– Так собирайся, со мной поедешь, и никаких возражений! Понял? – прикрикнул на городового Меркурий.

– Так точно! – отрапортовал Сиволапов, сообразив, что действительно пыл лучше поумерить.

Через полчаса Сиволапов уже сидел в кабинете начальника сыскной и, приоткрыв рот, оглядывался по сторонам. Он много слышал и про сыскную полицию, и про её начальника, барона фон Шпинне, а вот бывать здесь никогда не приходилось. Да и самого барона он видел впервые. Две вещи в сыскной поразили Сиволапова: первая – здесь не было ни одного человека в форменном мундире, все были одеты в гражданские платья; вторая – это сам начальник сыскной: вид у него был барский, бороды и усов не носил, постоянно улыбался и говорил голосом тихим, проникновенным. «Вот бы нам такого начальника…» – завистливо подумал городовой.

– Ну, здравствуй, братец, как тебя…

– Сиволапов! – вскочил полицейский после того, как начальник сыскной к нему обратился.

– Да ты сиди, сиди, не вскакивай, не пугай меня… – остановил служебное рвение городового Фома Фомич. – Фамилия мне твоя известна, зовут тебя как?

– Зовут… имя, значит, вам моё нужно?

– Да; а что, его у тебя нет? – Лицо начальника сыскной стало серьёзным.

– Есть! – с заминкой ответил городовой. – Сиволапов Никодим Прохорович! – И снова вскочил со стула.

– Когда отвечаешь, вставать не нужно, – покровительственно заявил фон Шпинне. – Значит, Никодим Прохорович? – в задумчивости проговорил полковник и грустно, даже как-то сочувственно глядя на городового, замолчал. Так обычно делают доктора, перед тем как сообщить смертельный диагноз. И ничего вроде бы не произошло, но Сиволапов вдруг почувствовал какую-то щемящую необъяснимую тоску, в груди заныло, запекло как при изжоге. – А меня зовут Фома Фомич. Вот и познакомились. Ты уж извини, что пришлось тебя побеспокоить, от дел оторвать… ты же человек занятой!

– Да ничего, я не на службе, у меня законный выходной, это я в часть заходил, чтобы с напарником сговориться…

– Замечательно! Значит, ты на нас не в обиде?

– Как можно!

– Ну, тогда приступим к делу. Напомни мне участок, за которым ты присматриваешь?

– Вся улица Красная, потом от Сотниковских ворот, – городовой ткнул пальцем вправо, а затем влево, – и до Сенного переулка, а ещё Фабрикантская…

– И что, справляешься с такой большой территорией? Ты только посмотри, Меркурий Фролыч, какие у нас герои служат в общей полиции! – Фома Фомич обеими руками указал на Сиволапова.

Тот даже смутился; его никогда начальство не хвалило, для него это было до того в диковинку, что он стал оправдываться.

– Да какое уж там геройство, у меня улицы, всем спасибо, очень хорошие, и люди там живут степенные да сурьёзные, такие шалить не станут. Красная и Фабрикантская на предмет порядка – места замечательные, благостные! Не служба – отдых!

После слов городового, которые больше походили на гимн улицам, начальник сыскной какое-то время молчал, потирая указательным пальцем подбородок. Потом спросил:

– Никто не нарушает, никто не буянит?

– Нет, у нас все люди хорошие и тихие…

– Я вот от людей слышал, что есть у вас такой Тимофей Зрякин, так этот и горькую пьёт, и по ночам шляется. А может, врут люди и Зрякин добропорядочный подданный?

– Про Зрякина – это правда, – с готовностью кивнул полицейский, – но он не с моего участка. На Фабрикантской у него лавка, между домами Митрюшкиных и Пассенов. Уж который год бьются они, чтобы лавку эту окаянную с улицы убрать – не могут! Сидит этот Зрякин там, как солитёр, и ничем его оттуда не выманить…

– Это правда, что Зрякин по ночам ходит да в окна заглядывает?

– Да, ловил его за этим делом, но только один раз…

– В чьи окна он заглядывал?

– В салон купца Пядникова.

– Где восковые фигуры? – Начальник сыскной пренебрежительно скривил губы, в глазах его читалось разочарование. – А зачем туда заглядывать? Что может быть там интересного, да к тому же ночью?

