– Прошу извинить мое молчание. Это не от недостатка внимания. Я бы сказал, что научный интерес, занимающий мои мысли, складывается в научную теорию. – Он слабо улыбнулся, неуверенный в том, как она отнесется к его признанию.

– И меня часто посещает подобное состояние. – Она кивнула. – А теперь следуйте за мной, и мы сможем начать с главного дома, а потом, если вам будет интересно, я покажу и пристройки, которые дедушка выстроил по собственному проекту. В Лейтон-Хаусе есть такие комнаты, которые вас, возможно, очень заинтересуют.

– Благодарю. С удовольствием. – Он внимательно рассматривал ее лицо, особенно глаза. – Мне кажется, мы с вами, быть может, начали наше знакомство с неверного шага. – Как неудачно он выразился! Незачем привлекать лишнее внимание к своей хромой ноге. – Похоже, снег отрезал нас от всего мира, а вы любезно тратите на меня время, согласившись показать поместье. Поэтому прошу, называйте меня Мэтью; зачем нам официальные титулы, если мы так далеко от душных гостиных клуба «Олмак»! Ни к чему нам чрезмерная чопорность!

Если бы он не наблюдал за ней так внимательно, мог бы и не заметить, как чуть сильнее сжались ее губы, будто подвергала сомнению каждое сказанное им слово или полагала его намерения недобрыми. Но он ведь не брал их дом штурмом; лорд Тэлбот сам его пригласил.

– «Олмак»? Название мне незнакомое; однако, оставив в стороне тему погодных неудобств, скажу лишь, что лучше всего нам держаться с любезностью, но официально.

Она не стала дожидаться его ответа, резко повернулась, отчего зашуршали ее юбки, и пошла по коридору влево.

Глава 4

Мужчины. Неизвестный вид. Трудно препарировать или понять их. Часто бестолковые. Как правило, любят повелевать. Надо признать, что Теодосия ограничила свое общение с ними. Однако из того, что она читала, слышала в разговорах и наблюдала со стороны, ей удалось составить рабочую гипотезу.

Лорд Уиттингем, Мэтью, оставался загадкой. Со всем своим блеском и лоском Лондона, поведением и манерой говорить он поставил ее в тупик, и она не могла прийти хоть к какому-то заключению. Пока они шли по коридору, Теодосия обратила внимание, что он прихрамывает, причем накануне хромота была даже заметнее, чем сегодня утром.

Обычные жилые комнаты гость осмотрел с вежливым одобрением, но Теодосия понимала, что лорд Уиттингем как человек науки заинтересовался бы не обширной библиотекой, а скорее особыми помещениями в пристройках. Их необычное устройство дало бы обширную пищу для разговоров, если графу и дедушке придется встретиться лицом к лицу.

Сначала она повела его в аптекарскую. Теодосия очень гордилась этой комнатой, где стены были побелены, а начищенный пол блестел как зеркало. Благоухающие связки высушенных трав терпеливо дожидались, когда их пустят в дело; цветки казались бледными и выцветшими в желтых рассеянных лучах солнечного света, струящегося сквозь дальние окошки. В открытом шкафчике красовались баночки, флакончики и пузырьки с разными веществами, в плетеных ларчиках, стоящих возле мраморной ступки с пестиком, лежали инструменты, коробочки, миски и полотенца.

Войдя в аптекарскую, лорд Уиттингем окинул ее одобрительным взглядом.

– Я и не догадывался, что ваш дедушка практикует изготовление лекарств из растений. – Он разглядывал порошки и поблескивающие бальзамы на нижнем ярусе полки, которая была к нему ближе других, и даже нагнулся, чтобы понюхать склянку с бледно-зеленой мазью. Запах этой мази заставил его отскочить, а Теодосия прикусила губу, чтобы не рассмеяться. Поделом ему – пусть не сует свой нос туда, куда не следует.

– Крокосмия.

Он поспешно взглянул на нее:

– Простите, что?

– Африканское цветковое растение семейства ирисовых. Иногда его называют «медные кончики» или «падающие звезды». Хрупкие лепестки с параллельно расположенными прожилками сидят рядами на цветоносе. Растертые в мелкий порошок, цветки испускают сильный неприятный запах, похожий на запах шафрана, и используются для лечения дизентерии.

