«Рамис любил черное», – мелькает первая мысль.

– Извините, мы закрыты на праздник! – произносит Регина, поспешив гостям навстречу.

Услышав строгий голос Регины, я чуть притормаживаю шаг, потому что в наше детское кафе заходит сразу несколько внушительных фигур. Я очень напрягаюсь, потому что, как минимум, черный не входил в праздничный дресс-код, установленный Селин, а как максимум – неизвестные были настроены не очень дружелюбно.

– А мы на праздник.

– А вы к кому? – допытывается Регина.

К кому – я понимаю очень скоро.

Ноги моментально подкашиваются, и от слабости я ставлю дочь на ноги и сжимаю ее руку – так сильно, что она громко ойкает от боли.

– Мама, мне больно! – вскрикивает дочка.

Мне тоже. Очень. В глазах стремительно темнеет, когда я вижу его.

Ступая ровным, четким шагом к нам приближался мой самый страшный кошмар.

Нет…

Нет…

Нет!

Остановившись всего в шаге от нас, Рамис чеканит:

– Я на день рождения. К дочери.

Согнувшись пополам, я очень быстро подхватываю Селин на руки и резко разворачиваюсь в сторону черного выхода. Благо, я знала путь к нему как свои пять пальцев, поэтому рванула в ту сторону не глядя.

Но Рамис, конечно же, предугадал и мое бегство…

Он всегда знал меня чересчур хорошо.

У черного выхода нас с Селин встречает амбал и, загородив собой выход, произносит:

– Лучше вам вернуться, Айлин Муратовна. Я вас провожу.

– Не трогайте меня! Убери свои руки от моей дочери! – огрызаюсь и отшатываюсь от рук бритоголового.

– Мама! – хнычет Селин, прижимаясь лицом к моей шее.

Я все еще посматриваю на черный выход, но понимаю, что все мои маневры безрезультатны, когда за нашими спинами возникает несколько неприветливых мужчин и возвращают обратно.

К Рамису.

Мы оказываемся в тупике – окончательно и бесповоротно.

Я прижимаю плачущую дочь к себе и закрываю своей ладонью ее лицо. Не хочу, чтобы Рамис даже смотрел на нее. Не хочу.

Отвернувшись, я пытаюсь успокоить дочь и шепотом обещаю ей и себе, что все будет хорошо, хотя сама дышу как после километровой пробежки. Сильно-сильно. До боли в легких. И Селин прекрасно чувствует мой страх…

– Далеко собралась, Айли-ин? – протягивает почти ласково за моей спиной. – Все выходы заблокированы. Отпусти дочь.

Как?

За что?

После нашего развода я не появлялась в столице. Я спряталась в глубинку и просто хотела жить счастливо.

– Мамочка…

Селин начинает жалобно хныкать, когда я дрожащими руками крепко прижимаю ее к себе.

Она, конечно же, чувствовала мой страх и мою обреченность. Оказавшись в западне, я поворачиваюсь к Рамису и накрываю черноволосую голову дочери рукой – в попытке спрятать и защитить.

И от него, безусловно, не ускользает ни один мой жест.

Склонив голову набок, Рамис стискивает челюсти, и желваки ходят по его скулам.

– Мамочка, я хочу в туалет… – хнычет Селин.

– Т-шш…

Рамис бросает ледяной взгляд на Регину и приказывает ей:

– Отведи девочку в туалет. Немедленно.

– Нет, я сама! – выкрикиваю чересчур громко.

– Ты останешься здесь, чтобы не сбежала, – припечатывает тихо, так, чтобы Селин ничего не услышала. – Вздумаешь поднять шум, гости пострадают. Ты ведь не хочешь испортить праздник дочери, Айлин?

Внутри отчетливо обожгло, и мне хотелось закричать: «Это моя дочь! Не твоя!».

К счастью, гости все еще были увлечены ламой, и в кафе были лишь мы одни. Опустившись на колени, я выпускаю Селин из рук и прикладываю тонну усилий, чтобы не впасть в истерику.

Ведь состояние дочери и без того граничило с истерикой.

– Мамочка, я не пойду без тебя!

– Селин, пожалуйста, сделай как сказали и возвращайся. Я буду ждать тебя здесь. Хорошо?

Шмыгнув носом, Селин громко произносит:

– Эти гости плохие? Они хотят обидеть тебя, да?

