Обледенелая деревяшка жгла холодом кожу даже сквозь штанины, трудно было представить, каково Нине.

Психолог на такие мелочи не обращала внимания.

– Значит, ушла? Собралась поутру и исчезла? Не оставила никаких записок?

Рассказал ей обо всём в едином порыве, а теперь корил себя за словоохотливость. Нина выглядела довольной, словно ухвативший добычу коршун. Воображение не жалело красок, рисуя подобный обрз. Я отчаянно гнал его прочь, ждал от неё совета, предложения, просто (доброго человеческого) слова.

На последнее эта маленькая заноза как будто была не способна.

Вздохнула, набрав побольше воздуха в миниатюрную грудь, удручённо выдохнула.

– Алексей, у вас ведь совершенно никакого опыта общения с подростками, верно? Помните себя в её возрасте?

Кивнул, хотя предпочёл бы забыть. Пьяные выходки отца, желание увидеть на лице матери хотя бы одной улыбкой больше.

И страх, страх, страх, что сегодня снова сделал что-то не то, и не избежать побоев. Нина сделала вид, что только сейчас вспомнила о моём детстве, состроила сострадательную мину на лице. Как бы ни была она хороша в своей лжи, а я научился некоторым трюкам у неё. Сегодня ей меня не обмануть.

По крайней мере в этом.

– Хочешь, поспорим, что ваши юные годы во многом схожи с ней?

– Откуда ты…

– Откуда знаю? Лёш, она бежала из другого города сначала к твоей тётке по отцу, а потом уже к тебе. От родной матери. Думаешь, тяга к познаниям её поволокла, словно на привязи, или она от чего-то убегала? Я же права?

– Ты права.

– Она просто не ожидала скользнуть из одного кошмара в другой, вот и всё. Заглянула под одеяло твоей жизни и ужаснулась. Монстры обитали не только под кроватью. Это всё из-за вчерашнего допроса?

– У меня дома что, стоит камера?

– Не удивляйся, работа психолога состоит из умения складывать два и два. Ты рассказал о звонке друга, о том, как вступился за него с пушкой наперевес… – Нина игриво, словно кошка, закатила глаза, будто желая сказать, что знает больше, чем ей рассказал. Это-то в ней всегда и раздражало. – Просто после большого шока для того, чтобы окончательно удостовериться в пришедших мыслях, нужен маленький штришок. Капля, соломинка, что переломит спину верблюду. То, что подтолкнёт к шагу по иную сторону отношений.

Вместо того, чтобы искать пропавшую дочь сидел на лавочке и слушал её рассуждения. Душные, но такие тёплые, убаюкивающие, дурманящие.

Не хотелось вставать, не хотелось ничего. Почти переборол самого себя в этом порыве, как она нашла ту самую соломинку: обвилась руками вокруг моего предплечья, прильнула щекой, зажмурилась.

Здравый смысл говорил, что психологи себя так не ведут. Нина же каждым движением будто хотела сказать, что много он знает, этот здравый смысл!

– И что мне теперь с этим делать? Между нами как будто стена…

– Бери я с тебя деньги за сеанс, сказала бы, ничего не делать, а тащить её ко мне.

То ли намёк, то ли предупреждение, с Ниной никогда не знаешь точно. Наконец она томно вздохнула.

– Но это было бы ложью, потому что семейные посещения по двойному тарифу. Всё проще, Лёша. Ей восемнадцать, но она всё ещё ребёнок.

– Мне вчера почти также сказали.

– И правильно сказали. Она ребёнок, у которого в своё время отобрали право на подростковый бунт. Дети остро реагируют на малейшие изменения, а ты принялся раскачивать её на качелях отцовских чувств и личных проблем. Она к последним не имеет никакого отношения, и всё равно вынуждена участвовать.

Помолчали, глядя на тихий танец снега, прежде чем она продолжила.

– Люди, словно марионетки, одержимы эмоциями. Ярость, страх, ненависть – они сильны. А любовь всё же сильнее, потому что способна породить все вышеперечисленные. И когда любовь вместо положительных эмоций начинает создавать отрицательные, происходит диссонанс. Психологический надлом.

– А я думал, ты только по рабочим вопросам и психологии сна разбираешься.