– Я тоже удивился. Потом, когда шуганул его, гнал аж до Сотниковских ворот, запыхался, стою и думаю, а что он там делал, зачем в окна смотрел?

– Ну? – поднял брови фон Шпинне.

– Вернулся к салону. Огляделся, на улице пусто, время давно за полночь. Стал у витрины и смотрю. Глядь, а в салоне вроде ходит кто-то, а вот кто, не видно. Ходит в темноте и без свечи. Подозрительно мне стало, – может, воры? Хотел в свисток дунуть, уже и к губам приложил, воздуха набрал, но тут свет мелькнул с той стороны, где в салоне лестница наверх. Смотрю, кто-то спускается, в руках свеча, и по всему видно – мужчина. Правда, свечу держит высоко, лица не разглядеть. Когда спустился, оказалось, это сам хозяин – Пядников. Думаю, может, услыхал шум в салоне, вот и пришёл проверить. Наблюдаю, авось, помощь какая понадобится. Смотрю, значит, а купец вроде и не спал, одетый: в сапогах, в поддёвке…

– Значит, Пядников спустился в салон одетым?

– Да, – кивнул Сиволапов и продолжил: – Прошёлся он из одного конца салона в другой; вижу, не просто ходит, губы у него двигаются, вроде как сам с собой разговаривает…

– А может быть, он с кем-то говорил?

– С кем? – удивлённо уставился на Фому Фомича городовой. – Ведь не было там никого!

– Ну, ты же говорил, что до прихода Пядникова в салоне уже кто-то был, тень какая-то промелькнула… – напомнил фон Шпинне.

– Да, промелькнула, только вот ежели по губам судить, то это не похоже было на разговор.

– А на что это было похоже?

– На молитву… Ну, по крайней мере, мне так показалось.

– Крестился при этом?

– Может, и крестился, я не видел, врать не стану!

– Что дальше было? – продолжал задавать вопросы Фома Фомич.

– Он остановился возле какой-то фигуры. Вот тут, да, Пядников разговаривал, подняв голову…

– С кем?

– Как с кем? С фигурой этой и разговаривал! – горячо выпалил Сиволапов.

– Может быть, он все-таки сам с собой разговаривал? – засомневался начальник сыскной.

– Ну, не знаю, – медленно произнёс городовой. – Он подошёл к фигуре, поднял голову и, глядя на неё, что-то сказал. Потом стоял и молчал, вроде как слушал, затем снова заговорил, потом замолчал, потом заговорил…

– Как долго это продолжалось?

– Да четверть часа, может и больше, я времени не засекал.

– Что было дальше?

– Ничего, задул Пядников свечу и ушёл. Я даже удивился – зачем? В темноте-то несподручно без света ходить…

– Может, он тебя увидел?

– Нет, я, присевши, наблюдал, не впервой следить приходится! – важно проговорил Сиволапов.

– Значит, подведём итог. – Начальник сыскной выбрался из-за стола и принялся ходить по кабинету. Городовому пришлось крутить головой, чтобы не упускать из виду фон Шпинне. – Как я понял, ты, совершая ночной обход участка, увидел, что какой-то человек заглядывает в окна салона восковых фигур. Подошёл, узнал лавочника Зрякина и прогнал его. Так дело было?

– Да, бежал за ним до ворот!

– А потом решил вернуться к салону и самому посмотреть, что могло заинтересовать там Зрякина. Вернулся. Стал наблюдать. Заметил, что в салоне, в полной темноте, кто-то ходит. Ты подумал, это воры, и хотел уже свистеть, но приход Пядникова, который спустился по лестнице, тебя остановил. Верно?

– Верно! – кивнул городовой.

– Двигаемся дальше, – продолжал фон Шпинне. – Пядников со свечой в руках принялся расхаживать по салону и разговаривать сам с собой. Затем он начал говорить с одной из выставленных там фигур, после погасил свечу и ушёл. Так всё было, я ничего не напутал?

– Так! – энергично кивнул Сиволапов.

– Больше тебе добавить нечего? – спросил начальник сыскной, равнодушно глядя на городового, и сел за стол.

– Нечего! – уверенно проговорил Сиволапов.

