На самом деле на Тихой Гавани не все члены команды «Гефеста» испытывали нервное напряжение. Гена не испытывал. Гена вообще никогда не нервничал. Не нервничал, не расстраивался, не злился, не грустил и практически никогда не радовался. Практически. Иногда все же мог улыбнуться. Про Гену говорили, что он человек-робот, хотя небольшая палитра эмоций у него все же имелась, но выражал он ее очень скупо. Точнее сказать, совсем не выражал. Даже если случалось какое-то чрезвычайное происшествие, Гена, глядя чернющими глазами из-под чернющих густых бровей, мог произнести лишь что-то типа – «ого» или «ну и ну». Так было, когда они садились на Марсе и сработали не все парашюты посадочной капсулы. Посадка была жесткая – капсула врезалась на критической скорости в поверхность Марса (благо были воздушные мешки снаружи), а далее катилась. Все люди в капсуле орали от ужаса неминуемой смерти, а Гена молчал, и только когда спускаемый модуль остановился, сделав перед этим какое-то невероятное количество кувырков, Геннадий тихо произнес свое «Ну и ну», а потом под звуки одышки коллег тихо добавил: «Значит, не сегодня». Видимо, он тогда говорил про смерть.

Гена имел невероятное самообладание, почти самурайское. Но все же однажды в школе в девятом классе (тридцать лет назад) его смогли довести до грубости. Пятеро одиннадцатиклассников, которых Гена уже тогда перерос на голову, регулярно подшучивали над ним, скорее даже дразнили, причем не по-дружески. Генка – нос картошкой, дылда, переросток и все в таком духе, хотя он всего-то был ростом метр девяносто, а нос… нос и правда был как картошка, но на его большой голове такой нос смотрелся уместно. Оскорбления длились долго, полгода точно, и Гена все это время не реагировал на провокации. В какой-то момент старшеклассники придумали ему кличку Крокодил, и тут Гена тоже не особо обиделся. Подумаешь – крокодил Гена. Инцидент произошел, когда эта пятерка пристала к Генке на его свидании. Он был влюблен в одну девочку, имя которой не имеет значения, и угораздило же этих пятерых идиотов Гену сильно разозлить в тот день. При даме терпеть насмешки Генка не смог…

Как рассказывали очевидцы, все случилось быстро. Одного парня Гена схватил за шкирку и швырнул в сторону так, что тот катился и кувыркался не хуже посадочного модуля, в котором в будущем Генка будет катиться и кувыркаться по Марсу, терпя крушение. Второму Гена ударил кулаком по лбу. Причем специально по лбу, потому что Гена понимал – если такой колотушкой ударить в лицо, то можно сломать что-то на лице, и не только нос, а сами лицевые кости. Гена этого не хотел. И как только тот парень не стал дурачком после такого удара – загадка. Хулиган потерял сознание, а оставшиеся недоброжелатели рванули в разные стороны. Одному Генка успел поставить подножку, запустив того в непродолжительный полет. У летуна даже слетел один кроссовок, он так и пришел домой без него. После этого Гена ни разу не дрался.

Гена мог бы стать идеальным воином Средневековья или более ранних периодов истории. Без труда он бы выжил в воинском походе, в то время как многих бы скосили голод, холод или кровавый понос, вызванный какой-либо инфекцией, что на самом деле уносило больше жизней бойцов, чем раны, полученные непосредственно в самом бою. Гена смог бы вместе с войском Ганнибала пересечь Альпы и захватить Рим, а потом тихо произнести что-то вроде «ну все, можно и домой».

Гена не пил и не курил. Жил в скромной квартире на окраине Москвы. На зарплату космонавта-геолога он мог позволить себе любую машину, но ездил на автобусе, говоря всем, что ему и так нормально.

С невозмутимым выражением лица, сложив руки на груди и слегка задрав нос, Гена сейчас стоял и смотрел, как сверло крутится словно волчок. Гена выглядел гордо, будто у них что-то получалось, но на самом деле не получалось ровным счетом ничего: сверло не углублялось в поверхность планеты ни на миллиметр.

