Но вот что мне категорически не понравилось, так это зависимость от напряжения в розетке. Да еще эти керосиновые лампы у меня на складе. А ну как где-нибудь на подстанции электрик дернет не тот рубильник? А у нас операция, а то и две. Экстренные. Ночью. А вдруг оперировать будут меня? «Бр-р-р», – я передернул плечами от открывшейся перспективы.

Наблюдавший за мной анестезиолог подмигнул, типа «не дрейфь», и крутнул вентиль около синего баллона. Чуть зашипело, и тут же повеяло свежестью, и стало капельку прохладнее. Выждав немного, он закрутил вентиль назад. Однако очень оригинальная система обновления воздуха в операционной – просто кислорода выпустить. А в самом деле, как тут с вентиляцией? Стараясь не шевельнуть держащей пинцет рукой, я огляделся. Никаких вентиляционных решеток. На окнах нет форточек, а все рамы проклеены ядовито-желтой лентой. Они чего тут, вообще без свежего воздуха операции делают? Монстры, а не люди…

Мысли вернулись к светильнику и его зависимости от электричества. Почему на заводе не добавили аккумуляторы или батареи? Ведь схема автоматического переключения примитивна до безобразия. Я быстренько прикинул в уме пару вариантов. Вроде ничего редкого, все должно быть доступно даже в это время. «Решено, вот прямо завтра и займусь!» – я чуть боднул головой. Нехай будет прогрессорство в чистом виде в обмен на кров и еду.

– Ну, вот и все, – доктор сделал шажок назад. – Сестра, операция завершена, увозите больного, – уже чуть громче произнес он.

– Вячеслав, как вы? – повернулся он ко мне. – Помощь не требуется? А то, знаете ли, новички в операционной иногда всякое творят, – он протянул мне руку, предлагая подняться.

– Нет, Василий Васильевич, со мной все в порядке, – я принял поданную руку и поднялся на ноги. – Просто опять пришлось чинить подручными средствами, – я аккуратно положил пинцет назад в окровавленную кучку, – да и пациент никуда не ушел.

– Это как?

– Ну, идет операция, вдруг выключается весь свет. Пока то да се, включают, а операционный стол пустой. Медсестра в панике – пациент исчез! И только доктор: «Спокойно, под наркозом он далеко уйти не мог. Да и печень его у нас…»

Хохоча, анестезиолог дружески меня вытолкнул в предоперационную, где в углу были горкой свалены мои вещи. Из открытой в коридор двери лился такой опьяняюще свежий воздух, что я замер и глубоко задышал. Нет, ну нельзя же так… Кто-то сзади дернул завязки, и я, последовав примеру остальных, сдернул халат за рукава и бросил его комком в корзину для белья. Следом полетели шапочка и марлевая повязка. Поежившись от прохладного воздуха, я принялся натягивать свои вещи.

Затем я вернулся в операционную и попытался договориться с Агриппиной Никитичной, чтобы она не закрывала операционную еще немного. Мне же надо сбегать до своей каморки за новым предохранителем и вернуть все тут в порядок. Агриппина меня уверила, что пока она пересчитает инструмент и сделает остальное необходимое, пройдет достаточно времени.

Выходил я из операционного блока с этаким лицом сильно уставшего, но довольного своей работой человека. Ну, все мы такую физиономию корчили, когда в ковидные времена маску снимали. Самое обидное, что никто не смог оценить мой уровень артистизма – вокруг было пусто. Гады. Я тут корчусь, а они не пришли.

Добравшись до своей каморки, первым делом я разложил лампочки по своим местам. Заодно на плане пометил, для какого светильника подошла лампочка. Взял из коробки предохранитель, потом немного подумал и добавил к нему еще штук пять. Вернулся к коробке и обратно достал лампочку. Решил же делать неприкосновенный запас, так чего тянуть?

Вернувшись в операционную, я рассказал Агриппине Никитичне о своей идее. Та полностью согласилась со мной и тут же нашла в стерилизационной какую-то свободную полочку, куда я и сгрузил все. Мне даже пообещали нанести на дверку надпись про электрические запасы. В ответ я предложил нарисовать просто молнию. Дескать, никто же на аптечке не пишет «набор лекарств на всякие случаи жизни», а просто рисуют крест. И всем все понятно.