От неё пахло женщиной. Она едва держалась, чтобы не залезть на меня верхом и не повторить всё то, что мы вытворяли в её кабинете, только на этот раз посреди трескучего мороза заснеженной улицы.

Безлюдье, тишина, страсть.

Воображение под её натиском изобразило Оксанку как гирю, что утаскивает меня на дно собственных страхов. Нина тащила в иную сторону, но была точно такой же гирей.

Прогнал видения, как наваждение, только ради того, чтобы услышать совет, как окончательный вердикт.

– Всё, чего ей сейчас хочется от тебя, это чтобы показал, она тебе небезразлична. Важная часть твоей жизни, на которую не закроешь глаза. Сейчас она… считает себя твоей обузой. Чемоданом без ручки. Скажешь неосторожное слово, она спокойно выдохнет и уйдёт. Ты хочешь, чтобы она ушла?

– Нет, – ответил, не раздумывая. Нина будто этого и ждала, кивнула.

– Тогда дай ей то, что просит. Покажи, что готов быть той самой стеной, за которую она может спрятаться, когда будет совсем невмоготу.

– Нин, у тебя самой дети были? Или есть?

Ждал, что она отстранится, насупится, возмутится. Вместо этого она улыбнулась и горячо шепнула на самое ухо, что это секрет. Следующий вопрос взбудоражил тело, пробуждая плоть.

– А ты хочешь мне с этим помочь?

Ответить ей не успел. В тихую гавань вечерней улицы вонзился шорох шагов, хруст недавно высыпавшего снега. В пародышащем драконе, что мчался на нас со всех ног, с трудом можно было различить девчонку.

Надежда любит слепоту и полумрак. В отчаянно рвущемся к нам силуэте мне жаждалось увидеть Оксанку. Пусть обиженную, злую, сердитую, но живую. Глаза решили не обманывать лишний раз, с каждой деталью говоря, что это не она.

Слишком пухлая, слишком румяная, тысячи других «слишком».

Бежевое пальто, серые плотные колготки. Пар изо рта, лихорадочный взгляд. Юная блюстительница морали? Погонит нас с лавочки искать комнату для утех?

Было бы здорово, но знал, не так. Её притащило к нам другое.

– Это вы Алексей Соколов? Папа Оксаны?

Сердце кольнуло, волнение вошло в раж, успев изобразить тысячу и один неблагоприятный исход. Кровь льнула к голове, стук сердца заглушал сбивчивые объяснения.

И всё равно я слушал.

– Я её однокурсница… подруга, – девчонка запиналась на каждом слове. Едва сыскал в себе терпение не рявкнуть на неё, требуя сосредоточенности. – Она сегодня… она там!

Благо, рядом была Нина. Это не её проблемы, ей бы улыбнуться на прощание и бежать в закат. Но словно та самая каменная стена, которой предлагала быть мне, заслонила собой девушку, твёрдо взяв за плечи.

– Что случилось?

Никогда бы не подумал, что простым вопросом можно привести в чувство, избавить от доброй половины страха. Незванная ночная гостья проглотила подступивший к горлу ужас и заговорила связно.

– Она сегодня какая-то не такая была. Злее как будто. Огрызалась. А потом предложила пойти на вечеринку к Замарову.

– Это где? – хрипло спросил я. Испуганной птицей она кивнула куда-то себе за спину, сказав многозначительное «там».

– С мальчишками уходила. И пиво пила.

В моё время её бы прозвали обиженной ябедой. Не позвали с собой, вот и злится. А для меня она виделась единственным спасением для дочери.

– Она такой никогда не была. Я… Они там таких как она… знаете что делают?

Я догадывался.

– Отвести туда нас сможешь? – я уже прикидывал в уме все варианты, если она скажет нет. Позвоню Роману, Сашке, Максиму, хоть самому Вениаминовичу! Кто бы знал, что однажды смогу отчаяться настолько?

Она замешкалась всего на мгновение и растерялась, словно ожидала от меня совершенно иной реакции и неуверенно кивнула.

* * *

Общежитие? Дом терпимости? Ночлежка для неимущих? Подходящего слова найти было почти невозможно.

Я походил на грозного огнедышащего дракона, сердце требовало драки, хладный ум семенил где-то сзади и не поспевал. Точно также, как не поспевали за мной женщины. Что-то кричала вслед взбудораженная Нина. То ли хотела остановить, то ли просила сохранять здравый смысл, не делать ошибок. Сейчас она позвонит в полицию, если у меня нет телефона.

