Арина не могла точно припомнить, но ей казалось, что у ее мамы у самой в детстве были похожие колготки. Добротные хлопчатобумажные колготки, в которых было и не жарко, и не холодно. Один недостаток, рассказывала мама, – они очень плохо тянулись. Зато выбор цветов был огромен. Для самых важных дней, например 1 Мая – День трудящихся, или на Новый год, можно было взять белые. В остальные дни цвет не регламентировался.

«Но все же красные для мальчика я бы не выбрала».

Присмотревшись к серьезному личику ребенка, Арине показалось, что она улавливает знакомые черты.

«Неужели Сильмариллион? Нет, похож, но не он. Отец, наверное. Или другой родственник».

Надпись, сделанная на оборотной стороне, гласила: «Петрушка, 5 лет». Арина напрягла память, но никакого Петруши на семейных застольях припомнить не сумела. Впрочем, со стороны Сила всегда присутствовало меньше родни, чем со стороны Арины.

– Ладно, оставим.

И все-таки она отложила эту фотографию в сторону. В отличие от других, пусть даже и более старых, эта фотография явно попутешествовала по рукам. В двух местах она была смята, снизу отчетливо виднелся залом, а одного краешка и вовсе не было, словно кто-то зубами отхватил кусочек бумаги. Фотография неведомого Петруши не была укреплена в специальных гнездах-зажимах, хотя остальные фотографии были заботливо устроены каждая на своем месте. Некоторые были даже снабжены подписями. Например, черно-белая фотография, но опять же снята на профессиональную камеру.

– «Тетя Олеся в Ялте».

Надпись была сделана детской рукой. Возможно, подписывал Сил. У совсем молодой еще тети были длинные развевающиеся светлые волосы, широкая улыбка и внешность какой-нибудь французской кинозвезды тех лет. Эта тетя должна была разбить немало мужских сердец, о чем наглядно свидетельствовало наличие трех кавалеров, расположившихся на песке у ее ног. Сама тетя Олеся сидела на скале, а под ней, прямо на песке, устроились поверженные ее красотой поклонники.

Арина напрягла память и поняла, что видит молодую тетю своего Сила, которая умерла несколько лет назад. Тетя Олеся была амбициозным ученым, работала с вредными веществами, стремясь дезактивировать их, и в итоге ей удалось разработать метод, с помощью которого вред был нейтрализован. Но за свою научную диссертацию расплатилась сперва здоровьем, а потом и жизнью. Никак не такой итог своей карьере ей виделся.

– А это кто тут у нас?

С любительского снимка прямо в объектив смотрела темноволосая девушка.

Арина вздрогнула. Этот взгляд она узнала бы из тысячи. Несмотря на годы, он все еще был узнаваем. На снимке Арина видела свою дражайшую свекровь. Анастасия Эдуардовна была дамой отстраненной и холодноватой. И все же Арина свою свекровь обожала.

Подружки дразнили Арину, когда узнали, что она идет замуж за Сила.

– Единственный сынок. Мамочкин любимчик. Свекровь тебя поедом будет есть!

Но ничего подобного и близко не случилось. Свекровь не демонстрировала никакой антипатии к невестке, точно так же как не демонстрировала она и какой-то особенной любви к единственному сыну. Ко всем своим родственникам, ко всей своей родне и друзьям, ко всем близким и не очень близким людям она относилась с одинаковой безупречной вежливостью. И от этой вежливости временами веяло таким льдом, что Арине казалось, лучше бы уж свекровь вышла когда-нибудь из себя, заорала, затопала ногами, влепила бы даже кому-нибудь пощечину или вцепилась в волосы, – все лучше, чем эта ее обычная любезная манера вести общение.

– Настя не всегда была такой, – как-то поделился с Ариной подвыпивший дядя Коля. – Это у нее после того, что с Васькой случилось, заскок произошел. С тех пор она такая.

Арина поняла, что речь идет о Василии – отце Сила. И то был первый случай, когда кто-то при ней вслух заговорил об этом человеке.

Упустить такой шанс было нельзя, и Арина торопливо спросила:

– А что с ним случилось? Куда он делся?

