С яслями нам повезло, а вот с трёх лет малышек пришлось перевести в сад с «открытым концептом». Даже не зная всех подробностей, я с настороженностью отнеслась к этой затее. Критиковать эту методику дошкольного воспитания я бы не взялась, но лично убедилась, что «ситуативный подход» и «открытая работа» подходили далеко не всем детям. Как часто бывает, великолепная задумка на практике выглядела не очень. Суть концепта заключалась в том, чтобы позволять малышам «свободно исследовать образовательные пространства». Так они приобретали знания через собственный опыт и наблюдения. Простыми словами, дети разгуливали по саду и забредали в любую комнату, куда их высшие силы потянут. В одной комнате могли играть в кубики, в другой – рисовать, в третьей – собирать конструктор, в четвёртой – упражняться с ножницами и так далее. Мало того что в трёх-четырёхлетнем возрасте малыш уже должен был знать, чего хочет, так и учиться, к примеру, вырезать снежинки он также должен был сам. Правда, эта абсолютная свобода выбора оставалась лишь на бумаге, в теоретическом описании передового подхода. На деле если в комнате для рисования детей собиралось больше, чем стульев, то будь добр ищи себе другое занятие. А то, что ты хочешь рисовать, увы, никого в реальной жизни не интересует.

На группы не делили. Это означало, что дети разных возрастов сообща познавали вкус свободы. Старшие заботились о младших, младшие брали пример со старших. Но хорошо, если слово «забота» понималось правильно. Один раз шестилетняя девочка сняла цепочку с крестиком у трёхлетней, взамен пообещав конфетку. Ни воспитатели, ни родители старшего ребёнка о ситуации так и не узнали бы, если бы не мама младшей девочки. В итоге всем: директрисе, воспитателям, двум мамам и двум девочкам – было очень неприятно разбираться в этом происшествии.

Куда же смотрели или, точнее, что делали воспитатели в таком «новаторском» заведении, если воспитывать никого не надо? У них была задача поважнее. Они внимательно наблюдали за процессом саморазвития и тщательно документировали прогресс. Так, на каждого ребёнка «шили» целое дело с детальными подробностями. Как он прямую и зигзаг вырезал, как справился с архитектурой домика на рисунке, насколько верно соединил все точки и вывел очертания черепахи, как общался с другими детьми, как делился своими чувствами с воспитателями. Спустя год посещения хиппи-детсада нам на память остались две толстенные папки со всевозможными доказательствами успешного саморазвития.

На новом месте мы с несказанной радостью отдали дочек в обычный детсад, куда они и доходили до перехода в школу.

С концептом начальной школы в Германии тоже проблем с понимаем не возникло, хотя различия с моим русским опытом имелись. Например, здесь классные учителя меняются через два года, то есть первые два года детей ведёт один учитель, оставшиеся два – другой. С первого класса вводится изучение религии. У нас такого предмета я не припомню – религиозное воспитание в моей жизни отсутствовало. Лишь взрослым, осознанным человеком я заинтересовалась этой темой, и в сравнении стало немного жаль, что в русскую школьную программу такой предмет не входил. В немецкой школе детей делят на три группы: католики, протестанты и все остальные, у которых предмет называется «Этика». На таких уроках преподаются важные основы веры. Ученики изучают ключевые аспекты мировых религий, что помогает сделать важный шаг к избавлению от предрассудков и стать открытым всему миру.

С каждым годом прибавляются новые дисциплины. Некоторые из них ведёт не классный руководитель, а другие учителя. Например, спорт и плавание. По ним сдают нормативы и получают сертификаты. Так, к примеру, первым достижением в плавании считается статус «морского конька». Для этого необходимо знать как теорию – правила поведения на воде, так и практику. На экзамене ныряют с бортика бассейна и плывут двадцать пять метров в положении лёжа или на спине, а потом поднимают предмет с глубины. Вода доходит детям примерно до плечей.

