ак! Все идем на обед! – объявила громко, и тут уже никто возмущаться и отказываться не стал, все дружно двинулись за воспитательницей, оживленно переговариваясь, только Генка с Колей остались на пляже.

– А ты чего не торопишься? – озадаченно поинтересовался вожатый. – Нравится здесь?

Нет! Ни здесь, на пляже, ни вообще в лагере. Но не успел Генка ответить, как Коля опять заговорил.

– Тоже люблю воду, – признался он неожиданно, положив ладонь на плечо Генки. – А знаешь, – проговорил он задумчиво, – когда-то люди поклонялись воде. Относились к рекам, озерам и морям, как к живым существам. Наделяли их душой.

Генка мрачновато и недоверчиво уставился на него.

Неужели он серьезно? Бред какой-то. Пусть еще скажет, что Генка как раз и увидел эту самую душу озера.

Да ну, фигня. И стоило так подумать, увиденное недавно и правда показалось какой-то нелепостью, галлюцинацией. Скорее всего, это рябь на воде исказила Генкино отражение и та самая искрящаяся, похожая на жаркое марево дымка, которую просто не видно вблизи, а потом фантазия разыгралась.

С ним подобное случалось. Не в том смысле, что постоянно видел каких-то привидений и чудиков. Просто Генка любил представлять, особенно после интересной книжки и фильма. А если увлечься, придуманная картинка перед глазами выглядела почти реальной.

Вот и тут. Не нравилось ему в этом лагере, потому и привиделось нечто уродливое.

– Идем! – произнес Коля, спросил: – Есть во что переодеться?

Генка и сам не понял, что произошло, но внутри него будто сгорел предохранитель, и эмоции, скопившиеся за прошедшие полдня, вырвались наружу.

Сбросив Колину ладонь – неужели взрослые считают, что смогут кого-то обмануть этим якобы дружеским и доверительным жестом? – он отпрянул в сторону, зло выдохнул:

– А вы что думаете, мы такие бедные? Что у меня обуви больше никакой нет? Что мы нищие, по людям побираемся? И не надо со мной ходить! Я не маленький и не тупой. Я сам…

Он так и не договорил, умолк на середине фразы, сорвался с места и побежал к корпусу.

Глава 5

Сразу после тихого часа и полдника состоялся сбор отряда. Ребята расселись за столом, на соседних лавочках и даже на ступеньках лестницы. Только вожатый Коля стоял.

– Собственно, мы здесь собрались, – произнес он, – чтобы выбрать актив и название отряда. – Посмотрел на Людмилу Леонидовну, будто сверился, правильно ли сказал, а затем уже менее официальным тоном предложил: – Но для начала все-таки давайте как следует познакомимся. – И пока никто ничего не успел ответить, сообщил: – Я сам тогда и начну. Меня зовут Николай Васильевич Вершинин, если кто еще не в курсе. Но фамилию и отчество можно опустить. Лучше обращаться по имени и на «ты». Хотя на «вы» тоже можно, если кому так удобнее. На данный момент я учусь в университете на историческом факультете. Играю на гитаре, пою, и вроде бы неплохо, – дополнил, ненадолго задумавшись, и, приподняв брови, раскаянно признался: – А вот танцую не очень. – Потом, обведя присутствующих взглядом, спросил: – Ну, кто следующий?

Первым вызвался Паша. Генка даже не сомневался, что это окажется именно он.

– Павел Елизаров, – сдержанно представился Паша, сделал короткую паузу и вдруг абсолютно неожиданно для всех заявил: – Могу быть председателем совета отряда.

Даже Людмила Леонидовна опешила, протянула растерянно:

– А-а… ну-у… – потом опомнилась и с облегчением заключила: – Вот и замечательно! Лично я не возражаю, – переглянулась с вожатым. – У кого-нибудь еще будут какие предложения? Или голосуем?