– Это мне известно. – Уиттингем выпрямился, немного помолчал, прежде чем продолжить: – Наверное, вы внимательно слушали дедушкины рассказы или же обнаружили в библиотеке несколько томов по фармакологии, которые стоили вашего драгоценного внимания?

Его предположение о том, будто она приобрела свои познания, подслушивая за дедом или убивая время за чтением, раздосадовало и подкрепило ее личную теорию об исключительной твердолобости мужчин. Но Теодосия не стала терять время даром, разубеждая его в заблуждении. Именно она – единолично – занималась лекарственными травами. Дедушка совершенно не интересовался этой отраслью.

– Пройдемте? – указала она взмахом руки, и они молча проследовали в следующую комнату. Достав из кармана ключ, Теодосия отомкнула задвижку замка и вошла в зимний сад. Утром она уже приходила сюда, поэтому необходимости проверять, как там животные, у нее не было. Она торопливо проследовала по центральному проходу в оранжерею со стеклянными панелями. За спиной слышались шаги графа.

– Это… – Он разглядывал помещение со счастливой улыбкой. – Это действительно стоило увидеть!

Уиттингем подошел к одной из каменных колонн, на которой держались стеклянные панели стен, и коснулся стекла пальцами. Холодный воздух снаружи немедленно конденсировал его теплое дыхание, и на стекле остались отпечатки пальцев.

– Это одна из моих любимых комнат. Здесь я провожу очень много времени. – Теодосия не понимала, что заставило ее сообщить ему столь личные подробности. Вряд ли она старалась подружиться с графом.

– Я понимаю почему. – Он задержал на ней свой взгляд, прежде чем продолжить осматривать оранжерею.

Он исследовал оранжерею со всем тщанием ученого – как она и ожидала. И ей нравилось за ним наблюдать – а вот это было уже несколько неожиданно. Наверное, причина в том, что он, как и она, восхищался возможностями, которые открывало для науки устройство столь замечательного помещения. Несколько смягчившись, Теодосия отмела это соображение. Сейчас не время анализировать подобные странности.

Мэтью блуждал по оранжерее под впечатлением от продуманного устройства и внимания к мелочам. Одно дело – читать о науке, и совсем другое – жить наукой. Тэлбот соорудил два помещения – «и кто знает, сколько их всего», – чтобы проводить научные исследования. Без сомнения, тут найдется еще и обсерватория, или, по крайней мере, комната для наблюдения за погодой и занятий метеорологией.

В оранжерее было полно экзотических растений. Яркая листва и сочные свисающие побеги создавали впечатление, будто это джунгли в тропиках, далеко от Англии. Во влажном воздухе витали настойчивые запахи глинистой почвы и пряных трав. На плитках пола плясали солнечные зайчики, а снег, засыпавший стеклянные панели, словно пытался укрыть оранжерею от посторонних глаз. Каждый удивительный экземпляр растения или цветка сидел в собственном горшке – разнообразные горшки громоздились на полу и на столах. А среди растений стояла сама леди Лейтон, разрумянившись, как чайная роза. Казалось, она по-настоящему наслаждается пребыванием здесь, среди прочих редких цветов.

– Не перейти ли нам в библиотеку?

– Что вы здесь делаете, леди Лейтон? – Он подошел к цветку абрикосово-бежевого цвета и потрогал – лепестки были словно бархат. – Вы сами ухаживаете за всеми этими растениями или ваш дедушка держит штат садовников? – Внутренним взором он уже видел ее среди рядов цветочных горшков, с лейкой в одной руке, распевающей громкие песни за работой.

Он отогнал возмутительное видение.

– Чтобы содержать в порядке дом, в том числе и помещения для занятий наукой, нужно много слуг. Но я действительно люблю бывать здесь.

Это было самое открытое признание с ее стороны с той минуты, как они встретились. И еще он впервые видел ее такой: спокойной и довольной.

– Должно быть, ваш дедушка одновременно удивлен и рад вашему интересу к науке. – Его слова произвели немедленную перемену в ее поведении. Неужели он сказал что-то не то?