Не слушал.

Однокурсница и подруга Оксанки молчала. Кто знает, зачем шла с нами? Чего хотела увидеть, почему не бежала домой? Волнение, возникшее над нами грозовой тучей, словно строгий хозяин тащило нас троих, как на поводке.

В прихожей не было консьержа, это тебе не твой образцовый дом. Размалёванные, не знавшие капитального ремонта стены. Даже не думал, что подобное осталось в Великанске.

Лифт, конечно же, не работал. В тусклом свете лампы, установленной, наверно, в лихие девяностые, нервно курила юная поросль. Прятали лица под капюшонами, зыркали с немым дерзким вопросом. Кто таков? Чего надо? В карманах, поди, по перочинному ножу.

На Нину с подругой Оксанки смотрели не без понятного интереса. Прикидывали, куда, где и как их можно было бы завалить, чтобы не пикнули. Закрыл девчонок собой, это поубавило мальчишеский пыл, но ненамного.

На втором этаже пахло туалетом, на третьем под ноги россыпью бросилась стая взбудораженных тараканов. Подруга Оксаны взвизгнула, Нина сохранила хладнокровие.

– Здесь? – спросил на четвёртом этаже. Девчонка часто закивала. На лестничном пролёте и в коридоре было пусто. Из квартиры напротив лился тяжёлый металл; насилуй там кого, никто не услышит.

По телу бежал пьянящий мандраж. Сарказм плескался в море разлившегося отчаяния, намекая, что сегодня мне понадобятся услуги костоправа.

Плевать!

– Здесь?! – повторил вопрос, так и не дождавшись ответа. Рявкал, словно озлобленный пёс, испуганная девчонка часто закивала. В ней вдруг ожил животный страх и жалость к себе. Зря она притащилась за нами, а теперь боялась, что в случае чего…

– Я присмотрю, – бескомпромиссно заявила Нина. Окинул психолога взглядом. Да она же ниже даже Оксанкиной подруги! На что она рассчитывает? Но мне было не до споров.

Звонок из-за музыки было едва слышно. – А если не откроют, – дразнился сарказм, будешь кулаками выносить дверь? У Сашки появится ещё одна причина упрятать меня в изолятор. Так, чтобы не натворил глупостей.

Рассудок взвешивал «за» и «против». Валил на одну чашу весов всё, что попадалось под руку, а на вторую швырнул злобу.

Последняя перевешивала всё остальное.

Убью!!

Пока ещё не решил кого, но обязательно.

Дверь приоткрыли на пятом звонке, патлатая пьяная рожа высунулась наружу.

– Тебе чего, дядя? Иди гуляй! – тут ждали увидеть кого-то иного. Изнутри пахнуло курительной смесью, дурманящий дым клубами повалил прямо на меня.

Закрыться он не успел, я вставил носок ботинка в дверной проём. Пьяная рожа исказилась злостью и непониманием.

– Да чего тебе? Сказал же, мантуй отсюда, гуляй! Накостыляем!

Обещание не испугало, лишь разогрело проснувшийся азарт. Парень удивлённо уставился, не иначе прочитал в глубине моих глаз предложение попробовать.

Шанса я ему не дал, двинул прямо в рыло. Несчастный, хватаясь за разбитый нос, влетел внутрь, визжа, словно поросёнок. Из прочих шумов осталась лишь гремящая музыка, веселье застыло, потускнело в один миг.

Оставалось лишь догадываться, каким чудищем я выглядел в их глазах. Для полноты картины не хватало чего-нибудь в руках.

Музыка сначала сбавила тон, а после и вовсе затихла. А я-то ждал от них действий. Пусть накинутся толпой!

Здравый смысл гнал адреналиновое опьянение прочь. Помимо того несчастного, что уже от меня получил, тут были ребята и покрепче. А квартирка не шибко огромная, тесная. Задавят, если повалят на пол, забьют ногами.

– Это не игра, Алексей, – у совести оказался голос Максима. – Нельзя сохраниться, нельзя загрузиться.

– Дядь, ты чего, а? Ты чего? – словно разучились говорить по-своему, все на один манер. Какая-то девчонка, от горшка два вершка, прыгала едва ли не перед самым носом.