– На самом деле мне ничего об этом не известно. Я был членом церкви всего месяц, и от меня требовалось только выучить несколько догматов и заплатить небольшой взнос. Впрочем, Оук Маттиаса не убивал. Это я могу сказать точно. Он был там в ночь, когда все произошло, и сидел в нескольких местах от меня, прямо перед Маттиасом. И это, если вдуматься, немного странно, ведь обычно он садился в одиночестве в дальний левый угол. Но не всегда.

Виктор наклонился вперед:

– Как вы думаете, что произошло?

Джон не спешил отвечать и, щурясь с проницательным видом, обдумал вопрос. Грею подумалось, что он, наверное, хороший адвокат.

– В последние несколько дней я вообще почти ни о чем другом не думал. Я не верю ни в Бога, ни в сверхъестественное, поэтому всякая мистика исключается, по крайней мере для меня. – Он уставился в свой бокал со скотчем и покачал его из стороны в сторону. – Полагаю, Маттиас так или иначе оставил нам прощальный подарок, который еще предстоит обдумать. Проверить себя на веру или ее отсутствие, как сказать. Не знаю, господа. Знаю только, что собираюсь напиться сегодня вечером вусмерть, до поросячьего визга, и, возможно, несколько следующих вечеров посвятить тому же занятию.

Глава 11

К тому времени, как Грей и Виктор вернулись в номер профессора, было уже поздно. Профессор приналег на абсент, а Доминик, не подверженный этому пороку, расположился за журнальным столиком с мраморной столешницей, в очередной раз гадая, в каких условиях рос Виктор, какими были его детство и юность. Сам он предпочитал не отвечать на вопросы, требующие ответной откровенности, а потому избегал подобных тем, но человеческая потребность в общении сильна, и недостаток личной информации друг о друге порой приводил к почти неловким ситуациям. В недолгие проведенные вместе часы они с профессором успели обсудить все, от философии и литературы до того, где в Токио лучшие суши, однако Грей не знал, где Радек вырос и есть ли у него семья.

Когда Виктор погрузился еще глубже в свое изумрудное зелье, Грей внезапно почувствовал острую потребность расспросить его о прошлом, даже если бы это означало необходимость самому отвечать на вопросы.

– Виктор, ты когда‑нибудь был женат?

Темные глаза профессора горели под тяжелыми веками, как будто абсент не мог проникнуть достаточно глубоко в его организм, чтобы это изменить.

– Нет, – ответил он. Ответил медленно, рассеянно, и за его словами стояла нерасcказанная история.

Грею хотелось расспрашивать дальше, но вместо этого он сделал глоток пива.

– Не хочешь объяснить про звезды на мантии?

Взгляд Виктора переместился к окну.

– Серебряные звезды – классический признак мага. Волшебника.

– Я правильно понимаю, что ты не о волшебнике типа Дэвида Копперфильда?

– Правильно.

– Значит, мантия там или нет, – проговорил Грей, – все это связано с оккультизмом?

Виктор махнул рукой.

– Оккультизм – весьма широкое понятие, оно означает просто-напросто сверхъестественные либо мистические верования и практики. У оккультизма сотни ответвлений и подразделений, и маги – всего лишь один тип из тех, кто его практикует.

– Тогда почему ты так удивился, когда упомянули серебряные звезды?

– Потому что маги – во всяком случае, настоящие – никак не связаны с сатанизмом. Популярная в Америке концепция, что доверчивых подростков втягивают в сатанизм через оккультизм, – просто городской миф. У того, кто читает «Гарри Поттера», играет в ролевые игры или увлекается Таро и хиромантией, не больше шансов погрязнуть в сатанизме, чем у всех остальных.

– Признай, – усмехнулся Грей, – то, что ни Дом Люцифера, ни Церковь Зверя на самом деле не поклоняются дьяволу, весьма сбивает с толку.

– Сами они не спешат развеивать популярные заблуждения о себе, но тем не менее ты прав.