Быстро вернув светильнику предохранитель и закрыв крышку кожуха лампы, я продемонстрировал исправность светильника медсестре. Никитична еще раз поблагодарила меня за проявленную трудовую доблесть и отпустила.

* * *

Воодушевленный так хорошо прошедшим днем, я решил не откладывать на завтра и, сев за стол, попытался нарисовать наиболее простую схему резервного питания для светильника. Вроде в минимальном варианте хватало всего одного реле, но надо еще подумать.

– Вячеслав? – на меня смотрел круглолицый дядька с такими шикарными усами, что, наверное, самому Буденному было бы завидно. Получив утвердительный ответ, он плюхнулся на стоящий рядом со столом стул.

– Старший оперуполномоченный отдела уголовного розыска милиции города Калинина, – мне в лицо ткнулась раскрытая книжечка с красной корочкой.

Я сравнил с фотографией – похож. Но разве угрозыск занимается пропиской? И он тут же не разочаровал меня.

Глава 6

– Ну что, дяревня, добегался? – и аж подался вперед, выискивая что-то у меня на лице.

– А ты чо, городской, чо ли? – на одних рефлексах я тут же включил обратку.

– Я должностное лицо! – он стукнул кулаком по столу. – И извольте обращаться ко мне на «вы»!

– Да не проблема, – я закусил удила. – То есть вы, – я пристально посмотрел усачу в глаза, – против деревни и проживающих в ней людей и поэтому используете оскорбительные слова?

– Да я сам деревенский… – смутившись, мужик резко сбавил обороты.

– А я вот не знаю, деревенский я или нет, – доверительно сообщил я ему, – память потерял.

– Зато я знаю все про тебя, – торжествующе произнес он, – твое имя Вячеслав!

Вот сейчас я чего-то не понял. Это как?

– И? – осторожно произнес я.

– И я тебя сейчас арестую.

– За что? – я наклонился и взглянул в проем двери. – И как ты меня арестуешь, если даже конвоя нет?

– Ну, а как тогда? – расстроился мужик. По лицу казалось, что вот еще чуть-чуть, и он заплачет.

– Ну, наверное, тогда задержите до выяснения всех обстоятельств, – я постарался сделать серьезную физиономию, – у самого главврача.

– А-а-а, понял, – покивал он. – Тогда я вас задерживаю у главврача!

– Да не проблема, товарищ оперуполномоченный, – усмехнулся я, – ведите.

Это «должностное лицо» терпеливо дождалось, пока я погашу свет и запру дверь. Затем оно тут же попыталось покомандовать мной, выкрикивая «на-ле-во» и «шаго-о-ом марш», но я быстро его убедил, что тут больница и команды отдаются шепотом, чтобы не мешать больным. Таким шепчущим на поворотах гуськом мы довольно быстро добрались до кабинета главврача.

Секретарши на месте не было, поэтому я по-простому постучал в дверь и тут же открыл ее. В кабинете сидели Василий Васильевич и два незнакомых мне мужика.

– О! На ловца и зверь бежит! – обрадовался главврач, – Вячеслав, заходите, пожалуйста.

– Василь Васильич, не могу, – покачал я головой, – меня тут арестовывать пришли, правда, за что – не говорят, – я распахнул пошире дверь, чтобы стало видно усатого.

Взглянув за мою спину, доктор схватил трубку телефона и набрал номер. Пока шел гудок и ему ответили, он жестом показал мне на одно из свободных мест около стола. Дескать, не маячь в дверях и присаживайся.

– Марат Никанорович? Успенский вас беспокоит, – он кончиками пальцев начал отстукивать незатейливый ритм по столу. – Подскажите мне, пожалуйста, почему это у вас Михайлюк опять не в больничной пижаме?.. Что значит «как так»? Ну, вот так – где-то нашел и пришел арестовывать… Да, сейчас у меня в приемной. Хорошо, – он повесил трубку.

– Михайлюк! – Успенский повысил голос. «Оперуполномоченный» вскинулся, как гончая от звука трубы. – Сиди там, а то будет бяка.

