И что прикажете делать в такой ситуации? Вот и Николай Ильич не знал. Если бы в деревне люди были внимательней, кто-нибудь разглядел, как Сомиков морщится и сутулится каждый раз, когда его называют Колюней или Колюшком, а при обращении Ильич, рука участкового непроизвольно тянулась к кобуре, висящей на поясе, последняя, к счастью, почти всегда пустовала. Но внимательных людей в поселке не было, да и откула им взяться, когда столько дел на дворе…

И Николай пил, при чем пил в одиночку, а напиваясь каждый раз представлял, как при следующем обращении «Колюшок» он бьет с размаху Зинаиду Савельевну, а та, падая на зад и вытирая рукавом окровавленный нос, испуганно отползает в сторону. Или мечтал, как на бестактное «Ильич» он вынимает из кобуры макарку, и стреляет говорившему прямо в лоб – бабах, да чтоб другим неповадно!

К счастью, о пьяных мечтах старшего участкового никто из местных не догадывался, а потому все спали спокойно, за исключением Николая Ивановича. Николай Иванович знал о пристрастии участкового к бутылке, но о его тайных мыслях понятия не имел, другое нарушало его сон.

Будучи председателем районного совхоза, а по совместительству и главой местного поселения, Николай Иванович имел много дел и хлопот. Как тут уснешь, когда сенокос через две недели, а из двух тракторов один рассыпается на ходу, а другой, который в прошлом году за деньги райцентра отремонтировали, тарахтит и глохнет.

Как прикажете урожай собирать? Благо, Валентин – местный механик, говорил, что поломка плевая, и за неделю обещал поставить трактор на ход… а если нет?! Да еще и чертовщина, творящаяся в поселке, не давала спать председателю. Где это видано, чтобы посреди бела дня человек отключался от действительности, и на неделю впадал в спячку, как медведь?

А когда возвращался в сознание, то в себя не приходил, а приходил кто-то иной, на былого человека никак не похожий. Если добавить, что за неполный месяц таких случаев в поселке перевалило за пяток! Да и не только с местными такое случалось. Взять, например, того-же водителя, что в местный ларек, именуемый магазином, продукты возит.

Заехал человек ненадолго, разгрузился, по округе погулял, да домой поехал. А выехать не сумел, заснул за баранкой – вечером, на выезде – это как объяснить? От участкового больше вреда, чем пользы, а в подобных вопросах и подавно, никакой помощи. Только на место событий таскается, и с умным видом заполняет протокол.

Чего писать-то? – тут действовать надо, и действовать нужно незамедлительно! А действует только председатель… Николай Иванович, для начала, позвонил в районный центр и доложил о случившемся, на что был дан однородный ответ, – разбирайтесь сами! Правда, от звонка был и прок – заместитель главврача районной больницы стал чаще наведываться в совхоз, а средних лет Сергей Петрович дюжего ума человек. Ну и поселковый медпункт на шесть койка-мест заново открыли, выделили деньги и молодую медсестру Людмилу, что из местных, приняли на работу.

– Что там водитель-то, Петрович, в себя пришел? – спрашивал председатель у врача, который в очередной раз порадовал поселок своим визитом.

– Да как тебе сказать, Иваныч… В сознание-то вернулся, да только в себя не пришел. Я его спрашиваю – как ты? А он мне отвечает – ты кто? И разглядывает меня с низу до верху, как будто врачей в масках и белых халатах в глаза не видел.

– И что делать-то будем, Петрович?

– А что мы можем? Анализы в норме, отклонений нет. Нам остается только ждать и надеяться.

Сергей Петрович был на двадцать лет моложе председателя, но лишь ему, да еще немногим, дозволялось обращаться к нему по отчеству, все-таки заместитель главврача районной больницы был уважаемым и незаменимым человеком. Николай Иванович радовался, что именно Сергей Петрович оказался рядом, да еще Людка из медпункта – глядишь, и наладится все…

По правде сказать, в числе своих доверенных лиц Николай Иванович забыл упомянуть еще одну важную особу, а именно свою секретаршу и красавицу Веронику Сергеевну. Ника, как звали ее близкие подруги, была первой красавицей на район, да еще и умницей. Она успевала делать все: перебирать бумаги на столе у Николая Ивановича, выхватывая из кучи мусора документы, требующие внимания, ежегодно оформляла и обновляла приказы по автомеханикам, ответственным за моторизированную технику, числящуюся за Першинским совхозом, следила за тем, чтобы таблички с ответственными за электробезопасность во всех служебных помещениях, подлежащих проверке районных органов, своевременно обновлялись, успевала созывать и организовывать спортивные мероприятия местного масштаба, вести агитационную деятельность, а также, по совместительству, исполнять обязанности секретаря районного участкового, – того самого Сомикова.

Помимо того, что Ника была умницей и красавицей, с недавнего времени она стала полностью свободной женщиной, как говорила про нее мужская часть сельского общества, или «брошенной потаскушкой», – как называло, не без зависти, местное женское общество.

Все случилось до нелепого просто, от Вероники Сергеевны ушел муж. Кто сказал, что мужья бросают только некрасивых жен? Муж Вероники – Иван, богатырского телосложения, ранее работал водителем председателя, а потом, в поисках больших денег, начал подрабатывать в Москве, да так там и остался.

Через полгода заехал вещи забрать, толком и не попрощался. А последнее – статус свободной женщины Вероники Сергеевны – в числе прочих, сводил с ума Николая Ильича, не давая последнему высыпаться ночами.