– Такое вообще бывает? – спросил Грей, выдвигая вперед ступни, упираясь локтями в колени и нагибаясь. – Я имею в виду настоящую магию.

– Ответ на этот вопрос зависит от того, у кого спрашивать. По-моему, ты уже убедился, что грань между верой и неверием, колдовством и реальностью может быть очень тонкой. И мы пока не понимаем до конца, где она проходит и в чем заключается.

Грей натянуто улыбнулся. Воспоминания о нескольких последних делах с Виктором обосновались у него в глубине сознания, как сплетенная пауком сеть, и подтачивали материалистическое мировоззрение.

– Я, как обычно, постараюсь сохранить непредвзятость.

Кажется, Виктора удовлетворил такой ответ. Профессор поглаживал свой бокал, будто руку любимой женщины.

– Хотя мантия с семью звездами – классический аксессуар мага, она не дает никакого представления о его специализации. Придется мне как‑то конкретизировать, какую отрасль магии практикует наш подозреваемый, чтобы знать, с чем нам предстоит иметь дело.

– Специализация? Отрасль? – взмахнул руками Грей. – Во что вообще верят маги? Что, по их мнению, заставляет волшебство работать?

– В отличие от священников и жрецов, которые видят источник силы в духовной сущности или сущностях, маги обращаются к космосу, к невыразимым словами силам Вселенной.

– Нью-эйджем попахивает, – поморщился Доминик.

– Нью-эйдж – движение современное, а корни истинного магического учения уходят в историю на тысячи, возможно десятки тысяч лет. Маги десятилетиями, на протяжении всей жизни практикуют и оттачивают свое верования.

Грей сделал последний глоток пива и теперь сидел, обхватив пустую бутылку ладонями.

– Я все‑таки не понимаю, что именно они делают.

– Если собрать работы по истории и практике магии, получилась бы коллекция размером с Александрийскую библиотеку. Но если говорить в общем, типичный маг верит во Вселенную как в источник всех загадок и сил – отсюда звезды на мантии – и в то, что сам маг может с помощью различных ритуалов и практик получить доступ к этим силам.

– Исходя из этого, – сказал Грей, – есть ли у сил Вселенной какое‑то название или персонификация? Они добрые, злые или им все равно?

– Большинство магов верят, что Вселенная – невероятно огромная и сложная сущность, которую человеку никогда не понять полностью. И что ради понимания хотя бы части Вселенной стоит всю жизнь заниматься ее изучением и это понимание может дать доступ в совершенно новые области знаний и могущества.

– И метод работает? – спросил Грей напрямую. – Или ты мне сейчас начнешь рассказывать, что это зависит от понимания слова «работать» и предполагаемого воздействия на разум верующего?

– Если честно, в возможностях углубленных магических штудий я убежден не настолько, насколько, скажем, уверен в эффекте ментального убеждения, к которому прибегают, например, бабалаво йоруба. Но легионы блестящих и давно практикующих магов категорически со мной не согласятся. На самом деле я верю в необъяснимые силы Вселенной, назови их хоть наукой, хоть магией, хоть верой. Я просто не убежден, что сложные заклинания и ритуалы магов могут дать к ним доступ.

– Что‑то подсказывает мне, что в процессе нынешнего дела у нас будет шанс это выяснить, – заметил Грей.

– Может быть, – пробормотал Виктор.

– Ну так зачем Оуку лгать? – проговорил Грей. – Только с целью кого‑то выгородить.

– Да, это единственная причина, которую я могу придумать.

Грей провел рукой по волосам, потом обхватил ладонью шею сзади.

– Из того, что ты говоришь, следует, что маги и сатанисты похожи примерно так же, как христиане и синтоисты. И тогда какая связь между убийствами и практикующим магом?

– Это, – ответил Виктор и резко поднялся; Грей по опыту знал: это означает, что на сегодня разговор окончен, – мы и должны выяснить. Такая уж у нас работа.

