Решив ничего не говорить, я окончательно закрылась в себе. И от этого стало только хуже. Молчание, бережно хранимое мною весь вечер, не помогло избавиться от навязчивого чувства. Оно не исчезло даже дома. Ощущение было таким, словно кто-то играет на скрипке, струны которой заменили на мои нервы.

Перед сном мой взгляд снова застыл на приглашении, лежавшем на тумбе. И чем дольше я на него смотрела, тем хуже мне становилось.

– Удалось что-нибудь вспомнить? – интересуется украдкой заглянувший в допросную младший следователь.

– Ничего из того, что поможет вам спасти этих людей.

Я без конца возвращаюсь к идущей на экране трансляции и не могу перестать дрожать от мысли, что вот-вот случится нечто непоправимое.

– Мне кажется, – начинает он, маленькими шагами направляясь ко мне, – что ваша жизнь разделилась на «до» и «после» и сейчас вам трудно вспомнить о том, что было перед игрой. Гораздо проще зацепиться за пережитое потрясение и за последовавшую за ним трагедию.

– Наверное, – соглашаюсь я, кивнув. – Мне хочется помнить их живыми и счастливыми, но вы даже не представляете, как это сложно.

Впервые на могилах друзей я побывала спустя год после игры. В тот день я смотрела на передвижной календарь. Бегунок с окошком выделял дату – двадцать четвертое июля. Две недели я ждала этого дня, боясь забыть о нем, словно это вообще возможно.

Тогда я впервые задумалась, а удается ли хоть кому-нибудь спокойно прожить день, в который они кого-то потеряли. Что чувствуют люди через пять или десять лет после чьей-то смерти? Забывают ли они хоть когда-то? Хотя бы случайно или потому, что слишком заняты? А если забывают, как сильно они после этого себя ненавидят?

На кладбище меня привез отец.

– Их похоронили рядом, – сообщил он мне, когда я уже схватилась за ручку дверцы.

– Зачем?

– Так решили все остальные, – сухо ответил он, словно заранее готовился к этому неприятному вопросу.

Остальные. Те, к кому мы не имеем отношения, потому что наша семья никого не потеряла. Вот только я лишилась троих близких людей. Меня затошнило от мысли, что мне не позволено считать себя частью этого горя только потому, что я до сих пор жива.

Найти целый ряд могил, заваленных венками, оказалось пугающе легко. Одинаковые гранитные надгробия с разными черно-белыми портретами на них. Зернистые фотографии очень быстро начали плыть перед глазами, и я едва не потеряла сознание.

В себя меня привел неожиданно раздавшийся поблизости голос:

– Пришла позлорадствовать?

Обернувшись, я увидела отца Стаса. Его брезгливый взгляд будто говорил, что перед ним сейчас самое отвратительное существо на планете. Во многом благодаря этому моменту я очень быстро поняла, как смотрят на прокаженных и что теперь я одна из них. Мне не хотелось возвращаться в состояние абсолютной ненависти к себе. Нельзя было допустить, чтобы меня в очередной раз сделали козой отпущения. Но кто, если не я, виноват в том, что его сын лежит в земле? Я думала о времени, когда его родители считали меня частью семьи и мечтали о нашей со Стасом свадьбе, и не понимала, почему именно я стала тем человеком, который разрушил их жизнь.

– Даже ничего не скажешь? – поинтересовался мужчина озлобленным тоном.

Казалось, он готов голыми руками вырыть могилу и, не задумываясь, бросить меня прямо в нее.

– Скажи же! – неожиданно сорвался он на крик, а после упал передо мной на колени и начал рыдать. – Скажи хоть что-нибудь!

Он опустил голову на землю. И тогда я по-настоящему увидела, что сделала. Увидела, как выглядят вдребезги разбитые мною люди. Я медленно опустилась на землю рядом с ним. Как бы мне ни хотелось его успокоить, я так и не смогла дотронуться до его трясущегося от истерики тела.

С каждой минутой его всхлипы становились все тише и тише, а потом и вовсе прекратились. Он поднял голову и взглянул на меня красными от слез глазами. Его лицо было перепачкано кладбищенской землей. Несмотря на страх быть отвергнутой, я достала из сумки влажную салфетку. Презрение в его глазах сменилось равнодушием. Он словно вообще позабыл, кто перед ним сидит.

