Может, не такой уж он невезучий. Может, ни один человек не в силах точно сказать, что́ он собой представляет в реальности. Может, каждый укрывается причудливой изменчивой мантией субатомных частиц под названием «я», пытаясь собрать пазл из тела, мозга, сердца и души. Пытаясь превратить иллюзию в реальность.

Доминик влез в черную рубашку – еще один привет от посольства, – спрятав под ней покрывающие спину татуировки и шрамы. Самую большую татуировку, группу японских символов, он набил, получив первый черный пояс. Остальные главным образом были призваны отвлечь внимание от шрамов, в том числе боевых, но в основном – следов разнообразных предметов, при помощи которых его отец утолял садистскую страсть к домашнему насилию. К счастью, папашу волновало общественное мнение, и поэтому, за исключением отдельных сигаретных ожогов на руках и ногах, шрамы Грея локализовались на спине.

Пара черных ботинок, блокнот, инструкции – и он готов. Хотя порой ситуация требовала огнестрельного оружия, Грей не чувствовал необходимость повсюду таскать с собой пистолет – такую одержимость он наблюдал у многих бывших спецназовцев.

Может, дело в том, что он сам был оружием.

Перехватив кофе с бейглом, к восьми он был уже в поезде на Нью-Джерси, удивляясь легкой улыбке, впервые за долгое время появившейся у него на лице. Сию секунду его личность была расположена работать с Виктором. И помогать тем, кто в этом нуждается. Помощь попавшим в беду помогала ему примириться с собой и хорошо себя чувствовать, так что он собирался и дальше двигаться тем же курсом.

Грей провел пальцем по удостоверению службы дипломатической безопасности. Частные расследования были для него внове, и он ждал появления хитроумных планов, без которых, по его представлению, частным детективам никак не обойтись.

Выдавать себя за федерального агента – серьезное преступление, но Грей сотни раз проводил рутинные проверки безопасности того или иного района перед визитом туда высокопоставленного лица. Он умел вести беседы. А если кто-то попытается получше присмотреться к удостоверению из Боготы – что ж, оно немножко подправлено. Кроме того, контактная информация агентов дипломатической безопасности не валяется в свободном доступе в Сети. Если начнутся какие-то нестыковки, он просто уйдет, пригрозив вернуться с разъяренным начальником и федеральным ордером, но, разумеется, не вернется.

Грей обладал собственным моральным кодексом, который, по его мнению, был отчасти врожденным, отчасти выработанным на положительном примере матери и отрицательном – отца и отчасти усвоенным уже после того, как сам Доминик ушел из дома. В те годы, чтобы выживать на улице, Грей участвовал в подпольных боях, которые устраивали по темным закоулкам японских городов. Иногда заработанного хватало на гостиницу или дешевое съемное жилье, иногда – нет.

Бездомная жизнь выработала в Грее яростный инстинкт выживания и, к его собственному изумлению, столь же яростный дух. Он поклялся себе, что даже в самые тяжелые минуты никогда не будет красть и совершать бесчестные поступки. Когда у человека не остается ничего, кроме принципов, эти принципы становятся его миром. Потерять их значило бы потерять себя.

А потому Грей решил отложить утомительное исследование биомедицинской геронтологии и корпоративной жадности, чтобы навестить одного из игроков, оценить атмосферу и меры безопасности. Помешать варево в котле и посмотреть, что всплывет на поверхность.

* * *

Грей вышел из поезда через несколько остановок в Нью-Джерси, где-то между темными пятнами фабрик и буколической глубинкой. Ветер забирался под пальто, и, чтобы согреться, Доминик бодро зашагал к «Лабораториям БиоГорден». Идти нужно было с милю.

Он продвигался через бесплодные земли деловых пригородов, призванных сделать поиск бюджетных офисных помещений не таким болезненным мероприятием. Грей чувствовал себя потерянным, словно бы влекомым течением среди белых зданий длиной в целый квартал, акров идеальной травы и живых изгородей, гигантских вывесок над входами в бизнес-центры, которые засасывали людей, чтобы выплюнуть десять часов спустя.

