* * *

Я сидела одна в машине, холод просачивался под кожу прямо в кости, минуты превращались в часы. Мое теплое дыхание образовывало морозные облака в воздухе, и я, не переставая дрожать всем телом, обхватила себя руками. В машине становилось холоднее, и мне казалось, что здесь я и замерзну. Но я не смела пошевелиться, не смела даже думать о том, чтобы выйти из машины. Ее гнев пугал, его нельзя было избежать или предсказать масштабы… Я не могла позволить себе сделать ничего.

С наступлением ночи тьма снаружи сгущалась, уличные фонари отбрасывали длинные жуткие тени, которые танцевали на окнах. Я всегда боялась темноты. Каждый человек, проходящий мимо машины, в моих глазах оказывался потенциальным убийцей или монстром. Я зажала рот рукой, сдерживая свои всхлипы… Хотя здесь никто не мог их услышать.

Я понятия не имела, сколько времени прошло. Я знала только, что мне нужно в туалет… очень-очень сильно. Руки онемели, зубы стучали, я, сидя на заднем сиденье, вся съежилась.

Кажется, прошла вечность, прежде чем дверца открылась. Я в удивлении подняла глаза и увидела маму, одетую в обтягивающее черное платье, со зловещей красной помадой на губах. Выражение ее лица было непроницаемым, и я не могла не почувствовать укол страха в глубине души, когда она смерила меня взглядом.

– Выходи, – прошипела она, и я с трудом выскользнула из машины на холодный ночной воздух.

Я не стала спрашивать, куда мы направляемся. Я давно поняла, что ей не нравятся такие вещи… Она ненавидела, когда я задаю ей вопросы.

Мама повела меня по тускло освещенной улице, я дрожала, все еще чувствуя холод, пробирающий до самых костей. Через пару минут мы подошли к шикарному ресторану с вывеской, на которой были выведены курсивом красивые буквы. Мама провела меня внутрь, и тяжелая дверь закрылась за нами с мягким стуком.

Оказавшись внутри, мама провела меня в туалет, а затем усадила на мягкую кожаную скамейку у входа, прежде чем снова исчезнуть, бросив через плечо строгий, предупреждающий взгляд, который так и кричал: не двигайся. Проходящие мимо люди бросали на меня косые взгляды, а я неловко ерзала на скамейке.

Я ненавидела, когда люди на меня смотрели.

Оглядевшись, я поняла, что в этом ресторане нет детей, кроме меня. Освещение было тусклым, отбрасывало длинные тени, которые танцевали на стенах, странная, незнакомая музыка тихо играла на заднем плане. Все взрослые были одеты в красивую одежду, держали в руках напитки и негромко вели беседы.

Я уставилась на свои потертые туфли. Мама пыталась придать им лучший вид с помощью перманентного маркера, но с ними мало что можно было сделать.

Мелькнула белокурая голова, и я увидела, как она – мама – смеется и улыбается мужчине, который, я могла поклясться, был на встрече этим утром. Что она делала?

Я никогда не видела ее такой… такой счастливой. Она никогда не была такой рядом со мной.

Минуты, казалось, длились вечно, и все это время я следила за матерью. Она осторожно взяла мужчину за руку и увела его от бара вглубь тускло освещенного ресторана. Мой живот урчал – я была очень голодна, и мне хотелось поскорее уйти отсюда… Что-то в этом месте заставляло мои нервы натягиваться струной.

Я продолжала ждать в мрачном углу, чувствуя себя забытым предметом мебели, и беспокойно оглядывалась по сторонам, надеясь, что мама скоро вернется.

Наконец, спустя вечность, они вышли оттуда, куда мама затащила мужчину ранее. Ее волосы растрепались, помада размазалась – красные мазки проступали на идеально напудренной коже.

Но меня напугала улыбка на ее лице. В ней было что-то тревожное, что-то, что заставляло меня нервничать. Хотя я не совсем понимала почему.

Мужчина наклонился, чтобы поцеловать ее, схватил за задницу, и мой живот скрутило. Я сидела в замешательстве и наблюдала за ними. Через минуту она медленно отстранилась и подмигнула ему, прежде чем зашагать к тому месту, где сидела я.