* * *

Грей вернулся в свой номер совершенно вымотанный. Снял ботинки, рубашку, вымыл лицо. Потом переместился в спальню, разделся до трусов и забрался в постель. И вдруг почувствовал, как его щеки коснулась рука, и попытался вскочить, ощущая зашкаливающий адреналин. В голове проносились тысячи сценариев. Доминик запаниковал и запутался в простынях, зная, что вообще‑то ему не свойственно паниковать и запутываться, но тут услышал успокаивающий голос, и та же рука, теплая и мягкая, вернулась и опять погладила его лицо. Следом он заметил массу светлых волос, экзотическое лицо, одновременно округлое и четко очерченное, соблазнительные пухлые губы.

Прежде чем Грей смог заговорить, спросить ее, как она оказалась в его номере, почему он не заметил ее у себя в кровати, прежде чем даже успел спросить ее имя, девушка из самолета обвила голые руки вокруг его шеи, прильнула к Доминику, и одеяло сползло у нее с груди. Она прижала лицо Грея к своим волосам, и тот поплыл от чувственной силы ее запаха, а потом их губы соприкоснулись и желание стало набегать на него волна за волной, заставляя почувствовать себя невесомым. Вместе с ней он опустился на простыни, застонав, когда ее тело пришло в движение, и чувствуя эротичные прикосновения языка, теплого и настойчивого. Пока он избавлялся от еще остававшейся на них одежды, она впилась ногтями ему в спину.

Грей приподнялся вместе с девушкой; ее пышные груди прижимались к его коже, и вожделение стало невыносимым. Когда он легонько прикусил ей шею, она застонала и опустила голову, целуя ему ключицу, а ее руки блуждали по его брюшному прессу. Потом он, заглянув ей через плечо, опустил глаза и увидел не гладкий изгиб спины, а чешуйчатую кожу и зубчатый хребет, как у рептилии. Живот у Грея скрутило, он попытался отпихнуть соблазнительницу, но та почему‑то оказалась слишком тяжелой. Грей задыхался под ее весом и никак не мог набрать в легкие достаточно воздуха.

Он подскочил в постели, задыхаясь и понимая, что все это ему просто приснилось. Бисеринка пота катилась по лбу, свидетельствуя о том, насколько реалистичным был кошмар. Несмотря на ужасный финал, тело пылало желанием, трепеща при одном воспоминании о прикосновениях девушки.

У Доминика пересохло во рту, и он отправился в ванную попить воды. На этот раз он увидел незнакомку в зеркале, когда включил свет: она стояла у него за спиной с тем же выражением лица, что было у нее в самолете. Каждая ее восхитительная черта молила о помощи.

Она исчезла, прежде чем глаза приспособились к свету: затянувшийся сон, оживший призрак, мучивший его одинокими ночами. Как в детстве, Грей проверил, нет ли кого за занавеской душа, потом ополоснул лицо и навис над раковиной. Вода текла по подбородку, а он таращился на собственную небритую физиономию, взъерошенные темные волосы, сонные глаза, на шрамы и татуировки, края которых вылезали со спины на трицепсы.

Он вернулся в постель и погрузился в гул ночных телепередач. Пульс постепенно замедлялся, возвращаясь к норме. Память о сне бледнела, сменяясь энтропией глухих ночных часов, и Доминику казалось, что он единственный бодрствующий человек на земле. Но от одного ощущения так и не удалось избавиться – и это было ощущение мягких губ незнакомки на его губах и щекотавших ему грудь шелковистых волос, когда он прижал девушку к себе.

Глава 12

Виктору хотелось, чтобы Грей поскорее ушел. Профессор не то чтобы устал, просто две вещи требовали от него полного внимания: абсент и собственное прошлое. Он никогда не позволял себе слишком глубоко погрузиться ни в одну из них в присутствии напарника или любого другого свидетеля.

Вначале абсент. Расстегнув воротник рубашки, Виктор развалился на диване и пил до тех пор, пока прохладный жидкий огонь не распалил его мозг, подготовив к предстоящему путешествию в особый закуток памяти, более мрачный и тайный, а еще – более личный, чем почти все остальные.