Пока друзья шли по выжженной степи, закрапал дождик. Густа потуже затянула капюшон и искоса посмотрела на Нилая. Тот шагал бодро, но явно прихрамывал. «А ведь это я его втянула в неприятности», – подумала Густа.

– Ну и лес! – поёжилась она, глядя на голые стволы впереди.

– Не то что Урман, – отозвался Нилай.

– Какой Урман?

– Это наш лес, в моём городе. Ну такой, что туда никто особо не ходит. Боятся. Говорят, там чего только нет… и кого только. Одна птица-сосна чего стоит. Карагай. Я не видел, но у неё шишки и хвоя вместо перьев, представляешь?

– Откуда ты знаешь, если не видел? – съехидничала Густа.

Идти пришлось долго, по пути сделали привал. Съели пару бутербродов и запили холодным чаем.

– Нилай, что за белые кошки были рядом с инайей?

– Хранители ключей. Они служат главной инайе, следят за порядком, и всё такое.

– У меня от них мурашки, глаза почти человеческие у них. – Густа подумала, что ещё не раз увидит эти глаза в кошмарах.

После привала крыши чужого города начали приближаться быстрее.

– А! – сказал Нилай. – Это Мышенорино. Слой Икекат. Тут наши пути недалеко проходят.

Домики походили на раскиданные тут и там скорлупки, с трещинами вместо входов. Вокруг почти не было зелени, редкие цветы в горшках оказались выставлены заботливыми хозяйками под струи дождя. Площадки перед жилищами были усыпаны песком.

Когда из ближайшего домика выглянул его обитатель, Нилай шепнул Густе:

– Никогда не говори здесь про сыр, даже в шутку. Они его ненавидят.

– Что за…

Но дальше спрашивать не пришлось, девушка поняла, о чём речь. Жители Мышенорино поразительно напоминали людей, загримированных под мышей. Или наоборот. Волосы у всех были серые, глазки блестели чёрным, острые носы резко нюхали воздух, а уши были гораздо больше и круглее, чем привыкла видеть у людей Густа.

– Каскикан, куук ма? – спросила женщина в длинной серой юбке, кофте и клетчатой шали.

Нилай кивнул:

– Мисанда фуркх. – Повернулся к Густе: – Они приглашают нас в дом.

– А это безопасно? – спросила Густа.

– Здесь так принято. Гостеприимство у них в крови.

Сидя в уютном, но странном жилище, Густа никак не могла осознать, как далеко она от дома. Усталость одолевала её. Нилай прошептал что-то хозяйке, главе поселения, Сыске. Гладкие рыжие стены дома поплыли перед глазами Густы, она послушно улеглась на предложенный плед и, крепко вцепившись в рукав Нилая, прикрыла глаза.

– Я на пять минуточек, – пробормотала она.

И провалилась в сон. Ей снились папа в чёрном комбинезоне сотрудника ДСМ, Римма Валерьевна и Джим, уплетающий котлеты. Потом откуда-то появилась мама и сердито сказала: «Как ты могла выпрыгнуть в дверь, не предупредив, когда вернёшься?»

Где-то снаружи звякала посуда, кто-то шептал. Детский голосок серьёзно говорил:

– Ахунда имангу! Кер кайек! Кер кайек!

Мелкий колючий крючок тревоги зацепил Густу. Потащил наверх, как сквозь толщу воды, к пробуждению. Девушка разлепила веки и не меньше минуты ошалело таращилась вокруг. Вместо привычных стен – чужой дом, похожий на юрту, только из глины. Вдоль стен лежали тюки ткани, в очаге курился дымок.

В сторонке дремал в кресле-качалке старик. Усы у него были совершенно мышиные.

Густа проснулась окончательно. Нилай исчез.

Девушка вскочила, сбросив тёплую тяжесть плюшевого пледа.

– Нилай!

Старик в углу зашевелился, удивлённо посмотрел из-под густых седых бровей.

– Каргах, кук ук, – хрипло сказал он.

Густа сердито глянула на него и выбежала на улицу. На Мышенорино опустился вечер, дождь стих, кучевые облака плыли по темнеющему небу. Повсюду лежали длинные, двоящиеся и троящиеся тени от домов, между ними возилась малышня. Жители стояли группками, шептались, глядя на дом Сыски. Нилая среди них не было.