Ее улыбка исчезла, как только она подошла ко мне. Мама схватила меня за руку сильно и больно и, вытащив из ресторана, повела обратно к машине.

Мы тронулись, и тут мама наконец повернулась ко мне, ее голос был тихим и угрожающим.

– Завтра у тебя будет еще один шанс. – Ее слова разрезали воздух, как бритва.

Я кивнула, не зная, что сказать. Как у нее получилось договориться? Я не могла спросить, иначе она бы просто разозлилась.

– Посмотри на меня, – прорычала она, а затем неожиданно ударила меня по лицу. Это была острая, жгучая боль, от которой у меня навернулись слезы. Мама кричала на меня и раньше, впиваясь ногтями в мою кожу, трясла меня, чтобы донести свою мысль… но она никогда меня не била.

Что-то внутри рухнуло из-за этого, оставив странное, покалывающее чувство, которое распространилось по всей моей груди. Мама сверлила меня взглядом.

– Это только начало, Оливия. Если ты снова облажаешься, это будет не просто пощечина. Ты меня слышишь? Я заставлю тебя пожалеть о том, что ты не умерла. – Ее голос был холодным и угрожающим.

Я кивнула, слезы, которые мне удавалось изо всех сил сдерживать весь день, теперь текли по щекам.

Она усмехнулась, и остаток пути мы ехали в тишине.

* * *

На следующее утро мы снова были на том же месте, и я не могла избавиться от оцепенения, которое охватило меня в тот момент, когда она дала мне пощечину. Но, может быть, лучше оно, чем то страшное чувство, которое я испытала вчера.

Может быть.

Как и прежде, раздался еще один стук в дверь, и там была та же ассистентка, ее глаза расширились, когда она увидела нас.

– Я никогда не видела, чтобы кто-то получал второй шанс, – прокомментировала она, жестом приглашая нас в коридор и явно пытаясь получить ответы от моей матери. – Повезло вашей девочке.

Мама просто напевала, слегка ухмыляясь, когда мы шли.

Нас провели в ту же комнату, где случился мой вчерашний провал, но на этот раз… что-то во мне изменилось. Нервозность, которая охватывала все мое существо, исчезла, сменившись странным чувством отстраненности, как будто я на самом деле не стояла там, а они на самом деле не наблюдают за каждым моим движением. Мужчины в костюмах смотрели на меня с пустыми лицами, никаких надежд в их глазах не было – как будто они были готовы к тому, что я снова провалюсь. Мужчина, который был вчера в ресторане, сидел справа, и краем глаза я увидела, как он подмигнул моей матери.

Я долго смотрела на них – до того момента, пока моя мать не начала шевелиться позади меня из-за охватившей ее паники.

А затем я открыла рот… и запела.

Ноты срывались с моих губ легко, заполняя всю комнату. Я могла это сделать. Как всегда говорила мне мама, я не была умна и ни на что другое не годилась.

Но я могла петь.

Песня лилась – я закрыла глаза и позволила музыке унести меня. I Dreamed a Dream. Это была любимая песня бабушки. Именно она помогла мне выучить ее, и мы часто пели вместе у нее дома. Каждый раз, когда я пела эту песню, бабушка плакала.

Наконец открыв глаза, я увидела мелькнувшее удовлетворение на лицах мужчин, которые все это время пристально за мной наблюдали. Мужчина из вчерашнего вечера кивнул маме, и все ее тело, казалось, облегченно обмякло.

Значило ли это, что я сделала все хорошо… что она больше не будет на меня злиться?

Остальные мужчины поднялись и, как и вчера, собрались покинуть комнату.

Но мужчина из вчерашнего вечера остановился перед нами. Он был по-настоящему красив, с элегантно уложенными черными волосами и в строгом и опрятном костюме, как те, что носят люди в кино.

Но было в нем что-то такое, из-за чего у меня возникало чувство, словно по коже ползают насекомые.

Все в нем казалось слишком безупречным, слишком идеальным, и его темно-карие глаза… они были худшей частью. Они были холодными, как у мамы, и мне была ненавистна сама мысль о том, что прямо сейчас они оценивают и судят меня.

