– Сама не знаю.

Мусок опустил руку, которой удерживал Пиён, и отвернулся, скрываясь от ее взгляда.

– Тебе решать, пойдем ли мы дальше вместе.

– Куда вы отправитесь?

– Некоторые из наших еще живы. Я должен отыскать их и найти того, кто убил мою семью. Я его на куски порву. Мне неизвестно, кто он, где он, но я разузнаю это и обязательно ему отомщу. Поэтому, даже если ты последуешь за мной, спокойной и веселой жизни не будет. Твоя безопасность окажется под угрозой.

– Вы хоть раз были со мной честны?

Что за странные вопросы? Мусок повернулся к ней в замешательстве. Крохотное веснушчатое лицо Пиён лучилось искренностью.

– Или все это было лишь из желания воспользоваться мной? Тогда, в моей комнате, и ночами в бегах – ни разу вами не правили чувства ко мне?

Мусок сглотнул. На фоне стоявшей тишины звук этот показался необычно громким.

– Не… совсем, – тяжело вздохнул он.

Пиён горестно всхлипнула и пошатнулась, словно вот-вот рухнет. Мусок подхватил ее на руки.

– Возьмите меня с собой!

Крохотная, она уткнулась ему в грудь, и юноша сжал ее в своих объятиях. На лице его отразилось смятение.

– Послушай. Путь будет непростым. Уходя, я рискую своей жизнью. Если только захочешь, я приложу все силы, чтобы помочь тебе обустроиться на новом месте – где угодно, когда угодно.

– Давайте просто спрячемся где-нибудь и заживем вместе. Оставьте мысли о мести – есть лишь мы. Я буду усердно работать. Я умею прясть пэкчо^[3] и хорошо шью одежду. Скитания по свету мне тоже по душе. Давайте забудем обо всем, что было до, отринем наше прошлое и заживем – тихо.

– …Не могу, – мягко оттолкнул он ее от своей груди. – Прости. Я должен отомстить, обязан.

– Почему? Вы ведь можете погибнуть задолго до, и тогда я…

– Тогда давай отправимся в путь вместе, а как найдется подходящее место, останешься там. Умений, что ты упомянула, хватит для жизни.

– Но месть не вернет вам погибшую семью!

– Здесь похоронена моя жена.

Пиён в изумлении отпрянула от него. Рука ее ослабело соскользнула с него. Мусок взглянул на окровавленную заколку в своей руке, и лицо его наполнилось страданием.

– Это мой первый и последний подарок ей. Мы долго были вместе, но я так ни разу не преподнес ей ничего. Взять ее в жены было сложно – я любил ее, будто младшую сестру. Даже став ей супругом, я редко прижимал ее к себе. И понимал к тому же: мне поручено отправиться в дома Ёнъин-бэка и соблазнить тебя. А ей не сказал ни слова… Она умерла в обиде на меня и одиночестве. Не могу я позабыть обо всем и мирно зажить с тобой, пока ее хладное тело покоится в земле. И даже если мне придется заплатить за это своей жизнью, я обязан искупить пред ней свои грехи. И потому я не могу отказаться от мести.

– Ох.

Пиён вновь заплакала. Она плакала и плакала, пока не выбилась из сил настолько, что даже лить слезы больше не могла. Но стоило Мусоку извиниться бесцветным голосом, потеряла всякую надежду и заплакала вновь.

Когда они прибыли к ночлежке, что стояла особняком, и заселились в снятую комнату, стояла глубокая ночь. Хотя помещение было общим, они взяли два одеяла и устроились по отдельности. Пиён легла спиной к Мусоку, и слезы вновь покатились у нее из глаз. Подушка намокла. До сих пор не иссякли ее слезы! И даже плача, она пыталась сдержать свой смех. Она плакала по себе, по Мусоку, по его почившей супруге. Плакала по своей госпоже – никогда они больше не встретятся. А смеялась в бессилии. Грустный смех раздирал ее от ненависти: к себе – за то, что так легко влюбилась, к нему – за то, как прижимал ее к себе, хотя был в браке, к его жене – за то, что та и после смерти не отпустила Мусока. Пиён смеялась, плакала и ворочалась в постели, гоня свое неистовство прочь.

