Так или иначе после принятия клятвы Гиппократа вчерашние студенты готовятся делать свои первые самостоятельные шаги в медицине, еще не понимая, что на деле точка отсчета совершенно другая. Их путь начинается не с вручения диплома, а с самой первой лекции – с введения в специальность. Этот отправной пункт в суете и ажиотаже можно проскочить незаметно. Все студенты нетерпеливо поглядывают на часы, торопя время, чтобы скорее приблизиться к заветной анатомии, гистологии и далеким, а оттого еще более привлекательным хирургии, неврологии или терапии. Введение в специальность так и остается рядовой записью в зачетке, предметом, который, конечно же, все формально сдают – ведь ничего не надо зубрить, достаточно иногда появляться на лекциях. Можно кокетничать и назначать свидания, пока тебе рассказывают о профессионализме, ответственности и коллегиальности. Слова лектора кажутся настолько банальными, что просто пролетают мимо ушей. Все с облегчением выдыхают, получив зачет, так и не осознав, что это единственный предмет, который некоторым не суждено сдать никогда, даже несмотря на наличие диплома.

Даже на пенсии врач попадает в ситуации, когда надо оказать неотложную медицинскую помощь. Беда может случиться где угодно и когда угодно, вопрос только в профессионализме медика, который оказывается рядом с нуждающимся в помощи.

Всем, однажды принесшим клятву Гиппократа и никогда не изменившим ей, посвящается эта книга.

Глава третья
Онкология. Филадельфийская хромосома

Они познакомились на курсах английского. Марина поступала в педагогический и хотела подтянуть язык, а Вадиму надо было сдать кандидатский минимум. Для проверки знаний им вручили текст по истории штата Пенсильвания.

Марина быстро справилась, задание показалось ей легким. А вот Вадим язык основательно подзабыл после школы и понял лишь то, что Филадельфия – столица Пенсильвании. Он пыхтел над текстом, озирался по сторонам и, встретившись взглядом с Мариной, беспомощно пожал плечами и улыбнулся. Марине улыбка понравилась, и она вызвалась помочь.

К окончанию курсов они решили пожениться. Почему-то обоим запомнилось, что на последнем занятии им дали разобрать текст про кактусы.

В загс они пришли с двумя горшочками. В одном – плоский светло-зеленый росток с нежными ворсинками вместо колючек. Второй кактус был пупырчатый, основательный, покрытый толстыми твердыми колючками, как ежик. Из гостей были только родители и самые близкие друзья – молодоженам не хотелось пышной свадьбы, тем более что Марина уже мучилась токсикозом. Посидели дома, тихо, по-семейному.

На свадьбу им подарили огромную цветочную вазу, похожую на малахитовую, и они посадили туда оба маленьких кактуса – как символ своего семейного благополучия.

Через семь месяцев родилась дочь. К тому времени Колюнчик уже вымахал на полметра в высоту. Он рос крепким и сильным. Плоскунчик так и не обзавелся острыми иголками и остался нежным на ощупь. Еще через несколько лет кактусы было уже не оторвать друг от друга – Плоскунчик так обвился вокруг Колюнчика, что казалось, будто они срослись корнями.

Марина и Вадим смеялись, что если с одним из них что-то случится, то второй просто не выживет.

* * *

Все началось с простой усталости. Иногда поднималась температура. Марина даже не насторожилась – подумаешь, немного знобит по вечерам. Ну, перерабатывает, давно не была в отпуске. Опять-таки хлопоты: муж, дочка, дом – наверное, просто устала. Она всегда была хорошей хозяйкой – вставала раньше всех, умудрялась перестирать все белье, накрахмалить до хруста простыни, отгладить мужу рубашку, приготовить вкусный завтрак. Любила гостей, хорошо накрытый стол, умудрялась готовить изысканные блюда почти из ничего. Однажды только промахнулась – где-то вычитала рецепт петуха в сладком соусе. Смотрелось на блюде красиво, но курица с мосластыми ногами бегуньи на длинные дистанции в приторном болгарском компоте из слив и яблок оказалась несъедобной, и гости, переглядываясь, откладывали вилки. Марина тогда очень переживала, а Вадим только смеялся. Он-то был совсем неприхотлив, предпочитал простую пищу, мог всю неделю довольствоваться котлетами с гречкой и лишь незлобиво подтрунивал над затеями жены.

Ему ничего не было нужно, кроме рабочего стола и чертежной доски. Жену и дочку он любил до беспамятства.

