На профиль Люка в «Рождении любви» я наткнулся случайно: телефон разрядился, и я взял его ноутбук, чтобы узнать погоду. Он не вышел из аккаунта, и на экране все еще высвечивалось окно чата. Поняв, что это сайт знакомств, я чуть не выключил ноутбук. Меньше всего мне хотелось совать нос в личную жизнь отца. Но потом взгляд зацепился за фотографию, с которой улыбался я – еще детсадовский ребенок, во рту которого не хватало зубов. «Не знаю, как я буду жить, если его потеряю», – писал Люк какой-то женщине, предшественнице Ребекки. Несколько раз прочитав весь их разговор, я в полной мере осознал, что отец использовал меня в качестве приманки.

Через два месяца после переезда к Люку горе сменилось оцепенением, и я жил словно во сне. Долгое время все вокруг казалось слишком унылым, так что я сперва даже не узнал эмоции, нахлынувшие на меня горячей волной.

Потом осенило: это ярость.

Приятно, что меня вновь хоть что-то взволновало – пусть даже осознание того, что мой отец мошенник и подлец. И я решил как-то поправить ситуацию.

Вот только не думал, что стану испытывать такую неловкость.

– Я чувствую себя полной дурой, – признается Ребекка, убрав руки от бокала с вином. – Хочется думать, что я не дала бы ему денег, но… кто знает. Он умеет убеждать. – Заметив мой кивок, она уточняет: – Люк и раньше так делал?

– Несколько раз. – Насколько мне известно.

– Ему место в тюрьме, – с горечью говорит Ребекка.

Вы можете выдвинуть обвинение. Я пришел сюда отчасти затем, чтобы предложить ей такой выход. Пусть притворится, что сегодняшнего вечера не существовало, и продолжит переписываться с Люком. Даст ему возможность самому себя утопить. Я, конечно, не эксперт, но ведь его поведение совершенно незаконно, верно? Так пускай гниет в тюрьме. А я тем временем постараюсь убедить маминого брата, дядю Джека, досрочно завершить работу в организации «Врачи без границ» и вернуться домой.

Однако теперь слова застревают в горле. Дело вовсе не в преданности отцу, и все же… что-то меня останавливает. «Он отдал мне лучшую часть себя, – говорила мама, когда ее подруги смешивали Люка с грязью. – Подарил Лиама, так что я буду к нему снисходительна». Трудно сказать, какого поступка она ждала бы от меня сейчас.

Прежде чем я успеваю все как следует обдумать, Ребекка начинает собираться.

– Наверное, мне нужно тебя поблагодарить, – замечает она, хотя в ее голосе нет и намека на признательность. Вполне ожидаемо. Вероятно, эта женщина уверена, что сын пошел в отца. Впрочем, несколько смягчившись, она добавляет: – Я ухожу. Давай куплю тебе что-нибудь навынос?

Господи, нет. Не хватало еще, чтобы она тратила на меня деньги. Убраться бы отсюда поскорее.

– Ничего не нужно, спасибо. И… простите.

– Тебе не за что извиняться. – Ребекка поднимается на ноги. – Кроме несчастья родиться сыном Люка Руни. – Чуть помедлив, она уточняет: – Как тебя зовут? Лиам, ты сказал?

– Да.

Достав из сумочки кошелек, Ребекка кладет на стол рядом со своим бокалом двадцатидолларовую купюру.

– Что ж, удачи, Лиам. У меня такое чувство, что она тебе понадобится.

Глава 4
Лиам

Я многое помню о Вегасе.

Помню, как меня, пятилетнего мальчишку, пугали шум и яркий свет. Помню, что мне понравилась Джейми Куинн, женщина, с которой мы познакомились возле бассейна. Потом их с Люком поженил мужчина, изображающий Элвиса, и скучающий фотограф вручил Джейми пару полароидных «семейных снимков». Одну фотографию она спрятала в сумочку, другую отдала мне. Я сохранил ее до сих пор. Единственная фотография, на которой сняты вместе я и Люк. Остальные в какой-то момент отправились в мусор.

Помню я и гостиничный номер. Нам с Кэт, дочерью Джейми, дали кучу подушек и одеял и велели построить в ванной крепость. Кажется, там мы и спали.

На следующий день Джейми отчего-то оставила нас на Люка, а потом и он решил куда-то уйти.

– Присмотри за сестрой, – велел он, пряча покрасневшие глаза под солнцезащитными очками. – Я быстро.