«Нельзя мне продолжать бродить с ним вот так», – думала она.

Пиён искусала губы в кровь. Не могла она и дальше быть для него обузой в пути. Но и в одиночку странствовать была не способна. Где ей было сыскать надежду и радость в странствиях без него? Он один освещал ей путь. Пусть у Мусока была супруга, пусть Пиён до сих пор было неловко, он все равно не покидал ее мысли. Ей хотелось разделить всю его боль.

Она украдкой повернулась на другой бок. Широкие очертания тела Мусока были различимы и в темноте. Пиён придвинулась поближе и, прижавшись к его одеялу, почувствовала, как он напрягся. Мусок не спал. Он сел – словно подскочил от мягкого прикосновения.

– Что ты делаешь?!

Неудивительно, что он был шокирован. Всякий раз, когда их тела сплетались друг с другом, он инициировал их близость, она – позволяла ему это. Пиён приподнялась и обняла его за шею обеими руками.

– Я последую за вами.

– Не делай этого, – решительно попросил он. Пиён опустилась ему на колени и обвила его талию ногами.

– Я пойду, куда пойдете вы, я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь. До тех пор, пока ваша месть не свершится. А после мы вместе заживем тихой жизнью.

– Пиён…

Стараясь сдержать порывы своего тела, он прижал к полу свою руку, что так и рвалась обвить тонкую талию девушки. Мысли о супруге, погибшей так жалко и напрасно, не позволяли Мусоку без колебаний обнять Пиён. Полюбить Сонхву как женщину у него не вышло. И пусть в конце концов они поженились, она так и осталась ему сестрой, что повзрослела подле него. Но как жену он ее уважал, поэтому и помыслить не мог об объятиях с другой. Даже рассказал ей обо всем, когда получил приказание Ок Пуён соблазнить ту, что притворяется дочерью Ёнъин-бэка:

– Мое сердце тебе не изменит. Верь мне!

Жена его, смелая и решительная, в предостережение прошлась ногтями по его ладони, оцарапав кожу.

– Изменит – убью.

Он вновь пообещал супруге не предавать ее, а затем встретил Пиён. С первых мгновений происходящее было ему отвратительно. Пусть даже средства нужны были на противостояние королеве и наследному принцу, водить за нос несчастную девушку не в его характере. И чем чаще он видел Пиён, тем хуже было ему на сердце. Эта тоненькая, неказистенькая девушка все сильнее бередила ему душу. Что ж в ней его очаровало? Он и сам не ведал. Жалость, которую она вызывала? Глупость? Наивность? Слепое доверие к нему? Как бы то ни было, жене Мусок изменил. В душевном порыве он прижал к себе Пиён – не из чувства долга. И даже в те мгновения, когда в том не было нужды, он не мог удержаться и своими руками искал ее покрытое одеждой тело. И хотя где-то на задворках его сознания всегда возникал образ Сонхвы, он не мог удержаться и вновь прижимал к себе Пиён. Ее крохотная грудь смела все: его армейскую гордость, веру в товарищей, доверие его жены – они будто были лишь пылью. И хотя он проклинал и презирал те части своего тела, что полыхали в возбуждении, избавиться от нахлынувшей жажды не сумел и в конце концов поддался.

И лишь убедившись в смерти супруги, Мусок, мучимый угрызениями совести, оттолкнул Пиён. Пусть было слишком поздно, он решил сдержать обещание, данное Сонхве. Но теперь тело, ощущавшее на себе тяжесть тела Пиён, совершенно его не слушало: возбуждение и жар сами собой окутали его.

– Нельзя… – голос его утратил всякую решимость и потускнел.

– Ни в чем боле я не буду эгоистична. Только позвольте мне жить подле вас, быть вашей. А коли я вам не мила, убейте. Ни секунды не желаю влачить свое существование брошенной вами.

Отважно, как никогда, она ринулась к Мусоку и, готовая к смерти, ухватилась за него. Заколебавшись, он не стал силой вырываться из ее объятий. Она наступала и наступала так активно, что едва ли походила на саму себя, а он, не готовый к этому, но желавший поскорее найти выход из ситуации, в конце концов поддался своим тайным желаниям и взмолился:

– Не бросай меня! Не оставляй!

