Джакс выждал три минуты, допил пятый «Куба либре» и тоже встал. Он неправдоподобно хорошо переносил алкоголь, что было ему на руку: никто не увидит угрозы в набравшемся плейбое.

Официантка тут же бросилась к нему, почуяв, что лучший клиент недели может вот-вот выскользнуть из ее хватки.

– A dónde vas? Куда ты?

– Извини, дорогуша, мне нужно бежать. Увидимся завтра, – соврал он, потому что времени на препирательства у него не было.

Пока официантка не ушла, Джакс незаметно сунул в карман ее фартука сто долларов, представил, как она через некоторое время обнаружит купюру, и широко ухмыльнулся. Хорошо бы вскоре приехать и получить свое ну очень фривольное вознаграждение. «Сладка нам горечь расставанья»^[5], как сказал бард.

Джакс вышел на дорогу и оседлал взятый напрокат мотоцикл, который оставил за кактусами. Вздернув запястье, резко свернул направо и через пять миль увидел полицейскую машину, остановившуюся за черным внедорожником. Суровые с виду местные жители столпились вокруг чего-то на земле. Джакс поставил мотоцикл у обочины и осмотрел место происшествия. Двое телохранителей из бара лежали на дороге без движения, закинув руки за голову. Хорошо. Джакс подошел к толстяку с грушевидной фигурой, обтянутой майкой. Этот сильно загорелый островитянин стоял в стороне от остальных; по его лицу от носа к подбородку сбегал отвратительный шрам.

– Dónde está? Где он? – спросил у него Джакс.

Мужчина кивнул в сторону полицейской машины. Местный страж закона сидел на водительском месте, а красавчик из бара – на заднем, прислонившись головой к боковому стеклу.

– Он ведь еще жив?

– Si.

– Копу можно доверять?

– Он наш человек.

Джакс приобнял местного со шрамом и протянул ему конверт из оберточной бумаги:

– Bien hecho, amigo. Хорошая работа, дружище.

Местный перешел на здешний диалект, но Джакс уловил основную суть: «Убери с нашего острова этот кусок дерьма и возвращайся ко мне в “Ла Кончу”. В следующий раз, гринго, тебе хорошо бы задержаться тут подольше. Местечко как раз для тебя. Ты нам нравишься».

Джакс залез в полицейскую машину. Латиноамериканец из бара зашевелился, и Джакс с размаха приложил его головой об окно. Мужчина обмяк. Джакс велел полициа ехать к небольшому полевому аэродрому на восточном побережье и стал пристально наблюдать сразу и за дорогой, и за пленником.

Сидевший рядом с ним сынок мексиканского наркобарона решил сбежать от железной дисциплины, царящей в отцовском поместье, и зажить припеваючи. Наркобарон боялся, как бы кто-нибудь не похитил чадо и не стал использовать в качестве рычага, поэтому нанял Джакса вернуть блудного сына домой.

Джакс прибыл на остров пять дней назад и быстро вписался в местную жизнь. Начав с пляжей, он переместился в брутальные бары, казино и бордели портового города. Вскоре он вышел на человека нужного ему типа – главаря местной банды наркоторговцев по имени Эдуардо. Остаток вечера Джакс очаровывал его при помощи алкоголя, наркотиков и шлюх.

Джакс поведал главарю, зачем прибыл на остров, и тот повел себя именно так, как можно было предположить. Венесуэльские барыги не любят мексиканских наркобаронов, а также их сынков и приспешников.

Эдуардо согласился помочь за пять тысяч американских долларов – громадные деньги для Венесуэлы, даже если ты главарь местной банды наркоторговцев: тут работали не на себя, а всего лишь служили посредниками у колумбийцев. Эти пять тысяч составляли двадцатую часть гонорара, на который сам Джакс договорился с наркобароном.