Ушёл ли он сам, или его заставили? Без Нилая Густа никогда не найдёт контору Дорожной Службы Междумирья и всю жизнь, до старости, проведёт в одной из этих скорлупок…

Обитатели Мышенорино виделись Густе совершенно одинаковыми, и Сыску или её детей она в толпе не различала.

– Лик ела! – услышала она за спиной.

Давешний старик, видимо, отец Сыски, поманил девушку к себе. В руках у него была отполированная годами узловатая трость, он чертил ею на песке у входа какие-то знаки. Густа подошла, вгляделась. Спираль и пронзающая её стрела, снова спираль и снова стрела. Что-то ужасно знакомое… да это же эмблема Дорожной Службы Междумирья!

– Вы знаете, откуда мы?! Где Нилай?! Он ушёл?

– Ни-и-л-а. Й. Алик сун, – был ответ.

От облегчения подкосились ноги, и Густа бухнулась на землю, села по-турецки, спрятав в ладони лицо.

– Эй, ты чего, молиться надумала? – Это был Нилай собственной персоной, довольный, сияющий. – Что с тобой? – тормошил он подругу.

Густа не отнимала рук от лица, потому что боялась расплакаться. Потому же и молчала.

– Ты испугалась, что ли? Меня не было всего полчаса! Ну ладно, час! Зато я своих встретил! Тут ветка рядом, мне малыш рассказал. Ему никто не верил, кроме дедушки, а он всё твердил про большую машину из воздуха. Наконец, я понял. И как повезло, что пути открыты именно сегодня! Там наши все, и даже Матиуш стажёром пошёл! Ну, Густа, ну, прости меня! Я не подумал. Мне некогда было.

Старик, всё это время наблюдавший за ними, хмыкнул и вернулся в дом.

– Смотри, что я тебе принёс, – сказал Нилай. На раскрытой ладони лежал тонкий кожаный ремешок с крупной металлической блямбой. – Это языковой браслет. Он старенький правда, у ДСМ новых нет. Все новые почтовики отхватили. Зато теперь ты сможешь всех понимать, а они тебя!

– Правда? – глянула сквозь пальцы Густа.

Нилай обрадовался:

– Да! Примерь.

– Надень сам. – Густа протянула руку.

Нилай наклонился и тут же попал под град ударов.

– Ты! Меня! Одну! В чужом мире! Да я! Чуть со страху! Не! Померла! – На каждый выкрик приходилось по тумаку.

– Ай! Ой! – Нилай не пытался сбежать и страшно веселил окружившую их малышню.

Мышиные глазки весело блестели. Пухлая девочка лет шести что-то одобрительно бормотала. Наконец Нилай не выдержал, не глядя бросил Густе браслет и отбежал подальше.

– Как он работает?

– От мальчишек всегда одни неприятности, – вместо ответа услышала Густа девичий голосок.

– Что? – от неожиданности переспросила она.

Пухлая девчонка, впервые услышав от гостьи слово на родном языке, смешалась, сделала шаг назад. Детвора загалдела, зашепталась.

– Прощён, – восхищённо сказала Густа, гладя браслет.

– Точно? Драться больше не будешь? – уточнил Нилай.

– Скорее всего, нет – хитро улыбнулась Густа.

До позднего вечера Нилай просидел у тлеющего очага в доме Сыски, разложив бумажки и линейки. Вид у него был хмурый и сосредоточенный. Он передал через Матиуша всё, что надо, в Чикташ, чтобы бабушка не волновалась, а на работе дали больничный. Теперь нужно было заново рассчитать место, где появится вход в контору и найти дверь раньше, чем инайя закончит дела на этом слое мира.

– Но как заставить инайю нам помочь? – подсела к Нилаю Густа.

Она протянула другу чашку травяного чая, от которого кровь побежала быстрее, а мысли прояснились.

– Есть один способ. Но он нелегальный. И очень опасный.

– Всё как я люблю, – вздохнула Густа.

Нилай кивнул, скомкал лежавший перед ним лист бумаги и бросил в огонь.

– Нужно позвать её по имени. По настоящему имени.

– Ты имеешь в виду… – удивилась Густа.

– Инайи не рождаются инайями. Это женщины, прошедшие посвящение. Говорят, это очень сложно: нужно дойти до Руха и выдержать испытание. Понятия не имею, зачем им это. Инайи беспристрастны, пока дело не доходит до законов, которым они служат. Но если позвать инайю по имени, которое она носила раньше, можно разбудить в ней человеческую сущность. Это все в Чикташе знают, но это официально запрещено. Так что действуем на свой страх и риск, так сказать.