В кабинете воцарилась тишина, и стало слышно, как время от времени скрипит стул под городовым, как где-то цокают подкованные каблуки, как с улицы доносятся детские голоса. Фома Фомич точно забыл про Сиволапова, сидел и лениво осматривал свои ногти. Сиволапов чувствовал неловкость оттого, что начальник сыскной не обращает на него никакого внимания. А может быть, ему нужно просто встать и уйти? Может быть, спросить? Но спрашивать не пришлось.

– А теперь, – Фома Фомич нарушил молчание, забыл про ногти и глянул на городового, – расскажи мне, братец, что ты видел в салоне во второй раз?

Глава 8
С кем беседовал Пядников

– В какой второй раз? – тряхнул головой, точно со сна, Сиволапов и даже вздрогнул, точно стало ему зябко. По всей видимости, он не ожидал такого вопроса.

– Ты ведь вернулся следующей ночью… – Это был не вопрос, а скорее утверждение.

– Так я не… – Городовой завертелся на стуле, замыкался, точно собирался бежать, да не мог решить, в какую сторону. Понимал: в какую ни беги, всё равно поймают.

Кочкин, глядя на всё это, криво улыбался. А Фома Фомич продолжал:

– Что? Хочешь сказать, не было тебя там? – Фон Шпинне подался вперёд.

– Был, но в окна не заглядывал!

– Эх, Никодим, Никодим! – сокрушённо воскликнул Фома Фомич. – Ты знаешь, сколько я на этой службе? Я на ней всю свою жизнь. Ещё мальчиком привёл меня отец за руку в полицейское управление, где служил начальником… Ладно, – отмахнулся фон Шпинне, – это к делу не относится. Что я тебе сказать хотел: меня не так просто обмануть, и знаешь, почему?

– Почему?

– Потому что я скептик; тебе известно, что это такое?

– Никак нет! – отрапортовал Сиволапов.

– Скептик – это человек сомневающийся. И вот мне, скептику, очень трудно поверить, что, наблюдая за Пядниковым, который странно себя ведёт, очевидец не вернётся туда в следующий раз. Любопытство – удивительной силы вещь, и нельзя точно сказать, что это – порок или добродетель. Был ты там на следующую ночь и наблюдал, а, возможно, и в другие ночи тоже… – Начальник сыскной резко оборвал свою речь и стал рыться в стопке бумаг, лежащей на столе. Нашёл нужную, поднял и показал Сиволапову. – Знаешь, что это такое?

– Нет!

– Это график твоих дежурств, и все они в ночную смену. В околотке сказали, что ты сам просился поставить тебя службу нести ночью. Обычно никто не хочет, а ты – напротив, со всей готовностью! Почему? – Начальник сыскной заиграл желваками. – Молчишь? Тогда мне придётся за тебя ответить. Знаешь, я и сам бы пошёл туда на следующую ночь. Все эти передвижения Пядникова по салону очень и очень интересны. А может быть, готовится какое-нибудь преступление, и ты окажешься на месте происшествия первым. Возможно, сумеешь поймать злоумышленника, а это – повышение по службе, это – почёт, завистливое уважение сослуживцев. Я тебя понимаю. Ну, говори. Что ты видел во вторую ночь?

– Да то же самое, – сухо ответил Сиволапов. Он быстро смекнул, что лучше не спорить, да и начальник сыскной уже не казался ему приятным человеком.

– Всё повторилось? – спросил фон Шпинне.

– Да! – кивнул городовой.

– И что, без изменений?

– Всё так же…

– А на следующую ночь?

– И на следующую тоже…

– Боюсь, мы сейчас будем перебирать все твои дежурства, поэтому задам прямой вопрос – когда ты там увидел женщину? Не смотри на меня так удивлённо, я знаю, там была женщина!

– В четвёртую ночь!

– Ты хорошо её рассмотрел?

– Да!

– Узнал?

– Узнал!

– Кто она?

– Дочь Пядникова – Людмила!

– Она была ночью в салоне вместе с отцом? Я тебя правильно понял?

– Правильно! – односложные ответы Сиволапова показывали, что он уже раздражён.

– Теперь давай подробнее: кто туда пришёл первым, а кто вторым? А может, они пришли вместе?

– Вначале в салон спустился хозяин – Пядников…

– Он был одет? – быстро спросил фон Шпинне.

– Да, так же как и в первые разы. Спустился, свеча в руке, походил, побормотал чего-то, остановился возле той фигуры, с ней поговорил, а потом непонятно откуда дочка его явилась, прям из мрака, я даже испугался…