В четвёртом классе дети сдают теоретический и практический экзамены по вождению велосипеда. Любой десятилетка в Германии знает большинство знаков и правил дорожного движения. В разноцветных шлемах они бесстрашно колесят по дорогам наравне с автомобилистами, указывают рукой поворот направо или налево и спокойно перестраиваются. В этом смысле немецкие школьники обошли меня в развитии: я так и не решилась сесть на двухколёсное транспортное средство.

Ну и шокировало меня то, что к концу начальной школы моих детей ждал курс по сексуальному воспитанию. То, что западные страны в этой теме раскрепощённее, я знала прекрасно: на детских каналах в мультяшном исполнении объясняли, как появляются дети. Но то, что целых десять уроков посвящали совсем неактуальной для возраста теме, не находило во мне ни единого адекватного объяснения. Большинство учителей и сами не приветствовали этот пункт школьной программы. Им приходилось следовать предписаниям. Но были и те, кто с энтузиазмом рассуждал о важности правильной терминологии половых органов. Когда я пришла на выставку материалов по этой теме, организованную специально для родителей, мне стало дурно. Там собрали и выставили всё на свете. С картинками, с разъяснениями, с видеороликами. Как бы оправдываясь, учителя успокаивали, что они не всё планируют показывать и рассказывать, если, конечно, дети сами не начнут задавать вопросы. Контрольной по этой теме тоже не было. Это в Баварии. А вот в Гессене дети писали на оценку. Десятилетний мальчишка должен был подробно расписать – почему женщина не может забеременеть. Чтобы особо чувствительные родители не попадали без чувств, руководство предлагало не посещать эти уроки. Понаблюдав за всем этим, я пришла к выводу, что к категории «особенно чувствительные» относились исключительно «не немцы». На ту выставку пришли мамы с ярко выраженной миграционной идентичностью. Три женщины в одеяниях в пол и в хиджабах, одна итальянка, одна гречанка, две из Сербии и я с подругой – русские.

После начальной школы происходит самое интересное. Детей сортируют на отличников и хорошистов, троечников и недостаточно хороших.

Первый сорт попадает в гимназию. Это школа с гуманитарным и естественно-научным уклоном, призванная готовить к университету. Туда без проблем могут попасть все, у кого в аттестате средний балл не больше 2,33. Всего изучают восемь предметов. Средний балл, правда, рассчитывается только из трёх основных: немецкий язык, математика, обществознание и естествознание (окружающий мир). Ещё важно помнить, что оценки в Германии ставят «наоборот» – по шестибалльной системе, где один – отличная оценка, два – хорошая и так далее. Даже с парой троек в аттестате есть шанс попасть в «бизнес-класс».

Многие родители, несмотря на средний балл для гимназии, отправляют ребёнка в реальшуле. Это «экономкласс». На всевозможных информационных мероприятиях тётеньки из гимназий открыто стращают, что программа достаточно сложная, что ребёнок должен показать развитое абстрактное мышление, грамотную устную и письменную речь, а иначе можно легко вылететь в первом же полугодии. Поэтому, чтобы не перегружать нежную детскую психику, многие выбирают школы, где учебная программа напоминает спринт, а не гонку на выживание.

Есть ещё виртшафтсшуле. Там главенствует экономический уклон, и выпускники имеют подробное представление, как управлять предприятием – той же пекарней. Этот концепт мне нравился. Было одно но. Как понять, есть ли у десятилетнего ребёнка интерес и способности к коммерческим и административным профессиям?

У кого самые плохие оценки за четвёртый класс, приземляются в миттельшуле (раньше хауптшуле) – общеобразовательной школе, где учатся обычно с пятого по девятый класс. Туда же попадают мигранты и беженцы. Для них складывается особенно сложная ситуация: в отличие от малышни, подростки с трудом учат немецкий язык. Многих из них травмировали война и бегство с родины, они переживают половое созревание в чуждой культурной среде, вынуждены взваливать на себя большую ответственность в семье. Новая среда часто вызывает у таких учеников трудности.