* * *

Однажды Марина гладила мужу рубашку и вдруг почувствовала такое сильное головокружение, что не смогла удержаться на ногах и опустилась на пол, да еще и утюг уронила. Муж прибежал, подхватил на руки, уложил. Марина еще долго порывалась встать, догладить, но Вадим не дал. А утром пошли в поликлинику.

Она еще смеялась, что прекрасно себя чувствует и больничный ей никто не даст, скажут: «Симулянтка». Равнодушная участковая бегло посмотрела, поставив дежурный ОРЗ, отправила на анализы. А на следующий день позвонила заведующая и попросила зайти к ней сегодня же с мужем.

– Марина Васильевна! Рано еще что-то говорить, но у вас очень высокие лейкоциты. Это кровяные тельца, который ответственны за защиту организма от инфекции. Мы, конечно, сделаем повторный и более углубленный анализ, но, к сожалению, цифры столь высоки, что ошибка маловероятна. Я дам направление в Институт гематологии. Там вас обследуют дополнительно.

Марина взяла результаты анализов, пока еще не понимая, что произошло. Повернулась к мужу в надежде на его успокаивающую улыбку и, только увидев его посеревшее лицо, испугалась по-настоящему.

Потом месяц обследований, теплящаяся надежда, болезненная пункция костного мозга и, наконец, диагноз: хронический лейкоз, вызванный генной мутацией под названием «филадельфийская хромосома».

Марину с мужем направили к специалисту.

Вадим остановил ее у кабинета.

– Марина, подожди меня здесь. Я поговорю с врачом, потом зайдешь ты, – сказал он тоном, не терпящим возражений.

А она и не спешила – знала, что ничего хорошего им не скажут, и хотела еще на несколько минут отдалить окончательный приговор.

– Добрый день! Я – доктор Бельский, Эдуард Леонидович.

Врач вышел из-за стола и протянул руку. Вадим крепко пожал ее, как будто от силы и дружественности этого прикосновения что-то зависело.

Доктор указал на стул напротив, а сам углубился в анализы. Потом откинулся на спинку кресла и посмотрел на Вадима. Собственно, слов и не требовалось, по лицу Бельского было все понятно.

– Все так плохо? – хрипло спросил Вадим.

Бельский поднялся и положил руку ему на плечо. Вадим попытался встать и понял, что его не держат ноги.

«Не говори ничего, подожди минуту! Я не могу это услышать! Дай мне немного прийти в себя. Там, за дверью, Марина. Как мы с тобой скажем это, доктор? Как ты живешь с этим, каждый день вынося приговор? Помолчи еще минуту, подари мне ее. Последнюю минуту, когда еще можно на что-то надеяться, что-то планировать, радоваться жизни». Все это, конечно, Вадим не сказал вслух, а только поднял на Бельского полные боли глаза.

– Хронический миелолейкоз.

– Что это значит? – почему-то шепотом спросил Вадим.

– Это значит, что у вашей жены рак крови, и, к сожалению, это неизлечимо. Разумеется, мы назначаем «химию», чтобы не было ухудшения, можно добиться долгой ремиссии, но…

– Что «но»? – Вадим отказывался верить услышанному.

– Максимум пять лет. В лучшем случае.

– Вы понимаете, что вы говорите?! – почти закричал Вадим. – Ей тридцать девять, у нас дочка в шестом классе. Какие пять лет?!

Бельский вздохнул и поставил на стол графин с водой.

– Хотите, чтобы я сказал Марине Васильевне или вы сами? Кстати, за дочку можете не беспокоиться. Это не наследственное. Где-то произошел сбой в системе. Что-то спровоцировало развитие, может, радиация, может, солнце. Кто ваша жена по профессии?

– Учительница, но мы в прошлом году ездили с ней в Крым, было очень жарко. Говорили, что год активного солнца.

– Да, вероятно, это стало толчком к пробуждению болезни. Давайте, не откладывая, начнем лечение. Поговорите с женой и приходите ко мне, разработаем схему, будем делать контрольные анализы и надеяться. Опять-таки медицина не стоит на месте.

Вадим не помнил, как закрыл за собой дверь и вышел в коридор. Первое, что он увидел, – это глаза жены. В них еще теплилась надежда, но тут же погасла, когда их взгляды встретились.

Они еще долго вместе ходили по врачам. Пробовали разные комбинации лекарств. Обращались за помощью даже к экстрасенсам. Вадим купил микроскоп, научился считать лейкоциты самостоятельно и каждое воскресенье регулировал дозу лекарств. Врач из онкоцентра поражалась, насколько Марина оставалась стабильна.