– Нет, что ты…

– Ты врешь! – выкрикивает Селин. – Вот если бы папа был рядом, он бы нас защитил!

Я с шумом сглатываю.

Папа рядом, Селин. И нам нужна защита от него.

– Пожалуйста, иди с тетей Региной. Сейчас же.

Когда Регина уводит дочь в туалет, я читаю в глазах подруги неподдельный страх. Да, Регина, это он – причина моих кошмаров и слез.

И он нас нашел.

Боже.

Поднявшись с колен, я осторожно наблюдаю за Рамисом. Наплевав на то, что это детское кафе, Рамис окружил его своими людьми и забаррикадировал чуть ли не каждую щель. Они были почти всюду. Сбежать не получится.

– Поговорим, Айлин?

– Нам не о чем разговаривать.

– Например, о Селин.

– Причем здесь моя дочь и ты?!

Не выдержав, сжимаю кулаки и бросаю гневный взгляд на того, кто раньше считался моим мужем и чуть ли не богом. А я бы и готова была считать его богом, если бы он был чуть-чуть милостивее ко мне…

Но то время прошло.

И той наивной Айлин больше нет. Она умерла в том кабинете, куда Рамис отправил ее. Снова.

– Хватит, Айлин, – произносит Рамис жестко. – Сделаем тест и закроем все вопросы. Но лично я уже во всем убедился.

– А ты убедился после первого аборта или второго?! Чудовище!

– Айлин, я по-хорошему пришел.

Я закрываю лицо руками.

Лишь представив картину, в которой Рамис получает доказательства своего отцовства, я с ужасом качаю головой и начинаю быстро-быстро говорить:

– Это не твоя дочь! Я понимаю, ты мог подумать, что по срокам все совпадает, но это не так. У меня есть доказательства… Я сделала аборт, как и в прошлый раз… Ты сам отводил меня на аборт… Это не твоя дочь…

– Закрой рот, Айлин.

– Я прошу тебя, не порть ей день рождения! – едва не кричу. – Программа закончится через полчаса, пусть дети поедят торт…

Мы не виделись четыре с половиной года. Я в тайне растила нашу дочь, выстраивала свою жизнь с нуля, закончила университет, много работала, чтобы с трудом открыть собственную кофейню и, кажется, только-только становилась по-настоящему счастливой.

А он, кажется, не изменился ни на дюну – все также приходит в мою жизнь, чтобы разрушить ее.

– Хорошо, – соглашается великодушно. – Но учти: если попробуешь сбежать, я заберу у тебя дочь. На правах ее отца.

Подавив болезненную горечь в груди, я думаю только об одном: бежать.

И как можно скорее.

Глава 3

Меня трясет. Очень сильно.

Я обнимаю себя за плечи, но не нахожу опору внутри себя, чтобы за нее зацепиться. Хотя раньше, после долгой и порой изнурительной терапии с психотерапевтом, у меня это получалось.

Все сбито напрочь.

С появлением Рамиса все старания, все труды колоссальной работы над собой – сбиты и раздавлены в ноль.

Все счастье, выстраиваемое годами – рушится буквально на глазах.

– Мама, смотри, какой большой торт! – кричит дочка, счастливо улыбаясь. – Здесь тоже лама, мама!

– Невероятно! – отвечаю Селин. – Это нужно запечатлеть, дорогая.

– За-печат-леть? – выговаривает по слогам.

– Да, сфотографировать, – объясняю на понятном ей языке.

– Да, я хочу сфотографироваться!

– Вот и славно.

Я оглядываюсь в поисках нашего фотографа и замечаю, что Рамис увел своих людей из кафе.. Когда Селин вернулась из туалета, я уже умылась и привела себя в порядок, а он выполнил свою часть уговора, позволив детям насладиться праздником. Ничто не должно было испортить день рождения дочери.

Дав знак фотографу, я подхожу к Селин и поправляю несколько прядей, выбившихся из ее прически, а Селин в это время с восхищением рассматривает свой двухъярусный торт, над которым возвышалась фигура разноцветной ламы из настоящего бельгийского шоколада.

Счастью не было предела: это ее первый большой день рождения.

– Смотри в камеру, малышка, – шепчу ей.

И вместе с Селин бросаю взгляд в объектив фотографа.