– Спасибо.

Взяв салфетку, он наскоро обтер ею лицо, после чего поднялся на ноги и, в последний раз бросив взгляд на могилу Стаса, ушел.

Возвращаясь к машине, я думала, что самое худшее осталось позади, но тут у ворот кладбища появились родители Анжелики. У обоих опущенные головы, сгорбленные спины и заплаканные лица. Они потеряли половину своих волос, а на оставшейся половине просматривалась седина.

Я бы хотела передать, что почувствовала в ту секунду, глядя на них, но у меня не получится. Бывает, видишь сводку о трагедии в какой-нибудь неизвестной семье и думаешь: какое горе! Ходишь и причитаешь на каждом углу, сетуя на вселенскую несправедливость, из-за которой умирают хорошие люди. Но в тот день у меня просто не нашлось слов. Я не могла пошевелиться. Во мне не оказалось смелости выбраться из машины и выразить им свои соболезнования.

На самом деле слово «скорбь» даже на каплю не выражает того, что я чувствовала и чувствую по сей день из-за этой утраты.

6 глава

Когда на трансляции появляется мужчина в костюме, я не сразу понимаю, что он ведущий игры. Потому что он совсем не похож на Софию.

Впервые мы с ней встретились в первую игровую ночь. В тот самый момент, когда я волочила труп незнакомого мужчины через весь подвал.

– Не забудь забрать нож, – заискивающе посоветовала она, – он тебе еще пригодится.

Встретившись с ней взглядом, я поняла, что ее безумие заразно. Оно распространилось на нас, как только в колонках зазвучал ее голос, объясняющий правила игры. Даже спустя годы по сей день я не могу до конца вытравить его из себя.

– Вы уверены, что не были знакомы с другими участниками? – спрашивает вернувшийся в комнату детектив.

– Я знала только своих друзей.

– Может, еще раз посмотрите на фотографии?

– Нет, – резко отвечаю я. – Это бессмысленно.

– Ладно, – кивает он и переходит к следующему вопросу. – Это непросто, но нам нужно знать, как именно вы или ваша вторая личность выбирали следующую жертву.

– Считаете это уместной формулировкой, детектив? – интересуется у него младший следователь.

– Все нормально, – прерываю я его. – Я объясню.

Когда наступил первый день, я попыталась рассмотреть игроков, стоящих в кабинках напротив, но из-за пелены слез видела лишь расплывчатые силуэты. В отличие от меня, распластавшейся на полу, как чернильная клякса, другие уверенно стояли на ногах и даже выглядывали наружу.

Откуда-то донеслось мое имя, и я, ощущая себя слепым котенком, повернула голову на звук. Наскоро протерев рукавом рубашки глаза, я заметила Стаса, стоящего в одной из кабинок напротив. Он приподнял руку, чтобы привлечь мое внимание. Я нашла в себе силы помахать ему в ответ и подняться, чтобы выглянуть наружу и найти до смерти перепуганных подруг.

София стояла в центре комнаты, с необычайной нежностью поглаживая деревянную спинку электрического стула. Она рассматривала нас всех по очереди так, будто мы ее домашний зверинец. Я бы хотела назвать ее человеком, но меня не покидало ощущение, что это всего лишь оболочка, под которой находится запрограммированная машина. Разве можно поверить, что есть люди, поступающие подобным образом? Как она вообще смогла до такого додуматься? А мы? Чем мы думали, когда сюда ехали?

Время тянулось пугающе медленно. Ситуацию усугубляли громко тикающие на стене часы. Несмотря на тринадцать игроков, шесть охранников и Софию, в комнате стояла оцепенелая тишина. Это мучительное безмолвие напоминало могильное молчание.

А потом кто-то заметил трупы убитых ночью людей.

Несмотря на поднявшийся шум и крики, внутри моего тела наступил странный покой. Словно из меня разом выжгли все эмоции. Глядя на остальных, я примечала детали их поведения, пыталась определить их роли. Сама не заметила, как отключилась от реальности и погрузилась в игру. Стала ее частью.