С легкой улыбкой, которая никак не растопила холод его глаз, он наклонился.

– Ты станешь большой звездой, милая.

Его слова были как шелк – гладкими и маслянистыми на ощупь. Мне не нравилось, как они скользнули по моей коже. Я вздрогнула, и ногти мамы впились мне в плечо, молча упрекая меня.

Мужчина протянул руку.

– Я Марко. И мы с тобой… мы будем лучшими друзьями.

Я пожала ему руку, не уверенная в том, что должна сказать.

– Я Оливия, – наконец сказала я… Как глупо. Наверняка все знали, кто я, еще до того, как я запела… верно?

Он усмехнулся, но в этом звуке не было никакой радости. Казалось, он смеялся надо мной.

Я ненавидела, когда взрослые так делали.

Отпустив мою руку, он погладил меня по голове. Его прикосновение было железным, слишком собственническим, и я неловко поерзала под его хваткой.

Мама, как обычно, не заметила моего дискомфорта. Или, может быть, ей просто было все равно.

Скорее всего так и было.

– И что дальше? – промурлыкала она, сцепив руки под подбородком и сияя, глядя на Марко, как на самого замечательного человека, которого она когда-либо встречала.

Марко начал рассказывать ей кучу вещей, смысл которых я не совсем понимала – запись рождественского альбома, прослушивания на телешоу, фотосессии и многое другое. Когда он что-то сказал о туре, я нервно моргнула пару раз. Я не могла этого сделать. У меня была школа, мои друзья, а весной концерт хора.

– А как же школа? – икнув, пробормотала я, когда Марко стал перечислять кучу городов. Кроме этой поездки, я никогда не была за пределами округа. Города, которые называл Марко, выходили за рамки нашего штата и охватывали всю страну.

Марко уставился на меня сверху вниз, его взгляд был пустым. Лицо мамы выражало смесь ярости и раздражения – ни то, ни другое не значило ничего хорошего.

Он на мгновение сильнее сжал мои волосы, а затем снисходительно погладил меня по голове.

– Все это теперь не имеет значения, Оливия, – пренебрежительно ответил мужчина, его голос сочился превосходством. – У нас на горизонте гораздо более интересные вещи, чем какое-то формальное образование.

Он снова усмехнулся, и непонятное мерзкое чувство пронзило мое тело.

– И кроме того… разве твои одноклассники не будут завидовать, когда ты станешь большой звездой?

Мои глаза расширились. Мне было все равно на все это. Лотти и Меган было все равно на это. Я больше не увижу своих лучших подруг?

Мама и Марко продолжили говорить о планах, оцепенение, которое охватило меня, превратилось в панику.

Что происходит?

Когда моя мама объяснит мне, что происходит? До вчерашнего дня слова мамы были туманны, – она говорила об этом «моменте, который изменит всю жизнь», не рассказывая мне, что именно так изменится в нашей жизни.

– Нам нужно будет сделать ей мелирование и стрижку получше, – протянул Марко, заставляя меня обратить внимание не на внутреннюю панику, а на тот факт, что он снова смотрел на меня. – И эта одежда… – Его голос затих, но я почувствовала насмешку в его тоне.

Я взглянула на свое платье, задаваясь вопросом, что с ним не так, и, посмотрев на маму, увидела, что ее щеки раскраснелись. Она смутилась.

– И ей нужно будет набрать несколько килограммов, – продолжил Марко. – Мы не можем позволить ей выглядеть как уличный мальчишка.

Я поправляла платье, пока они продолжали говорить обо всем, что хотели изменить во мне, как будто меня вообще здесь нет.

Взгляд Марко все еще был сосредоточен на мне. Его глаза были так же холодны, словно внутри него была пустота. Дедушка говорил мне, что по глазам можно многое сказать о человеке.

Я не понимала этого до сегодняшнего дня.

Наконец Марко, казалось, закончил, взглянул на часы и выругался, увидев время.

– Мне нужно бежать на встречу. Марша отправит все документы, – бросил он, уже направляясь к двери.

– Прекрасно! – крикнула ему вслед мама. Она все еще говорила тем странным, чрезмерно возбужденным голосом, которого я никогда раньше от нее не слышала.