– Ладно, – сказал Гена и выключил бур, а после чуть поднял его. Сел на корточки возле места неудачного бурения.

– Что там? – спросил Андрей.

– Там отсутствие скважины, – монотонно ответил Гена своему молодому помощнику, проводя рукой по невредимому зеркалу. Андрей по поведению чем-то напоминал Гену – ходил с таким же хмурым видом и почти всегда молчал. Толик в шутку за спиной называл Андрея мини-Гена, потому что тот был в полтора раза меньше Генки по габаритам.

– Что дальше делаем?

– Будем резать.

Лера Зотова катила глубинный георадар, похожий на газонокосилку, в сторону бурмашины. Тридцатисемилетняя девушка-геофизик зондировала зеркальную субстанцию под поверхностью. По Лере нельзя было сказать, что она имеет отношение к науке. Эта стройная пышногрудая блондинка выглядела, скорее, как модель и уж точно не как геофизик.

Волны георадара проникали вглубь до сотни метров и рисовали однородную структуру твердой материи. Лера остановилась возле Гены. Геолог выдвинул из-под буровой машины консоль с лазерной головкой, которая при помощи системы линз фокусировала луч лазера. Головка отъехала на край консоли и опустилась, коснувшись зеркала. Лера с Андреем молча стояли возле лазерной установки и с нетерпением ждали, что же будет дальше. Гена дал команду лазеру, и луч под небольшим углом (чтобы, если вдруг зеркало отразит его, не повредить установку) мгновенно врезался в поверхность. В области контакта засияло так, будто работала сварка. Все трое отвели взгляд. Головка лазера проехала в сторону, прочертив линию разреза длиной пять сантиметров. Гена выключил лазер.

Троица тут же села возле почерневшей линии.

– Получилось, – сказал Гена.

– На сантиметр вошло! – воскликнул Андрей.

– А что толку? – спросила Лера. – Зондирование показывает, что этот материал уходит вглубь на десятки, а то и сотни метров. А может, вообще вся планета – это сплошной кристалл.

– Есть у меня одна идейка, – ответил Гена и поднялся.

– Андрюха, подъезжай-ка вон к тому нагромождению, – произнес геолог, указывая на торосную гряду.

Гена, Лера и Андрей стояли возле кромки торосного леса – такое название придумал Гена только что. У этого рельефного образования действительно было некое сходство с лесом – многие из кристаллообразных структур имели вытянутую форму и возвышались на два-три метра над поверхностью. Если зайти подальше в этот зеркальный лес, то выйти обратно станет проблематично.

Бесконечное количество людских отражений в оранжевых комбинезонах стояло сейчас напротив троих исследователей и двигалось с ними в унисон. Лера подняла руку и помахала ею. В каждой грани отражения Леры сделали то же самое движение. Она завороженно и одновременно с неприязнью разглядывала свои искаженные копии. Андрей всматривался в глубь лабиринта и никак не мог понять, где там дальше проход, а где поверхность тороса. Изображения рябили и мельтешили, лучи света неугомонно скакали, отражаясь от граней. Этот пейзаж дезориентировал, обманывал мозг.

Гене было плевать на отражения, на лабиринт, на надуманных демонов, скрывающихся там, или в зеркалах, или бог еще знает где. Гена хотел срезать себе кусок тороса и забрать его в лабораторию на изучение.

Он направил головку лазера на конец выступающего горизонтального зеркального отростка и запустил резак. Отросток был толщиной сантиметров пять и имел множество граней. Лазер разделался с ним меньше чем за минуту, и, когда кусок тороса упал на поверхность, Гена, Лера и Андрей от удивления раскрыли рты, хотя этого не было видно под кислородным масками.

Отрезанный кусок зеркального кристалла перестал отражать свет и почернел! То, что было зеркалом, стало настолько черным объектом, что казалось, в пространстве появился фрагмент пустоты!