– Вы хотите сказать, будто всесторонние познания женщинам недоступны? – Она даже фыркнула, отчего ему захотелось улыбнуться. – Да я знаю каждую генетическую форму, от рода до класса и типа, и наоборот!

– Не сомневаюсь.

– Вероятно, вы относитесь к числу тупоголовых ученых сухарей, которые считают, будто женщины способны разве что вышивать? – Она начала расхаживать туда-сюда, и он был заинтригован ее бурной, если не сказать загадочной, реакцией на его в общем-то безобидное замечание.

– Вовсе нет, и если бы вы знали мою сестру, этого разговора бы вообще не состоялось. – Он едва не рассмеялся. Сестра Амелия была непослушным ребенком, и большую часть своих детских лет – да и потом, став взрослой девушкой, – она задавала ему жару. Мэтью обрел толику спокойствия лишь после того, как она вышла замуж.

– А ваша сестра, без сомнения, обладает грацией и утонченными манерами, она мастерица игры на фортепиано и ни разу не оступается в вальсе?

– Вы не знаете Амелию. Кроме того, танцам часто придают неоправданно большое значение. – Она вдруг поглядела на его ногу. Девчонка что-то слишком уж догадлива.

– Женщины в целом терпят несправедливость со стороны мужчин. Их разглядывают, судят в мельчайших деталях. Нам полагается глупо улыбаться, хлопать ресницами при каждой любезности, сходить с ума по привозным кружевам или новейшим модам – притом что у многих дам ума побольше, чем у джентльменов. – Ее лицо погрустнело, в глазах вспыхнули гневные искры. Явно для нее это были не просто слова…

– Я считаю, что человеческий мозг – это удивительное творение природы, вместилище разума. Неважно, куда он помещен – в голову пожилого мужчины или хорошенькой молодой женщины, – я все равно буду восхищаться его функциями. И я на каждом шагу встречал как исключения из этого правила, так и подтверждения ему. Нет ничего плохого в том, чтобы быть книжным червем.

– Книжницей.

Уиттингем смотрел на ее губы, когда она пробовала это слово на язык. Он невольно улыбнулся. Похоже, леди Лейтон его одобрила.

– Нам следует перейти в библиотеку. – Снова взмах юбок и шорох ткани, и она понеслась в сторону двери. Он последовал за ней, стук трости отмечал каждый его шаг.

Они остановились в дверях, тяжелые панели орехового дерева сомкнулись вокруг них отнюдь не гостеприимно. Он снова наблюдал, как леди Лейтон выбирает ключ из связки, собранной на серебряной цепочке, и отмыкает замок.

– У вас все комнаты под надежным запором? – Наверное, очень утомительно без конца отпирать и запирать двери, если живешь здесь. – Ведь в доме нет маленьких детей, не так ли?

Она едва заметно повела плечом, как будто знала за собой эту привычку и хотела бы от нее избавиться.

– Так заведено в Лейтон-Хаусе.

Больше она не сказала ничего, и он вошел за ней в прямоугольную комнату, которой по правилам полагалось бы быть гостиной, да только вот загвоздка: никакие гости бы здесь не поместились. Вдоль стен выстроились полки от пола до потолка, уставленные переплетенными в кожу томами. Периодические издания, журналы и газеты высились аккуратными стопками вдоль плинтусов и на каждом кресле и стуле. На овальных столиках красного дерева были выставлены всевозможные коллекции – заводные устройства, компасы, увеличительные стекла, калейдоскопы, призмы и кристаллы, и куда бы он ни посмотрел, везде видел нечто интересное. Руки чесались от желания потрогать то и другое, а ум радовался, предвкушая возможность открытия.

Он поднял взгляд на строгую леди Лейтон, которая терпеливо ждала возле камина. Интересно, каким она видит сейчас выражение его лица? Что до леди, она, кажется, забавлялась.

– Вы не предупредили, какие тут сокровища. – Кивнув, он снова взглянул на ближайшую полку. – Книги – только малая часть очарования библиотеки.

Он, правда, включил в число очарований еще и леди Лейтон, но, разумеется, вслух этого не сказал.