Но дядя Коля был вовсе не настолько пьян, чтобы разоткровенничаться дальше. Он прижал палец к губам.

– Тс-с-с! О Ваське – молчок! Настя не разрешает. А что она чувств не проявляет, ничего уж не поделаешь, мы привыкли, и ты привыкнешь. Но в глубине души она хорошая, ты ее еще узнаешь.

Арина и не спорила. И она бы с радостью поближе сошлась со свекровью, но вот та не допускала подобных вольностей. Даже в кругу близких людей свекровь ни на минуту не забывала о правилах хорошего тона. Нет, она никого не поучала, не клевала мозг, вместо этого она так смотрела, что провинившийся зябко ежился, чувствуя себя ничтожным червяком.

Арина, невзирая на все свои старания и усилия, так и не смогла подружиться и близко сойтись со своей свекровью. Та не делала ей ничего плохого, не лезла в их отношения с Силом, позволила жить в квартире бабушки и дедушки Сила и даже ничего не возразила, когда Арина призналась, что не может иметь детей.

– Это ваше с Силом дело, – отрезала она. – Мне лично наследники не нужны.

И больше ни слова не сказала невестке. И никак не дала ей понять, что изменила свое мнение насчет нее. Арину одновременно обижало и удивляло поведение свекрови.

– Твоей матери разве не хочется внуков? Обычно бабушки сходят с ума, так мечтают о внуках.

– Моя мама не такая. Разве ты этого еще не поняла?

Арине казалось, что с тетей Олесей она бы нашла общий язык куда быстрее. И Сил это охотно подтверждал.

– Мама и тетя Олеся были совсем разные. Это и в детстве так было. Люди не верили, что они родные сестры.

Арина могла бы поклясться, что у двух родителей не может получиться двух таких разных девочек. Одна высокая, угловатая, с темной кожей и темными же глазами. А вторая миловидная, словно сказочный эльф, и такая же золотоволосая.

– Одну из них точно подменили.

Но, разглядывая снимки, на которых сестры стояли рядом со своими родителями, Арина могла бы поклясться, что и на родителей ни одна из девочек не была похожа.

Убедившись, что больше знакомых лиц она в альбоме не видит, и вообще устав от этого занятия, Арина в рассеянности кинула альбом обратно на тумбочку. И совсем не заметила, как одна из фотографий выскользнула из него и упала на пол. Это была та самая, ничем не закрепленная фотография мальчика Петрушки в красных колготочках. Она залетела под кровать и уютно расположилась в ожидании того момента, когда серые клубочки пыли закроют ее целиком. О том, что покой этого покрывала будет потревожен в ближайшее время, можно было не волноваться. Арина была не из тех женщин, которые слишком переутомляются на ниве домашнего хозяйства.

К тому же тем же вечером явно сконфуженный их безобразной утренней ссорой Сил принес домой две свеженькие путевки в дом отдыха, которые ему дали на работе.

– Поедем, – уговаривал он Арину. – Отдохнем. А то оба мы в последнее время стали какие-то дерганые. Там сосновый бор, красивейшее озеро, развеемся. Весело будет.

– Куда? Далеко?

– Это всего на пару дней, тур выходного дня. В пятницу вечером заселяемся, в воскресенье выезжаем. Поторопись, родная. Уже почти сорок оплаченных с моей кредитки минут, как наш с тобой отдых проходит мимо нас.

И как ни велико было желание Арины продолжить выяснение отношений, она наступила самой себе на горло, решив, что поругаться они смогут и потом.

Так что она сменила гнев на милость, и супруги стали собираться в поездку, чтобы не терять ни единой драгоценной минуточки от выпавшего им в кредит отдыха.

Когда они уехали, квартира какое-то время стояла пустая. В ней царила особая гулкая тишина, присущая лишь старым домам. Казалось, что тени когда-то населявших ее людей сейчас в безмолвии и пустоте вновь ожили, заговорили, заходили по комнатам. Под высокими потолками зазвучали чьи-то голоса и зазвенел детский смех. Но это длилось лишь несколько мгновений. Потом в замочной скважине повернулся ключ, и фигура человека в длинном плаще вошла в квартиру.