5. Мы все в серьезной опасности

На «Гефесте» люди жили по земному времени. Собрание Храмов устроил перед ужином в восемь часов вечера. Первый исследовательский день для многих космонавтов подошел к концу, но не для всех: к примеру, врачам еще предстояло снять ряд медицинских показаний со всех членов команды для наблюдения за их здоровьем в условиях планеты с гравитацией чуть ниже земной. Показания врачи должны снимать два раза в сутки. Гена планировал еще повозиться с отрезанным черным куском – были у него мысли, что еще можно сделать с этой штуковиной. До собрания они с Альбертом Ивановичем успели провести некоторые эксперименты, о которых Еврин вскоре расскажет коллективу. Толик с программистом все еще работали над изменением расчетов программы ориентирования, а еще Звезда каждые полчаса изучал новые участки построенного лидаром плана местности и, можно сказать, вручную (своими глазами) искал на нем объект, похожий на «Спейс Игл». Искусственный интеллект тоже сканировал снимки лидара, но Толик роботу не доверял, потому что было уже много случаев, когда тот ошибался.

Сейчас все тридцать семь членов экипажа уселись на стулья за столы в столовой – это было самое большое помещение на «Гефесте». Столовая выглядела так: полукруглое помещение радиусом, равным радиусу «Гефеста», а именно семнадцати с половиной метрам, с выкрашенными под светлое дерево стенами и серым полом, на котором были закреплены раскладные пластиковые столы и стулья, имитирующие деревянные. За стеной в другом полукруге находилось техническое помещение, где располагались кухонное оборудование, склад еды, генератор кислорода и система очистки воды для повторного использования – да, фактически, космонавты пьют мочу, а вернее, извлеченное из мочи H2O. Стену эту экипаж шутливо называл стеной подаяния, потому что из специального окна, расположенного в ней, выезжали емкости с пищей.

Храмов вышел к стене. Он оглядел команду – люди развернули стулья так, чтобы быть лицом к руководителю. Еврин сидел на стуле, но не за столом. Сидел в стороне от всех, возле стены подаяния, там, где она стыковалась с внешней стеной корабля. Большинство людей уже переоделись в хлопковые темно-серые комбинезоны, в том числе и Храмов с Евриным. На «Гефесте», можно сказать, было два командира: первый – капитан корабля Максим Храмов, и второй – отвечающий за все, что касается научных исследований, – Альберт Еврин.

– Тянуть не будем, начнем, – сказал Храмов, – Альберт Иванович…

– Да, – быстро и деловито произнес Еврин. Он встал со стула и медленно пошел вдоль стены, сложив руки за спиной. На аудиторию он не смотрел. – Перейдем сразу к сути, – продолжил физик. – Первый исследовательский день принес много новой информации. В том числе и такой, какую никто не мог даже представить. Но обо всем по порядку. Первое, что лично меня удивило, это… Хотя, впрочем, пусть Юля сама все расскажет.

Девушка сидела между Толей и Геной. Она встала и произнесла:

– Многие из вас уже знают, что те образцы воды, которые я исследовала, оказались абсолютно стерильными. И я хочу выразить беспокойство по этому поводу. Условия на Тихой Гавани складываются таким образом, что на ней должна быть жизнь.

– Подожди, – перебил ее Храмов, – с чего ты это взяла? Может, в этой Вселенной вообще не может быть жизни из-за ее фундаментального строения.

– Нет, Максим, – она отрицательно помахала указательным пальцем, – все химические элементы этой Вселенной отличаются от элементов нашей Вселенной, но между собой они взаимодействуют практически так же, как аналогичные им элементы взаимодействуют друг с другом у нас дома. Да, здесь температура замерзания жидкостей иная, и это, пожалуй, самое яркое и видимое различие в химии и физике наших Вселенных, но я, как астробиолог, как кандидат биологических наук, заявляю, что на данном уровне осведомленности о химии материалов Черной Вселенной можно уверенно сказать, что жизнь тут должна быть. Но ее нет.

– Может, есть какие-то скрытые параметры, которые мы еще не поняли? – спросил Марк.

– В теории такое можно представить, но без каких-либо указаний на это мы не можем брать во внимание твое утверждение. Наоборот, все указывает на необходимость наличия жизни на Гавани – здесь есть жидкая вода, здесь нет радиации, а химические элементы взаимодействуют между собой так же, как и в нашей Вселенной.

– Ты в разных местах брала воду? – спросил Мишкин.