Машина прибыла к полевому аэропорту. Джакс отволок баронского сынка к маленькому самолету «бичкрафту», где передал пилоту и еще одному типу. Оба они работали на отца непутевого мексиканца. Один из них вручил наемнику небольшой пакет, они ударили по рукам, и Джакс вернулся к полицейскому автомобилю. Там он отсчитал несколько купюр шоферу, и тот согласился отвезти его к аэропорту внутренних авиалиний на противоположной стороне острова. Джакс всегда уезжал из очередной страны, стоило только закончить работу, к тому же на Манхэттене у него была назначена встреча с арабским бизнесменом.

Пока они ехали по пустынным, изрытым выбоинами дорогам острова, Джакс наслаждался напоследок свежим сухим воздухом и сладким запахом подгнивших фруктов. Его последняя мысль была о вопросе, который официантка задала ему сегодня в начале вечера. Она была проницательна и знала о сексе такое, что следовало бы внести в «Камасутру» в качестве дополнения.

«Зачем ты странствуешь по земле, – спросила она, – чтобы принять жизнь или чтобы избегать ее?» Ах, думал Джакс, в жизни не бывает абсолютных категорий. Вообще никаких. Но его ответ на этот вопрос был настолько близок к абсолюту, насколько это возможно.

Он думал, где оказался бы сейчас, если бы не взял судьбу в свои руки. Небось, бедствовал бы среди бескрайних плоских пейзажей средней части Америки, копил на пикап с увеличенной кабиной и жилой трейлер удвоенной ширины, а еще молился о торнадо, по сравнению с которым тот, что унес Дороти, показался бы легким летним ветерком, черт бы его побрал.

Джакс усмехнулся. Ну и кто, хотелось бы знать, любит жизнь больше, чем он?

3

– Он вывел понятие эксцентричного бизнесмена на совершенно новый уровень, – сказал Грей и прямо-таки почувствовал, как Виктор, закинув ногу на ногу и потягивая свой абсент, переваривает отчет о встрече с Аль-Мири. Сам Грей лишь недавно закончил дыхательный комплекс гимнастики цигун и все еще сидел со скрещенными ногами на видавшем виды японском татами, попивая холодное саке.

– Вознаграждение уже отправлено, – сообщил Виктор.

– Хорошее начало.

– Посмотрим, куда приведет расследование. Мы всегда можем передумать. Ты проверил его историю?

– Полное имя Аль-Мири – Захур Аль-Мири Хаддара, – сообщил Грей, – он значится генеральным директором «Новых клеточных технологий», небольшой биотехнологической компании, которая специализируется на передовых клеточных исследованиях. Я нашел ее адрес в Каире и проверил несколько грантов и патентов. Ну и еще звякнул старому знакомому с правительственным уровнем доступа. Власти отслеживают такие компании, но об этой мой знакомый никогда не слыхал. Возможно, это просто означает, что фирмочка слишком крохотная, чтобы попасть на радары. Еще я проверил Аль-Мири на криминал. Он чист.

– Удалось найти какую-нибудь личную информацию?

– Отец Аль-Мири был богатым промышленником. Он умер в тысяча девятьсот восемьдесят втором году и оставил сыну небольшое состояние. Аль-Мири передал контроль над отцовской текстильной компанией ее финансовому директору, а на унаследованные деньги создал «Хаддара энтерпрайзес». Это одна из первых компаний в Египте, начавшая исследования в области старения. Аль-Мири был достаточно публичной фигурой, пока в тысяча девятьсот девяностом году у его жены не диагностировали рак мозга. Когда ее госпитализировали, он переименовал компанию в «Новые клеточные технологии» и прекратил публичные выступления, а компания по большей части превратилась в призрак.

– Великолепно, – пробормотал Виктор. – Мне знакомы упомянутые Аль-Мири группы, которые заинтересованы в продлении человеческой жизни. Как и любые культы, они варьируются от безобидных до… достаточно радикальных.

– Почему ты называешь их культами? Разве культ по своей сути не подразумевает религию?

– Религия – это просто почитание какого-то человека, идеала или вещи. Культ – совокупность людей, связанных между собой аналогичным почитанием. Разумеется, большинство культов – и большинство наших дел – основаны на религии в более традиционном понимании, с поклонением божествам и последовательным набором верований и ритуалов. Но наука, безусловно, тоже может порождать культы, а продление человеческой жизни – область, которая с начала времен привлекала людей. Источник молодости, легенда о Граале… а современная наука о долголетии – не что иное, как более изощренная версия древних идеалов.