Уверенным шагом он прошествовал в супружескую спальню, подошел к тумбочке и быстро взял с нее старый альбом с фотографиями. Не открывая его, он спрятал его себе за пазуху. Затем он направился обратно к дверям, но по пути ненадолго задержался. И затем произошло нечто странное. Каким-то легким и почти неуловимым ласкающим движением руки человек коснулся потрескавшейся поверхности тумбочки. Тонкие пальцы пробежали по трещинкам, задержались на кем-то выцарапанном слове «Лихолесье».

Почудилась даже улыбка, блеснувшая из-под капюшона. Движение это было мимолетным. Так ласкают старую собаку, отжившую свой век, но все еще безмерно любимую и ценимую всеми домочадцами, невзирая на всю ее дряхлость и неопрятный вид. Затем ночной гость издал тяжкий вздох и фигура его растаяла в темноте – кем бы ни был этот таинственный посетитель, он исчез так же внезапно, как и появился.

А старая квартира с его уходом, казалось, наполнилась еще больше тенями, шепотом и голосами. Старинные настенные часы внезапно начали бить. Тяжелый гулкий бой наполнил собой всю квартиру, отражаясь от стен, он двенадцать раз заставил содрогнуться всех ее обитателей. А их было много. Они стали появляться с первым ударом. Казалось, что призраки былых хозяев пришли в эту ночь под эти стены, чтобы вновь оказаться в том месте, где когда-то жили, любили, были счастливы или не очень.

Кем были все эти люди, чьи тени в отсутствие живых хозяев так вольготно чувствовали себя тут? Лица некоторых можно было бы узнать со страниц фотографий из старого альбома. Тут встречались и старики, и дети, мужчины и женщины, красивые и не слишком, здоровые и страдающие от различных недугов. Но все они были членами одной семьи, старинным родом, обреченным на вымирание. Отчего же судьба была столь сурова к этим людям, не дав им продолжить самих себя? Что такого совершили они ужасного, что кем-то свыше им было отказано в такой милости?

Внезапно стрелки часов на стене побежали в обратном направлении, страницы календаря завертелись со страшной силой назад, и картинка за окном стала меняться. Первой исчезла новостройка, с которой не один год боролись местные жители, потому что она лишала их возможности идти коротким путем к универмагу. И лишь после того как жителям пообещали, что через новое здание можно будет ходить прежним маршрутом, проблема решилась. Стройка пошла своим чередом. Строители должны были сдать его еще пару месяцев назад, но все оттягивали этот заветный миг. И вот теперь эта новостройка внезапно исчезла вместе с окружавшим ее забором, словно растворилась в ночном тумане. А на ее месте возник симпатичный скверик, пусть и совсем маленький, но не лишенный своей приятности.

Следом за новостройкой из поля видимости исчез универмаг, а потом пропала знаменитая архитектурная доминанта города – здание «Лахта Центра», в народе ласково прозванная «кукурузиной». Затем здания стали исчезать одно за другим, да так быстро, что невозможно стало уследить за всеми происходящими изменениями в городском пейзаже. На месте новостроек сначала возникали голые пустыри и уродливые развалины, а затем внезапно, как из руин, каменная или кирпичная кладка молодела, поднимались новые здания. Типовая застройка, торговые центры, блочные пятиэтажки, маленькие коттеджи, построенные еще пленными немцами сразу после войны. Деревянные, барачного типа строения, мирно доживающие отпущенный им век.

Когда календарь закончил свой бег, на нем прочно замерла дата 21 июня 1986 года. А часы на стене снова показывали ровно полночь.

Утром в квартире Казюлиных было многолюдно. В трехкомнатной коммунальной квартире из своих комнат выползали жильцы. Возле туалета топталось несколько человек. Был среди них и мальчик в пестрых штанишках, в тех самых, в которых когда-то щеголял его брат – Петрушка. Теперь штанишки перешли к младшему братишке, к Васятке. А Петрушка теперь был совсем большой мальчик, будущий студент. Он носил длинные брюки и белую рубашку. Было видно, что он уже полностью одет для выхода, даже успел повязать галстук. В руках он держал папку с распечатанными документами.