– Верить верю, однако мне от того никакого добра нету. Если бы я верил и мне богатство от этого пришло, как Пядникову, тогда и верить можно, а так… – Тимофей разочарованно махнул рукой. – Ходишь в церковь, отбиваешь там поклоны…

Начальник сыскной какое-то время сидел молча и, поворачивая голову, рассматривал Зрякина то с одной стороны, то с другой, а потом сказал:

– Знаешь, Тимофей, перед тем как прийти к тебе, я отправил вот его, – он указал на Кочкина, тот подобрался и точно кошка насторожился, – к батюшке Акиму, расспросить, какой ты прихожанин…

– А зачем? – удивлённо воскликнул лавочник.

– А чтобы знать, как ты в церковь ходишь, как поклоны там отбиваешь – лоб в кровь…

– Ну, это я так сказал, для красного словца, я…

– Да знаем мы всё! – махнул рукой фон Шпинне. – Расскажи нам, Меркурий Фролыч, про нашего истового верующего, что тебе поведал батюшка.

Кочкин только собирался рассказать подробности, а вернее, сочинить всё от начала до конца, но не успел, сам Зрякин его опередил:

– Так ведь другие в церковь ходют, а богатыми не становятся, а я что же… Я на них гляжу и думаю, мне зачем в храм ходить, какой от того прок, вот если бы…

– Если бы что? – вытянул шею фон Шпинне. – Если бы все, кто на службы ходит, разбогатели, то и ты бы пошёл, да?

– Ну…

– Ладно, Тимофей, – остановил лавочника начальник сыскной. – Вера – тема непростая, мы с тобой о ней ещё поговорим, но в другой раз, а сейчас можешь идти. Однако не забывай, у нас с тобой письменный уговор, который топором не вырубишь, если что услышишь или увидишь, бегом к нам…

– Да помню я, помню. – Зрякин тяжело поднялся со стула и, простившись, пошёл к двери. Взялся за ручку, но тут же отпустил её, вернулся к столу Фомы Фомича. – Я чего сказать забыл…

– Слушаю.

– Вам ежели интересно, что было в ту ночь в салоне, когда Пядников с женщиной разговаривал, спросите у городового, который меня спугнул. Я видал, как он в окна заглядывал…

Глава 6
Кто погасил свечу

После ухода Зрякина чиновник особых поручений покинул свой любимый диван, взял один из стульев, подсел к столу начальника и, косо поглядывая, спросил:

– Что это вы, Фома Фомич, смертью Пядникова интересуетесь? Он, я слыхал, от сердечного приступа помер, и в этом нет злого умысла сторонних лиц!

– Много ты понимаешь! – незлобно огрызнулся фон Шпинне.

– И всё ж таки интересно, что вас заставило человека допрашивать, – видно, слух какой дошёл?

– Да не сам дошёл, а донесли! Доктор Викентьев приходил – Николай Петрович, вот он меня и разбередил. Говорит, странная какая-то у Пядникова смерть, он хоть и страдал сердцем, но не время ему было ещё помирать, мог жить да жить…

– Ну, это, Фома Фомич, не докторам решать, кто сколько проживёт. Тут другая сила нас в кулаке держит, неподвластная…

– Это всё метафизика, а мы с тобой, Меркуша, на этом свете живём, и законы у нас земные. И если доктор говорит – странно всё, мы с тобой должны проверить. Через руки врачей столько людей проходит, тоже, небось, что-то понимают, не дураки.

– И всё же, мало одного только сомнения, видать, у доктора ещё что-то было… – продолжая косить взглядом на фон Шпинне, проговорил Меркурий.

Начальник кивнул, встал со стула и притворил окно – на улице расшумелись какие-то дети, они дразнили приказчика из зелёной лавки, – после этого снова сел, полез в нижний ящик стола. Достал жестянку с восковым шариком и пододвинул Кочкину:

– Вот, взгляни!

Чиновник особых поручений, чуть повозившись, вынул шарик из жестянки и принялся его рассматривать, то приближая к глазам, то отдаляя, один раз даже понюхал. Сморщился. Потом непонимающе посмотрел на Фому Фомичу.

– И что это такое?

– Воск с пигментом телесного цвета, его обычно используют в восковой скульптуре, смешивают охру, белую, жёлтую и красную краски, чтобы фигуры больше на живых людей походили, а волосинки – это человеческие брови…

– И что с того? – Кочкин положил шарик назад в жестянку и вытер руки платком.