Я пробормотал, что она мне не сестра, когда дверь за ним уже закрылась.

В пятилетнем возрасте время не имеет особого значения, но Люк определенно «быстро» не вернулся. Заскучав, я включил телевизор, и мы немного посмотрели мультики. Потом начался какой-то мультсериал под названием «Песочница с привидениями». Я его раньше ни разу не видел, а Кэт отпрянула от телевизора, как от огня.

– Ненавижу этот мультик, – заявила она и выскочила за дверь.

Не зная, как быть, я последовал за ней. Оказавшись в коридоре, мы… пошли вперед.

До сих пор не верится, что мы столько времени бродили сами по себе. Наверное, люди, попадавшиеся нам по пути, думали, что наши родители где-то рядом, либо же им просто не было дела до двоих детей. Поначалу мы веселились и наслаждались бесплатной едой, но вскоре, покинув привычный отель, безнадежно заблудились. Испугавшись, я схватил Кэт за руку и не выпускал ее ладонь, даже когда моя собственная онемела.

В конце концов, безмерно уставшие, мы свернулись калачиком за пустой стойкой в обшарпанном вестибюле какого-то отеля и заснули. Открыв глаза, я не сразу понял, где мы и что происходит. Я по-прежнему мертвой хваткой сжимал руку Кэт. Рядом с нами на коленях стояла седоволосая женщина в каком-то фартуке поверх одежды.

– Ну, привет, – сказала она. – Что вы здесь делаете?

Вскоре появились родители. Джейми заявила Люку, что подает на развод, схватила Кэт и ушла вместе с седоволосой женщиной. Больше я никого из них не видел.

___________

Приближаясь к многоквартирному дому в стиле лофт, где мы живем, я замедляю шаги. На кухне ярко горит свет. Я выключил его перед уходом. Значит, Люк, чем бы он ни занимался, сегодня вернулся рано, хотя обычно не появляется дома раньше полуночи.

Он знает? Может, нашел в корзине сайта знакомств сообщение Ребекки с подтверждением встречи и понял, что я выдавал себя за него? Впрочем, что он может сказать? «Хватит лезть в мои аферы, маленький засранец. Откуда, по-твоему, у нас деньги на эту квартиру?»

Кстати говоря, очень даже милую, с высокими потолками и большими окнами, стенами из кирпича и тянущимися по потолку промышленными трубами. Она увешана незаконченными картинами в стиле импрессионизма, которые, как утверждает Люк, рисовал он сам. Я в этом сомневаюсь – ни разу не видел его за работой. Вполне мог купить картины за бесценок у какого-нибудь голодающего художника и выдать за свои.

На полпути до меня доносится женский смех. Я замираю как вкопанный. Господи, у него свидание? Неожиданно. Прежде Люк никого не приводил домой. Иначе сказочке о больном ребенке тут же пришел бы конец.

Мрачно улыбаясь, я поспешно шагаю по коридору. Жаль, что первые за несколько месяцев проблески энергии появились у меня не благодаря любимым занятиям вроде игры в лакросс или общения с друзьями, а из желания разрушить отцовские махинации. Но на безрыбье и рак рыба. Может, удастся испортить ему игру дважды за один вечер.

Я открываю входную дверь и натыкаюсь взглядом на Люка – никак не могу заставить себя называть его папой. На нем привычный наряд: обтягивающая оксфордская рубашка и джинсы, каштановые волосы небрежно взъерошены. Привалившись к кухонной стойке со стаканом в руке, он общается с блондинкой в черном, которая стоит ко мне спиной. Заслышав шаги, Люк поворачивается в мою сторону, и я почти жду, что его лицо скривится от ужаса. Но нет, он радостно улыбается. Я даже оглядываюсь через плечо, чтобы понять, кого отец так счастлив видеть.

– Лиам! Приятель! – восклицает Люк. – Ты как раз вовремя.

Приятель? И как на это реагировать?

– О, здравствуй! – Женщина с сияющей улыбкой оборачивается ко мне. – Мы только что о тебе говорили.

В глаза тут же бросается ослепительно сияющее ожерелье с такими крупными бриллиантами, что камни просто обязаны быть фальшивыми. Поняв вдруг, что, по сути, я пялюсь на ее грудь, я поспешно перевожу взгляд на лицо женщины. У нее светло-карие глаза, как у моей мамы, и, когда она сжимает мне руку, я едва сдерживаю желание крикнуть ей, чтобы бежала отсюда без оглядки.

– Да ну? – вместо этого уточняю я. – И я такой, как вы ожидали?

