Стало холодней, народ плотнее кутался в плащи. Вдруг кто-то крикнул:

– Смотрите, снег!

Все задрали головы к ночному небу. Медленно с него сыпали крупные снежинки, танцуя под звуки ребека и флейты, порхали над землёй, снова взмывали в небо под порывами ветра.

– Дея благословила нас, – воздел руки вверх жрец, – это хороший знак!

Народ радостно загудел, поздравляя друг друга, желая удачи и счастья. Снова полилась музыка, послышались тосты со всех сторон.

Утомлённая, я наблюдала за остальными, тихо наслаждаясь бесхитростным праздником.

Чуть позже подсела к группе женщин и девушек, слушала их разговоры, выведывая новую для себя информацию и местные сплетни. Меня почти никто не знал в лицо, не стесняясь обсуждать при мне жизнь их Светлостей.

– А вы слышали? – Вклинилась в чей-то рассказ о новых тканях дородная женщина с примечательной волосатой бородавкой на носу, – герцогиня наша свою дочку в монастырь повезла.

– Да неужели? – Спросила соседка.

– Точно тебе говорю, девице скоро шестнадцать исполнится, госпожа её аккурат через неделю после дня Зимы родила.

– Бедное дитя, – покачала головой полная женщина, укутавшаяся в толстый плащ, – и жизни-то не пожила. Просидела в замке взаперти, а теперь только и увидит, что стены монастыря. А всего-то и вины за ней, мамашин грех.

– Беатрис-то её замуж выдать не может, – продолжила та с бородавкой, – как ни крути, кровь благородная в жилах девицы. За деревенского не отдашь, аристократы сами не возьмут. Вот и придётся ей век вековать в обители Басмуса.

Как ни странно, но я и от Бланки слышала, что монастыри находятся в «ведении» бога Неба. А монахинь принято называть невестами Басмуса. Не знаю, не против ли Дея такого «многожёнства» или владычице Земли всё равно, что под опекой её мужа сотни смазливеньких суженых.

– Беатрис хвостом вертела, а девчонка бедная теперь отдуваться должна, – сердито сказала полная матрона, – признали бы Дору внебрачным ребёнком, да и замуж за какого-нибудь захудалого дворянчика отдали. Уж поди на приданое денег хватит с избытком.

– Герцог и слышать о ней не хочет, – не унималась «бородавчатая», – потому и Беатрис поспешила спровадить дочку с глаз долой.

Ага, меня уже в монастырь упекли. Спасибо, матушка. Дыма без огня не бывает. Если пошли про это слухи, значит, и правда Беатрис в любой момент может отправить меня к «жениху» Басмусу. Нет у меня в запасе зимы, теперь я это чётко поняла. Дело сильно осложнилось. Вряд ли Леви согласится сейчас бросить работу. Денег у меня нет совсем. Что ж, как всегда, буду выпутываться из передряг самостоятельно.

Глава 10

К утру, когда давно погасли костры и народ разошёлся по домам, снегопад усилился, накрыв пушистым одеялом землю, украсив башенки замка пышными шапками. Однако стоило солнышку выглянуть из-за туч, и оно тёплыми ладонями смяло лилейный покров, растопило снег, превратив его в лужи, в которых отражались жёлтые лучи.

Грета даже в отсутствие герцогов не спускала с меня глаз. Вот и сегодня, чуть свет, загнала меня в холодный подвал, где хранились продукты. Мне предстояло перебрать все овощи, вымести мусор, почистить полки.

Я накинула на платье свой драный плащ, но он почти не спасал от холода. Руки мои озябли и почти не слушались, пальцы одеревенели. Я уже закончила отбирать испорченные овощи, собрала их в корзины, подобрала отпавшие капустные листы.

Из моей головы не шёл тот разговор, когда я узнала, что меня хотят спровадить в монастырь. Ночью пролежала без сна, не сомкнув глаз. В голове крутился главный вопрос. Когда?

Закончив с подвалом, я поспешила на кухню. Дюк после вчерашнего отсыпался, так что не боялась попасть ему под руку. Я не ошиблась, Бланка одна хлопотала возле печи.

– Дора? Ты голодна? Да ты же совсем продрогла, – заметила она мои посиневшие руки и дрожь, – садись, налью тебе горячего чаю.

Опустившись на лавку, дождалась, пока хлопотунья подаст мне чашку и сядет рядом.