Никто больше ничего не предложил, даже если и хотел, промолчал. Правда, сомнительно, что кто-то еще стремился в председатели. И все дружно проголосовали за Пашу. В лагерный совет дружины выбрали Олю Корзун, скорее всего, чисто за красоту, а отрядным флажконосцем Яшу Баумана. В редколлегию – Лёшу Корнева, опрометчиво выложившего, что кроме обычной школы учится еще и в художественной, а потом он уже сам предложил черноглазой Инге:

– Будешь тоже? Ты ведь говорила, что немного рисуешь.

Девчонки сразу многозначительно запереглядывались и зашушукались, но Корнев не обращал на них внимания, вопросительно смотрел на Ингу. Та пожала плечами.

– Хорошо. Но я правда немного рисую. Для себя.

– Это не важно, – произнес Корнев. – Главное, что рисуешь.

Нет, все-таки главное было в другом, и большинство это прекрасно понимало. Мотя растянул рот в скабрезной улыбочке, но выдать очередную гадость громко не решился, только что-то пробормотал себе под нос.

Дальше принялись выбирать название для отряда. Мальчишки помалкивали, зато девчонки старательно принялись выдавать варианты. Неля и Римма Быстровы, которые и правда оказались двойняшками, притащили тетрадку с длинным списком.

– А давайте «Лотос», – предложила темненькая Неля. – А девиз «Без воды не расцветает лотос, без улыбок вянет человек».

Мальчишки в большинстве недовольно поморщились и нахмурились от такого цветочного уклона, и даже Римма не согласилась.

– Лучше «Комета». Как раз и лагерь «Спутник».

На том и остановились. И девиз выбрали посерьезнее, который и мальчишкам произносить на линейке не стыдно. Отрепетировали несколько раз, пока не стало получаться достаточно дружно и громко. Потом Паша и Оля ушли на свой первый совет дружины, а остальные и дальше репетировали, как станут выстраиваться в колонну, как будут маршировать сначала просто так, затем с поднятой для отдачи салюта рукой, проходя мимо трибуны и лагерного флагштока, когда будет проводиться торжественное открытие смены.

Когда вся эта утомительная официальная тягомотина закончилась, многие отправились в палату или опять устроились за столом перед корпусом, а Генка, наоборот, двинул прочь, повинуясь зову природы.

Он брел неторопливо, по-прежнему раздумывая об ожидавших его впереди долгих, почти бесконечных двадцати восьми днях смены, о том, что ему привиделось на озере. И о том, что вожатый Коля, как ни странно, не отчитал его за ту выходку на пляже.

Или он действительно странный, не похожий на большинство взрослых, или у него имелись какие-то тайные расчеты, и Генке надо держать ухо востро, ожидая подвоха.

Туалет встретил его мрачной полутьмой, разбавленной светом нескольких расположенных под высоким потолком не слишком чистых окон и не просто неприятным амбре, а жуткой вонью, когда к специфическим ароматам примешивался еще и резкий едкий запах хлорки, кучками рассыпанной по углам.

Захотелось сразу выбежать прочь, но ничего уж тут не поделать – не прятаться же по кустам, опасаясь, что в любой момент тебя кто-нибудь застанет. Тогда позора точно не оберешься.

Возле стенки, в нескольких шагах от выхода, топтался совсем мелкий пацан, возможно из самого младшего тринадцатого отряда. Переступал с ноги на ногу, постоянно поддергивал шортики и шмыгал носом. Генка его даже не сразу заметил, да и потом не стал разбираться, что малек здесь забыл. Может, они там в прятки играли, вот он так неудачно и спрятался. А потом неожиданно раздался голос Моти:

– Э, шибздик! А ты чего тут телепаешься? За другими подглядываешь?

– Не-е, – протянул мальчик тонким подрагивающим голосом и с надеждой взглянул на Мотю, который улыбался во весь рот и наверняка представлялся ему совсем взрослым дядей. – Тут просто дырка и не сесть. Я никогда еще в такие не ходил, – поделился он доверчиво. – Вдруг одежда испачкается.

Мотя с пониманием покивал, подтвердил:

– Ну да, тут просто так не получится, приноровиться надо. – А затем заботливо предложил: – А ты их сними. И шорты, и трусы.

– А положить куда? – Малек повертел головой. – Здесь везде грязно.

