Сергей и Юрий уверяли, что во всем разберутся. Я в этом сомневалась. Но демонстрировала святую веру в силу их ума.

– Вы можете идти, – порадовал наконец Сергей.

Но я продолжала сидеть на месте и таращилась в пол. Расценив по-своему, он спросил:

– Вас отвезти домой?

– Нет, спасибо.

Положив на кончик стола подтаявший лед, я поднялась. Следователь нахмурился. Протянул мне свою визитку.

– Если у вас возникнут какие-либо проблемы, сразу звоните мне.

– Спасибо, – вновь поблагодарила я.

Мы оба прекрасно понимали, что наша встреча вовсе не последняя. И о том, что он сможет меня защитить, тоже никто иллюзий не испытывал.

Но все же, когда Буров поднялся навстречу мне, следователь сказал:

– Николай, есть разговор.

Буров нахмурился и вошел в кабинет. Я же мысленно поздравила следователей с тем, что теперь у них как минимум двое подозреваемых.

А пока старый вояка был занят, я поспешила скрыться. Вызвав такси, откинулась на спинку заднего сиденья и прикрыла уставшие веки.

Память как заведенная прокручивала одну и ту же сцену. Раз за разом. Вновь и вновь. Я видела, как муж приближается ко мне. Забившись в угол, я сжимаю в руках пистолет. Но пальцы мои дрожат так сильно, что трудно его удержать. Давид же все приближается. Что-то говорит.

Мне не разобрать его слов. Я лишь знаю, что спасенья нет.

И вскинув руку, я стреляю. Один выстрел. Второй. И на белоснежной его рубашке расползается алое пятно. По инерции сделав еще шаг, он замирает. Падает навзничь как подкошенный…

Как известно, слухи – самый быстрый способ коммуникации. И тот факт, что уже к обеду о гибели моего мужа стало известно всем и каждому, лишь подтверждает это.

Но я не жаловалась. Понимала, что это неизбежно. Как и то, что девять из десяти человек решат, что его смерть мне на руку. Еще бы, в одночасье стать наследницей всего состояния великих и могучих Строгановых.

Злые речи меня волновали мало. Полиции я тоже опасалась не слишком – хорошие адвокаты за большие деньги непременно помогут несчастной вдове. А вот лишнего внимания к своей персоне мне не хотелось. И потому я очень радовалась, что у особняка не выстроилась вереница репортеров, жаждущих сенсации.

Более того, журналисты по неведомой мне причине и вовсе проигнорировали столь значимое событие. Не было ни единой газеты, сайта или телеканала, где бы упоминалось убийство мужа. Это несколько удивляло. Но я списала все на усердие Бурова, решив, что и от него должна быть какая-то польза.

И все же происходящее действовало на меня куда сильнее, чем я бы того хотела. Вернувшись из морга, я неприкаянно бродила по особняку. А потом разозлилась, нарядилась и поехала в свой любимый ресторан.

Но на этот раз ужин задался не слишком. Еще не принесли заказ, как ко мне без всякого приглашения подсел слегка лысеющий коротышка лет пятидесяти. Мы виделись на каком-то приеме. Но даже под пытками я не смогла бы вспомнить, кто он и чем занимается.

Сложив губки бантиком, коротышка пропел:

– Мои соболезнования вдовице.

– Благодарствую сердечно.

Повисла пауза. Вероятно, в голове моего собеседника уже был сценарий этой встречи. Но все шло не так, как представлялось. А перестройка требовала времени.

Я не торопила. Пригубила вино и сказала:

– Я помню ваше лицо. Но не имя.

– Всеволодом Уваровым меня величать.

– Очень рада вновь познакомиться.

– Серьезно?

– Что?

– Рада?

– Должно быть иначе?

Коротышка прищурился и сказал:

– А ты забавная.

– Не очень. Чувством юмора меня не слишком наделили.

– Зато всего остального отсыпали будь здоров.

– На щедроты Судьбы не жалюсь. А вы?

– Что? – опешил он. Я легко пояснила:

– Хотели бы поиграть с Судьбой?

– С чего ты взяла?

– Интуиция.

– Как у ведьмы?