– В материалах дела есть информация о том, что никто из убитых вами игроков не сопротивлялся, – читает вслух детектив. – Но вы это никак не объяснили.

– Я ничего не помню, – в миллионный раз повторяю я.

– Верно. Как только наступала ночь, вами овладевала вторая личность.

– Овладевала? – не могу я не закатить глаза. – Речь не о демонах, если что.

– Как только наступала ночь, вторая личность брала исполнительный контроль над вашим телом, – поправляет коллегу младший следователь.

– Спасибо, – награждаю я его легкой улыбкой. – Так оно и было.

– Мы почти уверены, что охранники держали игроков, пока их убивали, – объясняет детектив.

– Боюсь, что скоро вы все сами увидите, – киваю я на экран телефона, на которой ведущий игры неспешными шагами меряет подвал.

– Далеко не факт, Аделина, – опустив голову, возражает младший следователь.

Я с подозрением рассматриваю их лица и понимаю, что что-то не так.

– Думаете, что успеете их спасти еще до начала игры?

– Не совсем.

Я невольно подаюсь вперед.

– В чем дело?

– Перед тем, как мы вернулись в допросную, нам пришло еще одно письмо, – сообщает детектив.

– От организаторов?

– Да. И к сожалению, оно касается вас.

Он будто специально выдерживает паузу, опасаясь моей реакции.

– Дело в том, что они не начнут игру, пока мы не доставим вас в назначенное место. На это у нас есть двадцать четыре часа. После этого мы и впрямь станем свидетелями очередной трагедии.

– И что? Вы собираетесь сделать меня приманкой?

– Вы злитесь? – прищуривается он.

– Это не злость, детектив, а ярость, – честно признаюсь я.

– Мы не собираемся делать вас приманкой. Да и как это сделать без вашего согласия? К тому же у нас нет уверенности, что это действительно поможет спасти запертых в кабинах игроков.

Тяжело вздохнув, он поднимается с места.

– Попробуйте успокоиться. Я вернусь через пятнадцать минут.

– Как будто у нас есть эти минуты.

– У вас, Аделина, есть минуты всего мира, а вот у этих людей… боюсь, что нет.

Когда он уходит, хлопнув дверью, младший следователь отодвигает от меня телефон с трансляцией.

– Он прав, вам нужно прийти в себя.

Я сама не замечаю, как хватаюсь за край стола.

– Вы же это не всерьез? От меня зависят жизни тринадцати человек! Вы бы смогли успокоиться?

– Следователь вместе с нашими специалистами уже изучают ваши переписки трехлетней давности с другими игроками. Мы точно выйдем на чей-нибудь след.

– Вы напрасно тратите время.

– Остается только надеяться.

– Простите, но мою надежду отобрали в том подвале.

– Мне жаль, – кажется, искренне говорит он.

– Я не стану приманкой.

– И не придется. Мы найдем их раньше.

– Я только начала жить.

– Конечно, Аделина, – успокаивает он меня. – Никто не собирается отнимать вашу жизнь.

– Мне нечем дышать.

Я задыхаюсь. Прямо как тогда, на игре, когда на панели отобразилось имя моей подруги.

Тогда я склонила голову набок и в недоумении вгляделась в текст. Что значит «Анна убита»? Нет-нет-нет! Это ошибка!

Я быстрыми шагами направилась к ее кабинке, желая как можно скорее убедиться, что она в порядке.

– Анна, ты…

Даже увидев лежащую на полу подругу, которая после четырех пуль не издавала даже предсмертных хрипов, я все равно не поверила, что ее больше нет. Я помню, как пыталась ее поднять, но окровавленное тело беспомощно падало после каждой тщетной попытки.

– Нет… нет…

Я не прекращала надеяться на чудо, даже поднимала ей веки. Может быть, она умерла не сразу, но, когда я ее нашла, в ней уже не осталось ни малейших признаков жизни. А ее глаза… они были такими же пустыми, какими, должно быть, стали мои собственные в тот момент. Осознав, что потеряла ее навсегда, я плотно зажала рукой рот, чтобы не сорвать голос от рвущегося наружу крика.