– В сущности, крайне безобидный больной, – переключил на меня внимание доктор. – Но иногда проявляет совершенно поразительное упорство в преображении. Столько раз ловили, – он всплеснул руками, – но ни разу так и не смогли определить, как он это делает. Уровень подделки документов и формы высочайшего качества. Спасает только то, что все про него давно знают, так что удача ему может улыбнуться только на новых людях.

– Да я не в претензии, все равно хотел зайти к вам и посоветоваться, – я пожал плечами и осторожно выдохнул. Вот ведь вовремя фигню заметил. А то сколько бы вопросов появилось, прими я этого «оперуполномоченного» за чистую монету.

– Но мы отвлеклись! – продолжил доктор. – Позвольте мне представить вам Бориса Григорьевича Егорова и Александра Ивановича Арутюнова.

Оба мужика были чем-то неуловимо похожи друг на друга. Волевые лица, открытые лбы, небольшие залысины. Но очки были только у Арутюнова. Массивные такие, ими по башке стукнешь – враз мысли в порядок придут.

– Очень приятно. Вячеслав, – я осторожно пожал им руки. Нейрохирурги все-таки, пальцы должны быть нежнее, чем у пианистов, а тут я весь такой в грязном.

– Вячеслав, хоть мы припозднились, и наступила вечерняя пора, но не согласитесь ли вы пройти небольшое обследование? – на меня так же пристально, как ранее «оперуполномоченный», смотрел Егоров.

– Совершенно не имею никаких возражений, – даже не подумал отказываться я. – Мне все равно особо вечером делать нечего.

Обрадованный Василий Васильевич тут же развил бурную деятельность. Сначала мне даже показалось, что за стенами кабинета разверзлась микробуря. Заглядывавшие с разными вопросами медсестры бросали на нас восхищенные и радостные взгляды. Причем Егорову и Арутюнову доставалось внимания чуточку больше, что меня немного уязвило. Ну и что, что они профессора и, наверное, академики? Зато я один такой… уникум.

Наконец, все было готово, и после приглашения Успенского мы проследовали в соседний корпус. Там мы зашли в какое-то странное помещение. Посередине стоял уже знакомый мне операционный стол, а вокруг возвышались уступами трибуны. Ну, прямо как на стадионе, только очень мелком. Я повернулся, оглядываясь. Почти все места были заняты. И это вечером в субботу!

– Вот, Вячеслав, ознакомьтесь. Это наш анатомический театр, – начал просвещать меня Успенский. – Обычно тут мы проводим обучение или лекции.

– Ну, тогда, если судить по ажиотажу, – я еще раз повернулся вокруг себя, – сегодня будет что-то особенное.

– Вы совершенно правы, – согласились со мной, – два таких светила мирового уровня и одновременно практический пример – это большая редкость.

– Я готов, – пытаясь скрыть нервозность, я сел на операционный стол и ухватился руками за край. А ну как разоблачат?

Однако реальность оказалась намного прозаичнее. Сначала меня, как лошадь, раздели до кальсон и осмотрели со всех сторон. Нашли уже поджившие следы пролежней, которые в самый первый день мне обрабатывала Евгения. Немного посовещавшись, дружно решили, что это следствие, а не причина моей амнезии. Потом сказали вытянуть руки и растопырить пальцы. Поначалу сильно обрадовались, когда обнаружили легкую дрожь. Однако я честно сознался, что меня беспокоит такое количество прекрасных девушек, которые меня очень пристально разглядывают. А я один и почти голый. А ну как не выдержат и кинутся?

Отсмеявшись, меня попросили закрыть глаза и потыкать указательными пальцами в нос. Потом просто коснуться одним пальцем другого. Меня стучали молоточками, тыкали иглами, заставляли прикасаться к разным предметам и рассказывать о том, что ощущаю. Я приседал, прыгал на одной ноге и завершал предложения. Говорил басом и пищал тоненьким голоском. Катался кувырком по полу и спрыгивал со стола. В общем, делал кучу странных и не всегда понятных мне вещей. На мой взгляд, все происходящее было каким-то бредом, но обилие терминов на латинском и непрекращающееся, прямо-таки осязаемое внимание аудитории утверждали обратное.