– Почти как Рум-пель-штиль… тьфу, как его там… – усмехнулась Густа.

– Как кто? – отвлёкся от чертежей Нилай.

– Неважно, просто забавно. И как мы узнаем её имя?

– Оно записано на ожерелье памяти.

Густа вспомнила ряд кристаллов на шее инайи.

– Да это не просто опасно, это самоубийство. Сорвать бусы с шеи инайи, чтобы тут же отправиться к праотцам! Папа не оценит такой жертвы.

Нилай внимательно посмотрел на Густу. Она смутилась, но вида не подала.

– Мне не нравится, что всплывают новые подробности. Что я теперь не понимаю, как устроен мир. Сказка это или ужасы? И инайи: я представить не могу, зачем какой-то женщине всё бросать, чтобы превратиться в то, что мы видели.

– Я раньше думал об этом, – ответил Нилай, – смог бы я попрощаться с прошлым ради власти, безграничных возможностей? Не могу сказать. Но кому-то это интересно, иначе не было бы инай столько веков.

Густе хотелось найти повод поспорить, но вместо этого она запустила руку в нагрудный карман джинсовки и достала Лушу.

– Не думай смеяться, – предупредила Густа, – рука у меня тяжёлая, знаешь.

Нилай даже бровью не повёл, углубился в расчёты. Густа села подальше, отвернулась. Страх накатил снова, и она погладила любимую игрушку мизинцем и едва слышно забормотала:

Между небом и землёй
Путешествуем с тобой.
Чур, меня не усыплять!
Я хочу крылатым стать.
Забирай свой сон себе,
Всё равно водить тебе!

– Я в детстве говорил – я хочу усатым стать, – улыбнулся Нилай.

– Но это из моего детства считалка, откуда ты её знаешь?

Нилай и Густа обменялись долгим серьёзным взглядом.

– Не-е-ет, – протянула девушка.

– Эта считалка из Чикташа, её там все дети знают. Похоже, мы с твоим отцом из одного города. А это кое-что объясняет…

– Что?

– Помнишь, ты удивлялась: почему из всех жителей Синих Топей только ты слышала шум? Никакие усилия ДСМ, направленные на то, чтобы скрыть нас от жителей твоего слоя, не сработали, потому что в тебе кровь жителя Чикташа.

До самой ночи Густа обдумывала этот разговор и не могла поверить, что её тихий папа хранил такую тайну.

Прощаться с Мышенорино было грустно. Немногословные добродушные жители ненавязчивым вниманием согрели уставших чужих детей. Рюкзаки Густы и Нилая оказались наполнены лёгким душистым хлебом, овощами и семечками. Уходя, Густа решилась обнять Сыску. Встретятся ли они когда-нибудь?

Жители Мышенорино проводили их до края степи, за которой начинался лес. Густа поглядывала на три луны, сияющие в ряд, одна меньше другой, и происходящее продолжало казаться странным сном.

У глухой чащобы, где кончалась зона призрачного свечения лун, пришлось включить фонарики. Стволы будто поглощали свет.

В лесу не было ни одного листочка. Деревья чернели ломаными линиями на фоне звёздного неба. Густа и Нилай светили под ноги, выхватывая из темноты кустики серебристой травы. Девушка старалась не думать о диких животных, которые населяют этот странный голый лес. Одно радовало: хищникам притаиться тут сложно.

– Долго нам идти? – спросила Густа.

Нилай выругался, споткнувшись о незаметную кочку, и только потом ответил:

– Здесь недалеко есть пещера.

– Бр-р-р, – поёжилась Густа, – в темноте ещё и в пещеру идти.

– Тут не такой уж большой выбор для контор ДСМ – вокруг одни пустоши.

Пока друзья шли сквозь чащу, луны на небосводе набирали силу и розовели. Когда каждая из них засияла, как начищенная монета, лес вокруг Нилая и Густы запестрел цветными пятнами. Брызгами краски они покрывали стволы, землю, траву и светились мистическим фосфорным светом. Скоро путешественники выключили фонарики.

– Да это жуки! – воскликнула Густа, когда поняла, что пятна перемещаются.

Со стороны казалось, что небесный свод отразился на земле, словно в зеркале. Тысячам созвездий наверху вторили жуки призрачного леса Мышенорино.