– Бланка, скажи мне, пожалуйста, правду. Меня собираются отправить в монастырь?

На лице поварихи отразился целый букет эмоций: растерянность, стыд, сожаление.

– Дора… Я…, – замялась женщина.

– Пожалуйста, – взяла её ладони в свои, – если ты мне друг, скажи правду.

– Да, деточка. Мне довелось услышать, как об этом говорили Леопольд и Грета.

– Когда?

– Как только вернутся хозяева. Тебе исполнилось шестнадцать. Герцог боится, что твоя тайна рано или поздно покинет стены замка.

– Почему ты не сказала мне об этом?

– Дора, поверь, тебе там будет лучше, – отвела глаза Бланка, – что ждёт тебя здесь? Унижения, жизнь впроголодь? Тебе не дадут покинуть замок и выйти замуж даже за деревенского парня. Бруно дорожит своей репутацией.

– Почему все считают, что вправе решать за меня? – Вскочила я с места, – даже ты. Ладно герцоги, я для них лишь неудобный предмет мебели. Хочешь, в угол задвинь, хочешь выкини за ненадобностью. Но ты? Неужели я не заслуживаю хоть единого шанса?

– На что? – Бланка поднялась, уперев руки в бока, – у тебя его нет. Неужели до сих пор не поняла? У тебя ни документов, ни денег. Ничего. Тебе некуда податься.

Я растерянно смотрела на повариху. Говорить ей, что собираюсь бежать, не буду. При всей своей доброте женщина беспрекословно подчинялась герцогам. Для неё обмануть их или пойти против – кощунство.

– Я могу попытаться поговорить с Беатрис. Ты сама заметила, у меня неплохо получается шить. Может, она сжалится и отправит меня в швейные мастерские при замке?

– Не будет такого, – вздохнула Бланка, – разговоры не прекратятся, пока ты будешь здесь. И герцоги это понимают.

Не видя смысла продолжать разговор, я вышла из кухни. Выходит, времени совсем в обрез. Бланка права, у меня нет ничего. Но главное, документы. Если они где и хранятся, то только у Бруно. В кабинет мне не пробраться, ключ лишь у герцога и Леопольда. Надо предупредить Леви. Однако теперь я сомневалась, что конюх пойдёт со мной. Он ещё и за месяц расчёт не получил.

На конюшне было тихо, друга я отыскала в пустом деннике, где он дрых на куче свежей соломы.

– Леви, – потрясла я его за плечо.

– Что? – Подскочил парень, протирая сонные глаза, – Дора? Ты зачем здесь?

– Кое-что переменилось, – я замялась, не зная, как рассказать ему обо всём.

Леви уселся на сене, поджав под себя ноги:

– Говори толком, что произошло.

– Меня хотят упечь в монастырь. После того как герцоги вернутся.

– Ну дела-а-а, – конюх закусил соломинку, выдернутую из кучи, – Дора, я не могу уйти прямо сейчас. На какие шиши мы доберёмся до Меглора? Идти пешком слишком далеко. И на провизию у нас тоже нет денег.

И в этот момент я поняла, что здесь мне помощи ждать неоткуда. Все думают, что при монастыре мне будет лучше. Так решит и Тьяго, если я обращусь к нему за помощью. Скомканно попрощавшись с Леви, ушла в замок. Как только основательно стемнело и все отправились на боковую, я пробралась в библиотеку, нашла карту герцогства и на память учила путь до Меглора. Названия деревенек, рек, дороги. В душе противно ворочался страх, то и дело вонзавший свои холодные когти в моё сердце. Идти одной, без спутника. Кто бродит по здешним дорогам? По тракту почти не ездят торговые люди. Крестьяне возят свои товары в города по выходным, но им попадаться на глаза не стоит. Вдруг меня объявят в розыск. Я снова углубилась в карту. По всему продолжению пути вдоль дороги тянулся лес, можно укрыться в нём. Только вот хищников никто не отменял. Попросится на работу в каком-нибудь посёлке? А если поймут, кто я? Живо отправят назад в замок.