– Ваш муж продлевает вам жизнь! – восхищалась она каждый месяц.

А Вадиму после семи лет борьбы говорили, что жена уже минимум два года живет вопреки всему, что известно науке. Лечащий врач даже написала статью в журнале.

Марина тоже держалась как могла. Она работала на полную ставку, летом ездили в отпуск. Она не принимала никакой помощи по дому и даже выглядела прекрасно. Смешно сказать – им завидовали! Дочь росла и, казалось, не подозревала, что происходит с мамой. Сама Марина то ли не понимала своей обреченности, то ли делала вид, что не понимает. Вадим так никогда и не сказал ей о пятилетнем приговоре Бельского.

Так прошло лет десять после постановки диагноза. Дочь закончила школу и поступила в медицинский институт. Семья переехала в новую квартиру. Купили чешский спальный гарнитур и югославскую стенку в гостиную. Там же поставили малахитовую вазу с Колюнчиком и Плоскунчиком. Чтобы ее перевезти, пришлось нанять умелую команду грузчиков – кактусы вымахали почти до потолка.

А в марте Марина вдруг опять упала в обморок.

Через неделю она уже лежала под капельницей в онкоцентре и еле шевелила покрытыми язвами губами. Вадим с дочерью не выходили из палаты. От боли Марина не могла ни говорить, ни есть. Вадим смачивал ей губы мокрой холодной ложкой. Дочка тихо плакала в изголовье. Как будущий врач, она все понимала. Вадим же отказывался верить.

Он до последнего держал ее за тонкую, как прутик, руку и все говорил и говорил. Ему казалось, что он не дает ей уйти, вспоминая, как они познакомились, как поженились, как она помогла ему с текстом про далекую Пенсильванию и ее столицу – город Филадельфию.

Похоронили Марину на кладбище, рядом с могилой родителей. «Их счастье, что не дожили», – почему-то все время думал Вадим. У него не было ни сил, ни права на слабость и слезы. Рядом стояла беременная дочь, которую он тихо утешал вместе с ее мужем. А она только плакала и плакала, гладя свой округлившийся живот.

По обычаю поставили на могилу стакан с водкой и хлебом. Ночью пошел дождь, и, когда утром Вадим пришел на кладбище, в стакане вместо водки была уже только дождевая вода, а хлеб размок, и его склевали птицы.

А еще через месяц заболел Плоскунчик. Сначала он покрылся желтыми пятнами, потом стал подсыхать с корня, как-то скукожился, ссохся, и однажды Вадим нашел его на полу. Плоскунчик, отцепившись от Колюнчика, сломался у основания и умер.

Глава четвертая
Ожоговое отделение,
или Лоскутное одеяло

Женщина в цветастом платье сидела у колыбели. На коленях у нее лежало лоскутное одеяло. Она уже давно не могла его закончить – то не находилось кусочков подходящий ткани, то времени. Младенец сосал палец, смотрел на мать и молчал. Та что-то напевала ему.

Полог юрты откинулся, вошел мужчина, приобнял женщину. Она спрятала у него на груди лицо, чтобы он не видел слез радости. Оба были скупы в проявлении чувств.

– Посмотри на сына! Как он вырос, пока тебя не было.

Мужчина взял в сильные руки ребенка и высоко поднял. Малыш молчал. Лоскутное одеяло упало на пол.

– Зачем ты латаешь его, я куплю тебе все, что ты хочешь! – ласково сказал мужчина.

Женщина покачала головой:

– Я не чиню, я сшиваю разное, чтобы получить целое.

Женщина понимала значение каждого куска ткани, она чувствовала рисунок. Отдельные элементы сливались в единый танец. Она могла надолго отложить работу, пока не находила нужный лоскуток. Свекровь и золовки приносили ей хорошие, почти не ношенные платья. Она благодарила, но никогда не использовала в работе. «Не приживется, чужая!» – думала она про себя и прятала материю в сундук. Никогда, правда, не выбрасывала, боясь обидеть.

Мальчик рос, начал потихоньку ходить, а мать все трудилась над своим одеялом. Иногда, когда попадался нужный лоскут, она не ложилась допоздна, пока не пришьет его на место. Иногда критически оценивала свою работу, распарывала и начинала все сначала.

– Опять не прижилось? – с усмешкой спрашивал отец, но не возражал, а, наоборот, привозил новые куски тончайшей кожи или даже искристого шелка.

А она все выискивала подходящую по цвету, толщине, качеству ткань, которая точно сочеталась бы с соседними лоскутами.