– Надеюсь, что нет. Их она подводила. Костры тому свидетели.

Уваров тихо хрюкнул и уставился на меня. Глазки его блестели хитро, а я гадала, как бы половчее избавиться от этого надоеды. Но уже понимала, что будет это непросто, оттого являла собой пример покорности.

– Не похожа ты на убитую горем вдову.

– Я вообще ни на кого не похожа. Только на саму себя.

– Потому Давид по тебе с ума и сходил?

– Домыслы. Рассудок моего мужа был ясен как небо в погожий день.

– Был? – Уваров усмехнулся. – Уже в прошедшем времени?

– Разве об ушедших говорят иначе?

– Что, даже не всплакнешь?

– Я переживаю горе по-своему. И не терплю публичности.

– Я слышал, художники все с приветом. А ты, говорят, талантлива. Значит, и вовсе того.

– Мерси.

Уваров сверлил меня взглядом, но с какого края подступиться не знал. Чертыхнулся и решил не мудрствовать.

– Ты ведь понимаешь, что одной тебе с этим не справиться?

Я посмотрела на равиоли с соусом песто, что только что подал официант, и с уверенностью сказала:

– Сдюжу. У меня хороший аппетит.

Уваров поморщился, глазки заблестели зло. Интересно, как он умудрился сколотить состояние? Ведь его лицо – открытая книга. Все мысли словно маслом написаны.

– Я не об этом!

– О чем же?

– Бизнесе Строгонова!

– О!

Сеня дернул щекой. Я стала раздражать его несказанно. Но не настолько, чтобы он покинул мой стол и присоединился к девице с глубочайшим декольте на вечернем платье, с которой явился в ресторан. Девица, к слову, метала в нашу сторону свирепые взгляды, и это начинало раздражать.

– Тебе потребуется помощь. Совет знающего человека.

– Не думаю.

– Серьезно? – усмехнулся Сеня.

А вот и он. Оскал желающего крови противника. Не волчий, конечно. Но и шакалы могут ранить смертельно.

– Я вовсе не собираюсь вникать в дела мужа, – принялась объяснять я. – Мы уже все обсудили с Николаем. Он согласился взять все эти хлопоты на себя. Я очень ему благодарна. Очень! Ведь бизнес – это совершенно не мое. Я человек творческий. И именно творчество – мое призвание. А не все эти цифры, переговоры… Б-р-р-р…

– Буров, значит, в деле…

Я кивнула в такт размышлениям Сени. Имя старого вояки, к слову, произвело на него впечатление. И не самое лучшее. По неведомой мне причине он его боялся. Но аромат чужих денег был столь пленителен, что отступать мой сотрапезник не собирался.

Вытащил из кармана визитку и протянул мне. Буркнул сердито:

– Позвонишь, когда созреешь.

Я посмотрела на белый прямоугольник и проблеяла:

– Не понимаю…

Уваров резко наклонился и прошипел зло:

– Слезами кровавыми плакать начнешь и поймешь. И тогда я буду именно тем, кто согласится тебе помочь. Ну а пока ешь свои пельмени и не умничай.

Уваров так осерчал, что даже не пожелал остаться. Быстрым шагом он пересек террасу и скрылся в закрытой части ресторана. Его спутница растерянно похлопала накладными ресничками и бросилась следом.

Я же сосредоточилась на угощении. И с большим удовольствием продолжила ужин в одиночестве.

Но все же хандра меня настигла. Не желая возвращаться в пустой дом, я колесила по ночному городу. Без цели. Не чувствуя времени.

И в какой-то момент я обнаружила себя в переулке по соседству с Летним Садом.

Небольшой трехэтажный дворец в стиле барокко был обращен фасадом на Миллионную улицу. Он был построен по заказу семьи любимой камер-фрейлины императрицы. И несколько поколений знатного рода проживали здесь свою жизнь. Кружили на балах, уходили на войну. Крестили детей и прощались с ушедшими.

Революция разбросала по свету членов семьи, разворотила роскошные интерьеры их дома. Но, на общем фоне вандализма и поругания, дворцу досталось не так уж и сильно. Он был отдан на нужды армии, и потому значительная часть убранства сохранилась в относительном порядке.