На полпути к месту назначения Грей услышал вдалеке крещендо человеческих криков. Он дважды сменил направление, и крики стали громче. Стоило ему свернуть в последний раз, и безмятежное спокойствие офисных пространств испарилось. Взору предстала толпа, собравшаяся на подъездной дорожке и раскинувшейся по обе стороны от нее лужайке. Люди устроили пикет перед десятифутовой стеной в конце дороги. Стена тянулась в обе стороны на сотню ярдов, а затем сворачивала. Толпа блокировала ворота, в которые упиралась подъездная дорога.

Грей снова сверился с картой. Похоже, он нашел нужную биотехнологическую компанию.

Недовольная толпа состояла из нескольких сотен людей, которые кричали и вскидывали руки. Грей увидел, как кто-то швырнул через ворота бутылку, и прочел несколько поднятых над головами плакатов, нацарапанных сердитыми красными буквами: «Богу не угоден БиоГорден!», «Хватит плодить монстров!».

Женщина, сидевшая у кого-то на плечах, размахивала плакатом «Уничтожить минотавра!».

Грей, скрестив руки, с насмешливым выражением лица остановился на задах толпы. По крайней мере, никто не усомнится в том, что здешняя безопасность нуждается в проверке. Он читал, что фирма «БиоГорден» недавно анонсировала создание эмбриона путем помещения человеческого ДНК в коровью яйцеклетку, и решил, что слово «минотавр» говорит само за себя.

Он свернул за угол и понял, что не помешало бы подкрепление, поскольку стоявшая тут толпа оказалась даже больше, а вдоль нее выстроилась фаланга копов. Полицейские оцепили протестующих с двух сторон широкой дороги, а за воротами Грей заметил серебристый всполох.

Он направился прямиком к ближайшему копу, пузатому гиганту. Тот вскинул руку в его сторону, но Грей уже размахивал своим удостоверением.

– Служба дипломатической безопасности. Мне нужно пройти.

Полицейский посмотрел на удостоверение. Там значилось имя Майк Худ.

– В чем дело?

– На неделе в эту лабораторию приедут с проверкой серьезные люди, – заявил Грей.

– Что за люди?

Грей улыбнулся, не разжимая губ.

Полицейский крякнул, пожал плечами и сделал знак проходить. Потом что-то коротко бросил бледному мощному типу в форме охранника, и тот открыл ворота. К их створке жалась женщина в деловом костюме, требуя впустить и ее тоже. У ног Грея разбилась бутылка, и он прыгнул вперед. Почему толпа так безумствует?

Вслед за охранником он пошел по ухоженной дорожке к серебристому зданию в форме стручка. Охранник сунул в слот ключ-карту, и двери скользнули в разные стороны.

А потом со свистом закрылись за спиной Грея.

4

Номти выслушал инструкции Аль-Мири, а потом снял объемистый костюмный пиджак со своего абсурдного короткого торса: плечи с дверной проем шириной, грудь толщиной в два шлакоблока и нарост на спине – его грязная тайна, которая постоянно бросалась в глаза и определяла всю жизнь.

Горбун открыл дверь третьей спальни люкса и вошел. Стоило ему появиться, как Сити вскочил и отшатнулся к задней стене с поднятыми руками, и Номти вдохнул паскудный запах страха. Жестокий восторг промелькнул у него на лице.

Номти трижды ударил Сити: два раза по лицу и один – в солнечное сплетение. Сити упал на колени и всхлипнул. Он уже больше не старался прикрыться.

В первый раз он пытался сопротивляться, и Номти избил его до потери сознания. Во второй раз порезал пленнику бедро и поднес к ране зажигалку. В третий раз, когда сопротивление было уже весьма условным, Номти отрезал ему палец ножом.

На этом сопротивление закончилось.

Номти был кем угодно, но не глупцом. А этот человек, Сити, как раз был глуп, думая, что после содеянного сможет сбежать и спрятаться в каком-то укромном месте.

Горбун покачал головой. Для Сити вся земля стала теперь лишь преддверием смерти.