– С кого бы ты начал?

– С «Афанасия инкорпорейтед», «Группы Мафусаила» и «Всемирного трансгуманизма». Это три группы самые крупные и самые радикальные. Пока что я сосредоточился бы на них.

– В списке компаний, который дал мне Аль-Мири, – заметил Грей, – есть одна из Нью-Джерси, называется «Лаборатории БиоГорден». Конечно, пока я просто проведу зондирование почвы, но нужно ведь с чего-то начать.

– Согласен. Ты упомянул медальон – можешь описать его поподробнее?

Грей пролистал свой блокнотик.

– Круглый золотой медальон, примерно два дюйма в диаметре, на обратной стороне – зеленая гравировка, изображающая мужскую фигуру. Бородатое лицо, в руке – пальмовая ветвь, которая используется в качестве посоха. Нижняя половина тела завернута в белую ткань.

– Завернута?

– Да, как мумия, – подтвердил Грей. – Под ней – синий прямоугольник. Думаю, подразумевается фигура, парящая над водоемом. Это что, какой-то древнеегипетский символ?

– Я бы сказал, что ты прав насчет египетского. «Водоем» под фигурой, скорее всего, жидкость для бальзамирования, которая обеспечивает сохранение тела и связана с мумификацией. Золото – древний символ бессмертия. Пальмовая ветвь означает долгую жизнь. Подходящий логотип для компании, связанной с геронтологическими исследованиями, хотя ношение золотого медальона с такой гравировкой едва ли относится к корпоративным традициям.

Грей встал, подошел к окну и уставился на реку желтых такси, которая текла далеко внизу.

– Что-нибудь еще?

– Только одно: если эта технология действительно так важна, как утверждает Аль-Мири, значит, там замешан культ денег, и, думаю, тебе не надо объяснять, что из этого следует.

* * *

Рассвет следующего дня выдался туманным и прохладным. Грей отправился на утреннюю пробежку, когда солнце только прожигало дыры в подернутой дымкой утробе рассветного города.

После пробежки он принял душ, потом натянул брюки от костюма, который не надевал с тех пор, как швырнул служебное удостоверение к ногам своего бывшего босса, посла Соединенных Штатов в Зимбабве. Тот запретил ему расследовать исчезновение Ньи без одобрения зимбабвийского Министерства иностранных дел, и Грею пришлось послать шефа ко всем чертям.

Он сунул в карман удостоверение, сохранившееся с первого места службы в Боготе. Обстоятельства, при которых ему пришлось оставить ту службу, также были напряженными, но начальник не озаботился забрать документ. Напряженность обстоятельств заключались в том, что Доминик не позволил похитить на автомобиле истекающую кровью колумбийку, хотя у него был приказ не покидать пост. «Отличная должностная инструкция, мудилы», – подумалось ему.

На самом деле Грей толком не знал, зачем хранит старое удостоверение. «Мы цепляемся за странные, порой даже неприятные напоминания о своем прошлом, – размышлял он, – лишь бы не утратить свою индивидуальность».

И что же это была за индивидуальность? Грей считал себя одним из тех неудачников, чья личность затерялась во вселенской неразберихе. Он обладал самой простой внешностью: высокий худощавый мастер джиу-джитсу с длинными быстрыми конечностями, непокорными темными волосами, слегка горбатым носом и тонкокостным лицом. Его мать умерла, а со своим дрянным отцом он не разговаривал с тех пор, как шестнадцатилетним сбежал из дому. Грей был кочевником, который, не считая семилетнего пребывания в Японии, ни разу за тридцать один год жизни не проводил больше трех лет в одной и той же стране.

Он достаточно хорошо понимал себя, чтобы распознать противоречивые черты собственной личности: реалист и идеалист; одаренный боец, ненавидящий насилие; жаждущий общества одиночка; человек, которых хочет исправить мир, потому что не может исправить себя. Да, все это в нем уживалось. Но это же просто ярлыки, частности.

А кто же он такой на самом деле?