– В точности как описывал Люк, – тепло подтверждает она. Вот теперь я в самом деле в замешательстве. Он не врал ей, что мне пять лет? Или что я умираю? – Я Аннализа. Извини, что вот так врываюсь в ваш дом, мне очень хотелось увидеть студию.

Студию? Я обвожу взглядом квартиру открытой планировки и замечаю, что с тех пор, как я ушел отсюда, незаконченных картин значительно прибавилось. Люк решил продать ей одну из них? Интересно, сколько она может стоить? Конечно, не так дорого, как экспериментальное лечение рака. Или я недооценил его фальшивый художественный талант?

– Бедняга Лиам устал жить в бардаке, который устроил его старик, – вздыхает Люк. Правдивее слов я от него еще не слышал. Вот только он скромно опускает голову, как будто говоря на самом деле: «Дети, чего с них взять! Они не в силах распознать истинную гениальность».

– Очень рада знакомству, Лиам, – вновь вступает в разговор Аннализа. – Хотела бы я, чтобы мы встретились при более благоприятных обстоятельствах. – В ответ на мой непонимающий взгляд она добавляет уже мягче: – Мне очень жаль твою маму. Я тоже потеряла свою несколько лет назад в результате несчастного случая и понимаю, насколько это тяжело. Я любила ее больше всех на свете и до сих пор по ней скучаю. Ты, наверное, тоже скучаешь по маме.

Господи Иисусе. Я никак не ожидал, что подружка моего отца вскроет кокон пустоты, несколько месяцев окутывающий мое сердце, и от нахлынувшей боли я не смогу нормально дышать. Мне вдруг хочется снова впасть в оцепенение. Или разозлиться. Злость казалась приятной. И какой-то значимой.

– Конечно, скучает, – приглушенным голосом соглашается Люк.

И я немного прихожу в себя. Даже возникает желание ему врезать. Откуда Люку знать о моих чувствах? Мы с ним никогда не говорим о маме. Я обсуждаю ее лишь с дядей Джеком, и то обычно в сообщениях. Он шлет мне их с мамой детские фотки, я в ответ отправляю снимки, на которых мы с ней на игре в лакросс, наряженные на Хэллоуин или просто корчим дурацкие рожи без всяких причин. Цифровой след воспоминаний отчего-то причиняет меньше боли, чем попытки прикрыть словами зияющую дыру, которую оставила в наших жизнях ее смерть.

– Можно тебя обнять? – спрашивает Аннализа, сжимая мою руку.

Не дожидаясь ответа, она заключает меня в благоухающие цветами объятия. Немного удушающие и крайне неудобные. Я никого не обнимал с маминых похорон и, кажется, забыл, как это делается. Я не понимаю, куда девать руки и почему не гнется спина, словно в позвоночник воткнут стальной стержень. За плечом Аннализы маячит Люк с улыбкой Чеширского Кота. Все явно идет согласно его плану. И от этого мне становится еще хуже.

– Спасибо. – Я высвобождаюсь из ее объятий. – Для меня это много значит.

– Надеюсь, ты отлично освоишься в штате Мэн. – Аннализа гладит меня по щеке. – Пусть зимы здесь суровые, зато лето чудесное.

– Да. Пока что… э-э… все хорошо.

Аннализа обладает даром изящно и непринужденно переводить разговор с одной темы на другую. Мы обсуждаем, каково это – переходить в новую школу во втором семестре предпоследнего года учебы. Она расспрашивает о лакроссе, явно заранее потратив время на изучение основ игры, и убеждает в выпускном классе попробовать свои силы в школьной команде. Потом заговаривает об отношениях на личном фронте, но эта тема исчерпывается очень быстро. С тех пор как Бен бросил меня почти год назад, я ни к кому не проявлял интереса.

Все это время Люк лишь гордо улыбается, изображая из себя отца, и время от времени вставляет что-то вроде: «Я всегда так говорю!» или: «Дети! И что с ними делать?». Пустые вежливые фразы. Все это настолько сбивает с толку, что вскоре у меня начинает раскалываться голова.

– Господи, уже гораздо позже, чем я думала, – в конце концов с легкой улыбкой замечает Аннализа, бросив взгляд на встроенные в микроволновку часы. – Пора домой. Рада была поболтать, Лиам. Надеюсь, скоро увидимся.

– Я тоже надеюсь, – выдавливаю я.

– Какой замечательный вечер, – потирает руки любезный папа Люк.