Я вспомнила, как потеряла мужа. Там, в том мире. Такое же чувство отчаяния, безысходности. Он был тем якорем, что удерживал нашу жизнь, оберегал её от внешних угроз. Даже в самые лихие времена, когда лихорадило всю страну, супруг никогда не унывал. Помню, как он подшивал мои заношенные ботинки, у которых оторвалась подошва. Нитки были плохонькие, и шва хватало едва на пару дней, а он садился и снова зашивал носки, что давно просили каши. Почему-то на похоронах мне больше всего запомнилось, что ботинки опять порвались и я шла в процессии, зачерпывая ими грязь и воду из луж. А когда разулась дома и увидела облепленные глиной ноги, впервые со дня его смерти разрыдалась. Тогда мне тоже некуда было податься, а на руках осталось двое детей. Спокойно, Маша, она же Дора, не из таких передряг выпутывались.

Прокорпев над картой до рези в глазах, спустилась вниз, пробралась на кухню. Бланка была рассеяна, забывая иной раз прибрать продукты. Мне удалось отыскать кусок твёрдого сыра и немного хлеба, что остался от ужина. В своей каморке соорудила походный мешок из старых вещей.

Теперь только дожидаться приезда герцогов. Надо попытаться выкрасть документы. Полагаю, что в любом из миров без бумаг, подтверждающих твою личность, придётся непросто. Думаю, у меня есть два дня после их возвращения для побега. Скорей всего, пошлют меня с кем-то из охраны. Не отправят же одну?

Чета их Светлостей вернулась через два дня. За эти дни мне удалось отыскать в библиотеке клочок бумаги и угольком перерисовать карту. Так было спокойней.

Притихший и полусонный замок вдруг будто встрепенулся, когда во дворе показалась кавалькада всадников. Сразу стало шумно и людно. Моя работа на сегодня сделана, так что я предпочла спрятаться и не попадаться на глаза герцогам.

Я караулила время, когда все лягут спать. Может, мне удастся пробраться в кабинет. Бруно крайне щепетильно относился к бумагам и никогда не откладывал на потом свои дела. После ужина он обязательно сядет за работу. Надеюсь, смогу выкроить момент и пробраться в кабинет незаметно.

Я плохо себе представляла, как мне всё это провернуть. И с чисто русской привычкой понадеялась на авось и счастливый случай. Впрочем, другого ничего не оставалось.

Пробравшись к кабинету, спряталась за тяжёлой портьерой на подоконнике. Ждать пришлось долго, и я основательно продрогла, в коридоре было прохладно, а от окна несло сыростью с улицы.

Мне надоело пялиться в пустоту, прикрыв глаза, облокотилась о стену. В коридоре послышался шум. Герцоги! Бруно, хмурый, поджав губы, впечатывал шаги в пол. За ним следовала Беатрис, злая и растерянная. Они прошли в кабинет, герцог закрыл дверь, с силой хлопнув. Соскользнув с подоконника, подобралась поближе и прислушалась.

– У нас был уговор, – желчно заявил Бруно, – обещали не порочить моего имени. Никогда! Я закрываю глаза на ваши похождения, но вы утратили всякий стыд.

– Вы несправедливы ко мне, – холодно ответила Беатрис, – мне не в чем каяться.

– Да?! – Взвился герцог, – в доме бургомистра на балу, не вы ли исчезли вместе с прохвостом-бароном?

– Неправда, – спокойно ответила моя мать, – в это время я с Лукрецией выходила на террасу, в зале стало слишком душно, мне не хватало воздуха.

– Ложь! Ваша подруга подтвердит всё что угодно.

– Думайте что хотите, – высокомерно парировала Беатрис.

– Не играйте с огнём, – голос герцога был тих и грозен, – у нас уговор. Коль я не могу исполнять… свой долг, закрою глаза на ваши шашни. Но! Без того, чтобы моё имя трепали во всех городах и деревнях.

– Вам не в чем меня упрекнуть. Я хорошо усвоила урок. И, коли уж речь зашла о нём, когда вы собираетесь отправить Дору в монастырь?

Молчание герцога было столь красноречивым, что я буквально увидела, как кривится его лицо.

– Послезавтра с утра. Тьяго подберёт в сопровождении охранников. Не вижу смысла более держать её здесь. Она отправится в Монтклиф.

– Куда? Это же в горах! Там круглый год зима!

– В вас проснулись материнские чувства? – Холодно рассмеялся Бруно.

– Но… Так далеко. Есть обители и поближе. Например, Лаврион, – в голосе Беатрис прорезались тревожные нотки. Неужели матушка хоть на долю секунды задумалась обо мне?