Тут Номти призадумался. Разве мир не всегда лишь преддверие смерти, где каждый из нас ждет одного и того же события, к которому невозможно подготовиться? Может, так оно и есть, но ведь продолжительность ожидания имеет решающее значение. А еще – краткость жизни, горькая ограниченность этого напитка и вытекающая отсюда самоуглубленность, приглашающая к запредельному эгоизму.

Номти наслаждался ходом своих мыслей, а Сити ждал перед ним, подобострастный от дурных предчувствий. Обойдись жизнь с Номти иначе, он, вероятно, стал бы философом. Но после детства, омраченного предрассудками и невежеством, он выбрал путь наименьшего сопротивления. Тот, который соответствовал другим его талантам.

Номти схватил Сити за шею своей громадной лапищей и отвел в гостиную люкса. Там, не убирая руки, он заставил пленника остановиться перед Аль-Мири.

Аль-Мири заслужил преданность Номти тем, что ни разу не посмотрел на него с жалостью. Взявшись за полы мантии, Аль-Мири печальными глазами наблюдал за пленником. Он считал Сити едва ли не членом собственной семьи: таково было его отношение ко всем своим работникам.

Сити ерзал в хватке Номти, но не пытался освободиться. Аль-Мири, подойдя, коснулся руки пленника и заговорил на родном языке:

– Жаль, что до этого дошло.

– Знаю, – ответил Сити. – Мне тоже жаль.

– Но ты меня вынудил, – заметил Аль-Мири.

– Да.

– Спрошу тебя в последний раз: где препарат?

– Не знаю. Клянусь, не знаю. Дориан отдал его тому человеку в Городе мертвых. Я могу его узнать. Я могу…

– И кому тот человек его продал?

– Я уже говорил вам, что не спрашивал об этом. Я ни за что не стал бы вам лгать.

Аль-Мири улыбнулся.

– У меня четверо детей, – продолжил Сити. – Я сделал это ради них. И готов все исправить.

– О твоих детях я позабочусь. И не расскажу им про твое предательство.

Сити задрожал.

– Почему вы так говорите? Слово даю, я помогу вам найти препарат.

Взгляд Аль-Мири обратился к закрытой двери в дальнем углу номера.

– Может, там ты станешь разговорчивее?

– Нет, – застонал Сити. – Клянусь вам, клянусь чем угодно – мне больше ничего не известно. Я предал вас. Это недопустимо. Но, пожалуйста, ради моих детей…

– Без такого отца, как ты, им будет лучше. Может, они восстановят честь твоего имени.

– Прошу вас, не надо.

Аль-Мири сделал знак Номти, и тот двинулся к двери в дальнем углу. Сити обмяк и уперся в пол пятками. Номти потащил его к двери, как ребенка. Аль-Мири заговорил снова:

– Ты нарушил единственное нерушимое правило. Я нанял человека, и он приведет меня к тому, что ты украл. Я вернусь в Египет, и после этого изменится лишь одно: ты будешь мертв. Зачем ты так поступил? Ради денег? Но что такое деньги в сравнении с тем, что есть у меня? С тем, что было тебе обещано?

– Пожалуйста, – прошептал Сити.

Аль-Мири снова сделал знак, и Номти открыл дверь. Сити закричал и вцепился в своего мучителя. Тот затащил его через дверь в маленькую комнату. Сити булькал, всхлипывал и колотил горбуна кулаками. Номти еще раз ударил его в живот, и он согнулся пополам. Горбун посмотрел на единственный предмет в комнате: изукрашенный саркофаг, жутко и немо стоящий у дальней стены.

Номти толкнул Сити вперед, тот споткнулся о саркофаг и отшатнулся, словно от прикосновения целой ватаги прокаженных.

– Нет! – взвыл Сити.

Номти ухмыльнулся, а Сити рванулся к двери.

Однако горбун захлопнул ее и запер на замок.

5

Охранник изучил удостоверение Грея.

– Мне ничего об этом не известно.

– Разумеется, не известно, – согласился Доминик.

Лицо охранника покраснело.

– Могли бы хоть записаться на прием.

– Вы упускаете главное. Предварительная проверка безопасности и должна быть неожиданной. Мне нужно осмотреть объекты, а потом поговорить с начальником вашей службы безопасности и кем-нибудь из руководства.