– Этот воск Викентьев обнаружил зажатым в левой руке мёртвого Пядникова. Доктору стало интересно, как он туда попал. И ладно воск, купец мог задеть рукой одну из фигур, но брови… Доктор сказал, что они живые, то есть вырванные у живого человека. Вот тебе задача – растолкуй, что здесь к чему, если сможешь…

– Нет, не смогу! – поджал губы Кочкин.

– Вот видишь, а говоришь, что тебе всё понятно в смерти Пядникова. Сердечный приступ…

– Я не говорил, что всё понятно. Я говорил – нам-то это зачем?

– Ладно, не будем пререкаться, – остановил Меркурия Фома Фомич, – я вчера утром ездил в салон…

– Он работает? – удивился чиновник особых поручений.

– Представь себе! Правда, пусто в нём. Приказчик говорит, после случившегося люди боятся туда ходить. Я салон осмотрел под видом посетителя, пришлось даже билет купить за пятак. Все фигуры в целости и сохранности, никаких повреждений. Понимаешь?

– Понимаю, – кивнул Кочкин.

– А это значит, что воск в руку Пядникова попал в каком-то другом месте…

– Возможно, в мастерской или где они там приводят фигуры в порядок, – предположил Кочкин.

– Нет, я интересовался у тамошнего приказчика, занятный, надо сказать, персонаж. – Последние слова фон Шпинне буквально пробормотал себе под нос и тут же продолжил, но уже громче: – Так вот, нет у них там такого места, где они фигуры в порядок приводят. А сами скульптуры, как оказалось, так вообще к полу намертво привинчены. Если что-то и случается, непорядок устраняют на месте…

– Тогда откуда воск? Значит, все-таки есть какое-то другое место!

– Ну, даже если оно и есть, мне непонятно другое: зачем купец пришёл в салон с воском в руке, а не выбросил его там же, где испачкался?

– Может быть, он умер в другом месте, а в салон его уже перенесли? – предположил Меркурий, пересаживаясь со стула на диван.

– Ну, тут сразу же возникает много вопросов: кто перенёс, ведь, учитывая вес покойного, для этого понадобилось бы несколько человек, потом – с какой целью его туда перенесли? Где он на самом деле умер? – Начальник сыскной замолчал, несколько минут сидел в раздумьях и сказал: – Нет, скорее всего, удар хватил Пядникова в салоне и именно там, где его нашли. Но почему в таком случае в салоне не возник пожар, Пядников был со свечой…

– Поставил её перед тем, как его хватил удар, – предположил Кочкин.

– Не получается! Если бы он поставил, заметь, зажжённую свечу, а потом с ним случился приступ – а доктор утверждает, что это произошло между двенадцатью и двумя часами ночи, – то свеча, скорее всего, сгорела бы до огарка, а она почти целая, стоит там до сих пор на подоконнике…

– Значит, её кто-то погасил! – тихо, с вспыхнувшим в глазах интересом проговорил чиновник особых поручений. «Да, – думал он, – не зря Фома Фомич ухватился за это дело, ох не зря!»

– Верно, – кивнул фон Шпинне и едва заметно улыбнулся каким-то своим мыслям. – И нам остаётся узнать, кто это сделал. Конечно, свеча могла погаснуть и сама, например, от сквозняков, – продолжал рассуждать он, но тут же сам с собой и не соглашался, – однако и они тоже возникают не сами по себе… кто-то должен был открыть дверь, закрыть… Окна там, я проверял, не открываются. И получается, что, когда Пядников умирал, в салоне был ещё кто-то. Вот этот кто-то и погасил свечу.

– Вы думаете, Пядникова убили? – спросил Кочкин, широко открывая глаза и чуть приоткрыв рот.

– Нет, я пока так не думаю, да и слова доктора, которому я верю, останавливают меня так думать, но возникает несколько вопросов, на которые нет у меня ответов. Откуда в руке Пядникова воск? Кому принадлежат вырванные брови? Где умер купец? Я, конечно, склоняюсь к тому, что удар его хватил в салоне, но, может быть, умер он в другом месте, этого исключать нельзя. Тогда кто перенёс тело в салон? И, что очень важно, зачем? И, пожалуй, главный вопрос: почему тот, кто, возможно, находился в салоне и видел, что там произошло, не поднял шум, не послал за доктором?