Вот только моя улыбка быстро меркнет, когда я встречаюсь с холодным взглядом бывшего мужа. Рамис, конечно же, никуда не ушел, но стоял поодаль и не сводил с Селин своего взгляда. И не только с Селин – меня его темный взгляд тоже царапал, отчего по коже постоянно бегали мурашки.

Выдержав стойкий взгляд Рамиса, я все же перевожу взгляд в камеру и натягиваю улыбку. Пара щелчков, и фото на память сделаны – и со мной, и с друзьями Селин.

Разрезать торт я доверяю профессионалам, а сама отхожу в сторону подальше от дочери. Они с друзьями завороженно смотрят на яркий блестящий торт, особенно, когда его разрезают, и из слоев торта начинает вытекать сладкая вишневая начинка.

Наверное, это очень вкусно, но мне точно и кусок в горло не полезет. Меня вновь начинает знобить. В глазах поминутно то темнеет, то становится очень влажно. Я понимаю, что это последние минуты моего спокойствия – уже завершилась развлекательная программа, дети вот-вот доедят торт и…

И я останусь наедине с Валиевым. Со своим бывшим мужем.

Боже.

Где я повернула не туда?

Я не просила его появляться в нашей жизни. Я не давала о себе знать. Я просто молча воспитывала нашу дочь, а Рамиса видела только в самых страшных снах. Ни за что не поверю, что в нем проснулись отцовские чувства, ведь такие, как он – чувствовать не умели. Совсем ничегошеньки. Даже боль была им незнакома.

…Последними кафе покинула семья Зои Акчуриной, с которой Селин дружила в садике. Пока Зоя и Селин обнимаются, мы перекидываемся с Розой несколькими фразами. С мамой Зои у нас были хорошие отношения, она даже иногда забирала Селин вместе с Зоей к себе домой, пока я работала в кафе допоздна.

– Спасибо, что пришла помочь с детьми, – благодарю Розу.

– Да что ты, праздник получился замечательным!

– Зое все понравилось? – спрашиваю с надеждой.

Ответ Розы я уже не слышу, потому что моя голова забита совсем другим. Где-то рядом находится мой бывший муж, я чувствую, как от его взгляда прожигает лопатки, и это не дает мне покоя.

Когда кафе опустевает, Регина понимающе уводит Селин в нашу детскую комнату. Вместе с ними в качестве надзирателя направляется человек Рамиса, и мне хочется взвыть: неужели у нас нет ни единого шанса на побег?

Пока официанты уходят убирать двор кафе, я отрешенно опускаюсь на первый попавшийся стул и слушаю за спиной неторопливые шаги. Они звучат в такт моему сердцу, которое также спокойно бьется и больше никуда не бежит, как раньше – в мои восемнадцать.

Но стоит Рамису только прикоснуться ко мне, как я тут же подскакиваю со стула и отшатываюсь в противоположную сторону.

Падает стул и переворачивается стол, бьется посуда и вконец разбивается мое доверие к этому человеку.

– Не трогай меня! Не трогай, ладно?! – произношу чуть истерично.

– Успокойся, Айлин.

Рамис.

Мой жестокий муж. Бывший муж. Он срывает все маски и оголяет мой истинный страх к нему.

– Со мной нельзя как раньше, Рамис.

– Я понял.

– Нет-нет, ты ничего не понял! Ты наплевал на нас всех, Рамис. Ты наплевал, а теперь вернулся. Для чего? Скажи мне: для чего?!

– Давай поговорим, Айлин. Сядь.

Оглянувшись за плечо, я ловлю на себе напряженные взгляды нескольких амбалов. Они стоят за дверью, чтобы не пугать мою дочь, но чтобы испугать меня.

Регина выходит на звук, но я убеждаю ее, что все хорошо.

Все хорошо, несмотря на разбитый графин, испорченную дорогую посуду и поломанную ножку стола.

– Сядь, – командует муж. Бывший, конечно же.

Я ставлю стул на место и внутренне сжимаюсь, когда Рамис приближается ко мне чересчур близко, но останавливается возле рухнувшего стола и поднимает его. Он безнадежно сломан, придется вызывать мастера.

– Мои люди починят, – обещает Рамис.

Я молчу, наблюдая за его действиями исподлобья. Поправив свое белоснежное шелковое платье, я свожу колени вместе и выжидательно смотрю на Рамиса.