От того, куда попадает ученик, зависят его будущие возможности. Прямая дорога к университету выстраивается только из гимназии. Выпускникам других школ открываются двери техникумов и училищ – такое упрощённое представление я для себя сформировала в то время. Переплетений слишком много. Даже после миттельшуле в конце концов некоторые поступают в университет, просто «ехать» до него нужно со множеством «пересадок». Сравнивая с классической российской системой, я находила много расхождений. Сама я с первого класса училась в одной школе. Мы сохраняли состав до девятого. Потом, в возрасте пятнадцати-шестнадцати лет, происходил переход в более взрослую жизнь. С хорошими оценками можно было доучиться до одиннадцатого, с удовлетворительными – получить средне-специальное образование. Выходит, что в Германии дети значительно раньше сталкиваются с сортировкой.

Про специальные школы я почти ничего не знала. Понятно, что они предназначены для тех, кто нуждается в социально-педагогической поддержке на постоянной или долгосрочной основе. К этой группе относятся умственно отсталые и ученики с физическими недостатками: нарушением зрения, слуха и речи, а также с нарушениями обучаемости или проблемами социального и эмоционального развития.

С таким представлением об образовательной системе я пошла на собеседование в миттельшуле. Тогда я ещё не подозревала, что эта школа окажется местом, где мои нервы станут основным учебным материалом…

Глава 2. Кристиан

28.05.2019

– Всем привет! Сегодня мы повторим тему «дас» с одной «с» и «дасс» с двумя «с», – анонсировала я урок в девятом «А».

Написала маркером на доске два слова и приготовилась объяснять. На самом деле меня удивляло, что эта тема входила в экзаменационную программу. Её изучают в третьем и четвёртом классе. Разобраться там, на мой субъективный взгляд, несложно. Но это было моё понимание, и немецкий был для меня иностранным.

Механизмы освоения родного и неродного языков работают в абсолютно противоположном порядке. Когда мы говорим на родном, то не думаем о грамматических связях, о логическом объяснении употребления того или иного слова, о выбранных предлогах, числах или степенях сравнения. Мы просто говорим. Поэтому детям сложно воспринимать всевозможные теоретические правила, когда на практике уже всё довольно неплохо получается. Изъясняются они свободно. Но чтобы грамотно писать, вольного обращения с речью недостаточно. На уроках родного языка они сталкиваются с многочисленными «чудовищами»: падежами, склонениями, деепричастным оборотом и прочей лингвистикой, – которых можно победить, только подружившись с ними. Нужно понять каждое слово и принять исключения, не поддающиеся логике. С иностранным – наоборот. Ты не сможешь произнести и предложения, пока не разберёшься с правилами. Изучая, невольно сравниваешь их с правилами родного языка. С этой точки зрения цитата Гёте: «Если вы не знаете иностранных языков, вы ничего не знаете о своём собственном» – раскрылась мне полностью.

Ещё и объяснение темы «дас» и «дасс» в немецких учебниках меня совершенно не устраивало. Там предлагали заменить слово на одно из нескольких указанных. Если смысл оставался – писать одну «с», если терялся – две. Но замена была довольно условной. Она вызывала больше вопросов, чем давала ответов, и не гарантировала стопроцентной уверенности. Возможно, немецкоговорящим такой принцип проверки проще понять, но если учесть, что две трети моих учеников были выходцами из иммиграционной среды, то я сомневалась, что предложенное объяснение расставит все точки над и.

– А мож, мы погуляем? Смотрите, какая погода прекрасная! – вместо приветствия произнёс Элиас, открывая настежь окно.

Он уселся на заднюю парту и даже не собирался готовиться к уроку. Двое его товарищей также демонстративно сидели на столах вместо стульев.