А перестройка дворец не пощадила. Его богатые залы были перекроены под офисы, разделены перегородками. Собственники и арендаторы сменялись нескончаемым потоком. Но каждый из них оставлял «шрам» на убранстве дома, пополняя собрание уродств и вредительств.

В этот период мой отец и купил здесь небольшое помещение. Скорее всего, в имперские времена в этой части дворца было одно из помещений для слуг. Прислуга попадала во дворец через черный вход, минуя великолепные дубовые двери парадного.

В девяностые один из новых собственников отгородил треть первого этажа, перестроив его под тихий офис с собственным выходом в переулок.

Отец же задумал открыть в этих стенах книжный магазин. Времена для подобного бизнеса были не самые лучшие и уж точно не спокойные. Но его это не остановило. Уже год как они с мамой были женаты, и он считал своим долгом обзавестись делом, которое будет кормить семью. И радовать его и молодую жену.

Продав доставшуюся от бабушки и дедушки квартиру, он осуществил желаемое. Но это было только начало.

Папа и мама не хотели, чтобы их книжная лавка походила на все остальные. Это было бы слишком просто. Уйдя с головой в каталоги исторических зданий, они неустанно искали подходящие интерьеры в фотографиях старинных библиотек. И вдохновляясь чужими творениями, они создали собственный, ни с чем не сравнимый мирок.

Книги были страстью отца. Он превратил их в дело жизни. Но по профессии он был краснодеревщиком. Причем отличным. И обустраивая свою лавочку, он проявил себя как искусный мастер.

Превратив дачу в мастерскую, он, не зная усталости, вырезал стеллажи для книжных собраний. Столики и кресла для посетителей. Даже мебель для небольшой каморки мамы, где она вела дела лавочки, была собственноручно выполнена им.

Когда же обустройство книжной лавочки было закончено, посетители потекли полноводной рекой. Многие из них приходили только посмотреть на убранство невиданного магазина. И их надежды усладить свой взор неизменно оправдывались.

Ведь в лавочке родителей действительно было на что посмотреть и чем полюбоваться. За тяжелой дверью, отреставрированной папой, таилось величественное убранство библиотеки. Вытянутое прямоугольное помещение родители разделили на три небольших зала резными узорчатыми сводами боковых стеллажей. И идя по анфиладе, можно было легко пройти насквозь всю библиотеку.

Не существовало одинаковых стеллажей. Все они были уникальны, но сливались в едином ансамбле. Полки каждого украшали вырезанные рукой папы гирлянды из цветов и растений. А по бокам, словно под заклятием невиданной колдуньи, замерли прекрасные русалки, страшные гаргулии, хитрые драконы и невиданные чудовища и звери, которых отец оживлял, вдохновляясь иллюстрациями сказок и старинными картами.

В первом зале располагался небольшой прилавочек, увенчанный старинной кассой в стиле модерн. Кассой никогда не пользовались. Но она была отличным дополнением к интерьеру. А новомодный атрибут, как именовал ее современную последовательницу папа, стоял под прилавком, невидимый взору посетителей.

Во втором, самом большом зале, были расставлены четыре резных стола, на отполированных дубовых и березовых столешницах которых стояли тяжелые лампы с плафонами из цветного стекла. Лампы были старинными, но купленными на барахолке за бесценок. Все как одна были в ужасном состоянии, и маме стоило немалых трудов вернуть им былое великолепие.

Третий зал скрывал за ширмой из красного дерева рабочий кабинет мамы. Папа именовал этот закуток каморкой. Но обожал, усевшись в кресло в викторианском стиле, болтать здесь с мамой или читать мне книги. Тут же таились самые ценные издания лавочки.

Обязанности мамы и папы распределились сами собой. Каждый занимался тем, что больше всего любит. Папа следил за лавочкой, чиня и ремонтируя все, что требуется. Общался с покупателями и вел бесконечные переписки с коллекционерами и ценителями. Мама же занималась бухгалтерией, педантично и бережно ведя все записи, оплачивая счета и общаясь со всевозможными инстанциями.