Мотя поморщился, без слов соглашаясь, сочувственно вздохнул и опять предложил:

– Хочешь, я подержу?

Генка даже взмолился мысленно, чтобы малыш не повелся на эту помощь, но вмешаться не решился. А вдруг Мотя и правда с маленькими совсем другой, и сочувствие его непритворное. Тем более тут никто не видел, и лишний раз демонстрировать свою силу не надо.

А малек, похоже, уже не мог терпеть. Он поспешно рывками стянул шортики и трусы, сунул их Моте и ринулся к ближайшей дырке.

Генка, почти успокоившись, застегнул брюки, развернулся и как раз застал момент, когда Мотя проявил себя во всей красе – гоготнул, произнес, переведя взгляд на Генку:

– Поганкин, стукнешь кому-нибудь, утоплю. Вот прямо здесь. – И невозмутимо направился к выходу, демонстративно помахивая малышовскими вещичками.

Малек или не понял сразу, или не поверил, так и сидел на корточках. И Генка поскорее метнулся к выходу, не дожидаясь, когда тот во всем разберется и примется рыдать. А ведь точно примется, не представляя, что теперь делать – не бежать же до отряда почти голышом.

Стыд нестерпимо жег уши и щеки. И не понять, за кого больше: за малыша, за Мотю или за себя. Потому что Генка точно знал: он и правда никому не расскажет о случившемся, не решится. А ведь стоило ему первому поинтересоваться у малька, в чем дело, и ничего подобного не произошло бы. Но он, как всегда, решил – его не касается. И все-таки совсем уж убегать и делать вид, что ему плевать, не стал.

Убедившись, что Мотя скрылся из виду, Генка обшарил все кусты поблизости, надеясь: тот, недолго думая, зашвырнул чужую одежонку в первое же попавшееся место. Но ничего не нашел и отправился в отряд.

Мотя запросто мог утащить добычу и туда, бросить прямо в палате. Это до всяких гадостей он изобретательный, а в остальном большой сообразительностью не отличался. И тогда Генка, дождавшись подходящего момента, сможет тихонько забрать малышовские штаны, вернуть хозяину, а туповатый Мотя даже не догадается, что и как произошло. Но опять не сложилось.

Генка действительно нашел Мотю возле жилого корпуса. Тот сидел за столом в компании других ребят, но никаких посторонних вещей у него при себе не было. Он хотел осторожно проскользнуть мимо, но Мотя его заметил и показал кулак. Хорошо хоть не двинул следом, желая убедиться, что Генка не нажалуется на него воспитательнице или вожатому, даже не засомневался, что побоится.

Войдя в палату, Генка остановился недалеко от двери, вытянув шею, оглядел издалека Мотину кровать, находившуюся в другом конце комнаты, но и там нужных вещей не обнаружил. Если только Мотя запихнул их в тумбочку, что навряд ли, или под матрас. Но не станет же Генка, когда в любой момент в палату мог войти кто-то посторонний, обыскивать чужую постель. Поэтому он подошел к приоткрытому окну, принялся наблюдать за сидящими на улице пацанами.

Через какое-то время появился Паша, тоже остановился возле стола. Генка уставился на него, мысленно прикидывая – может, ему рассказать? Во-первых, он председатель совета отряда, во‑вторых, всегда за справедливость. И Мотю не боялся.

Вот если Паша сейчас тоже зайдет в палату, Генка точно все ему выложит. Он даже мысленно себе в этом поклялся, что непременно решится и сделает. А Паша и правда направился к лестнице, и сердце Генки застучало в два раза быстрее, а в сознании так и заметались пока еще не высказанные слова. Но тут откуда-то примчалась перепуганная девушка со светлыми волосами, собранными в хвост.

Глаза у нее были широко распахнуты, щеки полыхали огнем, а галстук сбился на сторону. Она застыла перед корпусом, растерянно завертела головой туда-сюда, и, заметив стоящего на крыльце Колю, сразу кинулась к нему.

Вожатый, наблюдая за тем, как девушка скачет по ступенькам, не стал дожидаться, когда она заговорит, шагнул навстречу, спросил сам:

– Лен, ты чего? Что-то случилось?