– Много вопросов! – заметил Кочкин.

– И думаю, что это ещё даже не все вопросы, – сказал фон Шпинне. – Но вот на последний у меня, пожалуй, есть ответ…

– Какой?

– Да здесь нет никакой загадки, ты тоже можешь на него ответить. Скорее всего, свидетель, если таковой был, как-то заинтересован в смерти купца.

– Может, это та женщина, которую видел Зрякин? – предположил Меркурий.

– Это нельзя исключать.

– И что вы намерены делать?

– Поступлю, как всякий подчинённый человек: доложу об этом губернатору, пусть он решает. Если скажет, что в этом деле нужно разобраться, – разберёмся, а если нет – то на нет и суда нет! Но перед визитом к губернатору мне хотелось бы поговорить ещё с одним человеком…

– С кем-то из родственников Пядникова?

– Нет, с этими встречаться рано, пусть пока приходят в себя. Меня интересует городовой. Тот, кто спугнул нашего нового знакомца Зрякина. Если лавочник рассказал нам правду, то городовой может оказаться очень важным свидетелем. Он, я надеюсь, в отличие от Зрякина был трезв и, возможно, хорошо рассмотрел женщину в салоне. Более того, может быть, он не просто её рассмотрел, а смог узнать. Да, это была бы большая удача… – в задумчивости проговорил фон Шпинне и через мгновение продолжил: – В общем, у меня к тебе будет просьба – отыскать этого стража порядка и пригласить ко мне на беседу. Не откажешь? – Фома Фомич широко улыбнулся, он наперёд знал – ему не откажут.

– Нет, конечно. Как я могу отказать хорошему человеку, – проговорил Кочкин.

– Да, да, – закивал фон Шпинне, – в особенности, если этот хороший человек – твой начальник. Тогда завтра утром городовой должен быть у меня в кабинете. Не исключено, что хожалый мог видеть не только женщину, но и того, кто погасил свечу, и сам момент смерти…

– Но ведь Пядников умер не той ночью, о которой рассказывает Зрякин, – возразил Меркурий.

– А что мешало городовому быть возле окон салона и в ту ночь, когда умер купец?

– Почему же он в таком случае не доложил об этом куда следует?

– Хороший вопрос, я бы даже сказал – очень хороший, – кивнул фон Шпинне. – Вот завтра мы у него и спросим, если ты постараешься.

– Постараюсь. Иголку в сене – это трудно, а городового с улицы Красной – это раз плюнуть.

– Не хвались раньше срока, сначала найди, а потом хвост распушай! – приструнил его Фома Фомич.

За окнами кабинета продолжалось весёлое переругивание уличных озорников с приказчиком. Начальник сыскной ткнул пальцем себе за спину и сказал:

– Пошли кого-нибудь, пусть разгонят эту шайку, – не ровён час, стёкла в зелёной лавке побьют. Это же надо, ничего не боятся.

Глава 7
Городовой Сиволапов

Как и предполагал Кочкин, городового долго искать не пришлось. Он служил в Сущинской полицейской части, в которую входила улица Красная.

Меркурий смотрел на Сиволапова и удивлялся, как человек может так соответствовать своей фамилии: если бы чиновнику особых поручений показали городового и велели придумать ему фамилию, то Кочкин, не раздумывая ни секунды, сказал бы – Сиволапов. И, главное, совсем было не понять, почему Сиволапов, в чём заключается эта самая сиволапость? Лицо какое-то неумытое, серое и даже землистое, глазки маленькие, с синими прожилками на белках, брови редкие, рыжие, как беличий хвост, нос такой маленький, точно и не было его вовсе.

Городовой удивился и поначалу даже не поверил, что с ним лично желает побеседовать начальник сыскной полиции.

– Это ещё зачем? – поинтересовался он у Кочкина, который собственной персоной приехал в часть.

– Что значит – зачем? – в свою очередь удивился Меркурий. Вопрос Сиволапова указывал на то, что в Сущинской полицейской части недостаточно внимания уделяли привитию нижним чинам основ дисциплины. – Ты разве спрашиваешь – зачем, когда пристав тебя к себе вызывает? Крутишь при этом носом?

– Нет! – односложно ответил Сиволапов.