Ведомый настойчивостью Пиён, он уткнулся лицом ей в грудь и взвыл, будто зверь.

Пить Ван Чон не любил. Не столько из-за вкуса алкоголя, сколько из страха повести себя непристойно. С его телосложением и пары капель хватало, чтобы опьянеть, да и о вспыльчивом характере забывать не стоило. Довольно часто он и на трезвую голову был не способен сдерживать свой нрав – в нем кипела кровь; вот и беспокоился о том, что спьяну сотворит лишнего. И сейчас он лишь притворялся, будто подносит пиалу поближе, чтобы пригубить, а затем просто опускал ее. Он был не из тех, кто ненавидел алкоголь, но этот алкоголь был ему ненавистен. Среди сотен напитков именно арак пользовался популярностью и заслужил всеобщую любовь. Возможно, неприязнь в Ван Чоне разжигало и происхождение напитка – тот поставляли из Монголии, – но причиной раздражения был запах спирта, что забивался в нос. Чинно отставив свой напиток, молодой господин недовольно покосился на Сон Ина, что сидел подле него и без лишних раздумий заливал в себя арак, и грубо бросил ему:

– Тебе, смотрю, хорошо пошло.

– Да ведь освежает, и никакой приторной сладости. Не иначе как шелк, которым все так одержимы.

Ван Чон невольно рассмеялся – у Сон Ина все лицо перекосило в удовольствии от островатого вкуса, растекшегося по горлу. Сидевший рядом с ним Сон Панъён крутил пиалу с еще более недовольным видом, чем у Ван Чона.

– Хороша судьба: неспешно выпивать, жить праздно. Новой канцелярской должности от вана остается только удивляться – убусынджи^[4]!

– Что ж тогда было пир поскромнее не устроить? Ну продвижение по службе и продвижение, да?

Язвительность Ван Чона побудила Сон Ина посторониться. Тот не сумел скрыть свою досаду и недовольно выпятил пухлые губы.

– Ёнъин-бэк мертв, а деньги все тратятся на выпивку и девок? Как теперь осуществить задуманное? Ресурсов стало только меньше.

– Все печалитесь о том, что не удалось устроить свадьбу с его дочерью?

Сон Ин со спокойной улыбкой наклонил емкость с алкоголем и подлил себе арака. Этот прелестный, будто листья цветущего персика, и столь же холеный ванский отпрыск не ведал, что Ёнъин-бэк пал от его, Сон Ина, руки, и вовсе не беспокоился о том, осуществятся ли их грандиозные планы так, как было задумано. Нет, поводы для беспокойств, конечно, были, но было ясно, отчего ропщет принц. Сперва помолвка с дочерью Ёнъин-бэка его не радовала – ходили слухи, что лицом девушка не вышла, но оказался разочарован расторжением договоренностей о браке после того, как та предстала перед ним в Хёнэтхэкчу.

– Тут опечалиться – дело нехитрое. Редко встретишь столько белоликую красавицу.

– Я говорил не о том! – залившись краской, повысил голос Ван Чон.

– Наследный принц – вот кто под предлогом ванского указа помешал нашей помолвке. То есть не позволил мне заполучить ее имущество. Это не доказывает, что он разгадал наши планы. Препятствовать нам было для него делом пары секунд, а мы руки опустили и сидим тоскуем – вот я о чем!

– Когда вы сместите его и сами станете наследным принцем, и тот дворец, и наследство девушки – все станет вашим. Не тревожьтесь.

– Наследником стать, говоришь? Его величество влюбился в эту хитрую девку – Муби, или как там ее, отринул свои обязанности и все свое время посвящает охоте; ему нет дела до наследования престола. Подданные жалуются на него все больше, а наследный принц, пользуясь этим, тем временем обрастает общественным одобрением: справляется с общественными жалобами, деньгами помогает беднякам. Всюду уже нахально разглагольствуют о том, как хочется, чтобы наследный принц поскорее пришел к власти и в стране наступили мир и покой.

– Для меня…

Сон Ин вмешался, резко оборвав Вон Чона. Его холодные глаза засветились, будто змеиные.

– Вам ведь известно, что народу не по силам сделать человека ваном?

– Что воля народа, то воля Небес.