Невысокий и неказистый Сомиков и на язык был не скор, да и на голову несилен. Могучим телосложением не и в лучшие времена не отличался, а теперь и вовсе – зачастую после солидной попойки ходил. Он пытался оказывать Нике знаки внимания, но делал это неумело и неуклюже, а при каждом удобном случае заглядывал секретарше под короткую юбку, что никак не могло оказаться незамеченным.

Когда в поселке начали происходить таинственные события, к Нике нежданно вернулся муж. Иван приехал без предупреждения, не на совсем – по его словам, заехал, чтобы забрать оставшиеся вещи. Хотя Вероника прекрасно знала, что муж – теперь уже бывший – увез всю технику, включая и общее имущество, не спросив на это ее разрешения. Но она промолчала.

Нельзя сказать, чтобы Вероника Сергеевна была по природе скромной и молчаливой, совсем наоборот, она никогда не давала себя в обиду, и на язык была остра, но в этих обстоятельствах, когда любимый муж, ради которого она бросила успешную карьеру в городе и поехала за ним в деревню, воткнул нож в спину, она оказалась не готова дать отпор.

И вот, спустя полгода, на пороге появился бывший муж с картиной в руках и жалкими попытками объяснить свой визит. С Иваном она прожила шесть лет, и знала, если муж что-то решил, он обязательно это сделает. Забирать, в общем-то, было нечего, а значит – не о чем волноваться.

Вероника молча открыла дверь, жестом приглашая бывшего мужа зайти в дом, и ушла к подруге, чтобы не давать волю слезам. Вернувшись домой, она обнаружила на стене, в гостиной, ту самую картину, с которой Иван появился на пороге. Самого мужа в доме не оказалось.

В небольшом поселке от людей не утаиться, и уже через полчаса Ника узнала от сплетниц, что дорогой внедорожник Ивана стоит возле дома Сашки Степного, и ее бывший мужик решил на пару дней задержаться в совхозе, ссылаясь на обстоятельства.

– Да бабник он, твой Иван! В Москве-то все дорогие, а в поселке… любая запрыгнет в его машину, да бесплатно! – заявила Светлана, живущая по соседству.

Сама Светка в прошлом не раз заглядывалась на Ивана, и по мнению Вероники, и без машины прыгнула бы к нему! Кое-как отделавшись от назойливой соседки, Вероника Сергеевна вошла в дом, и тут же в глаза бросилась новая картина, висящая на стене.

На переднем плане крупного полотна плыл изящный корабль лихих пиратских времен. На репродукцию картина не походила, более напоминая дорогой подарок из столичной галереи искусств. Ника решила выкинуть из дома броскую вещь, и на следующее утро корабль, плывущий по волнам бурного моря, висел на стене приемной, рядом с дверью старшего участкового Николая Ильича.

Этой ночью в поселке Першино на бессонницу грешили многие. Под гнетом тяжелых раздумий ворочался в своей постели председатель совхоза – условно починенный трактор так и не давал его мыслям покоя. Лежа в мягкой двуспальной кровати, не могла уснуть красавица Вероника – черт бы побрал этого бывшего мужа, зачем он все-таки приехал?

В полном обмундировании и при пагонах ворочался во сне Николай Ильич, допив перед сном початую бутылку горькой, сил раздеться у участкового не нашлось. Водка успокоила Сомикова, придав его мыслям ясность и порядок, а главное – принесла покой.

Во сне он танцевал с Вероникой под воздушный вальс военного оркестра. По какому поводу оркестр приехал в деревню, Ильич не понял и не сильно задумывался. Левая рука лежала на поясе Ники, а правая спустилась гораздо ниже – туда, куда не принято спускаться в общественных местах.

Момент был нежен и прекрасен. Вероника Сергеевна не останавливала его и не пыталась отойти, лишь сверху-вниз посмотрела на Николая своими изумрудными глазами. и нежно прошептала в самое ухо, – Не могу, муж вернулся!

Черт! Про мужа-то Коля совершенно забыл… Да и черт с ним, с мужем, уехал – так уехал, чего возвратился?! Тем более так не вовремя. Николай Ильич решил это выяснить, начиная с самого утра – участковый он или нет, в конце-то концов? Некстати вспомнил, что Вероникин муж остановился на ночь у Сашки Степного, а последний был сволочью, каких поискать. Уж кто-кто, а Колюшок знает – учились в одной школе…

И Колин сон начал меняться. Рядом с ним уже не было Вероники, да и он оказался без погон. По школе бежал худенький деревенский мальчуган с подбитым глазом. До Ильича этому пацаненку было расти и расти, тогда и не ведал, что в форме и с пистолетом придется по деревне ходить. Маленький Колюня засмотрелся на девчонок, хихикающих в коридоре, и со всего хода налетел на чье-то, не по возрасту крепкое, мужское плечо.

– Это кто у нас тут под ноги не смотрит, а все по сторонам, по девкам глядит? Приплыл, Сомик?

Подняв голову, Колюшок содрогнулся, увидев перед собой Степного Сашку, который в школьные годы не давал житья. А еще и налететь на него, вот непруха… Сашка поддел руками Колины подмышки, и легко, как футбольный мяч, поднял в воздух. – Приплыл, Сомик? – снова засмеялся Сашка. Дальше все прошло для Колюшка также, как бывало всегда при встрече с Сашкой Степным. – Сомиков, значит? – снова хихикнул Сашка, – лучше быть Степным, чем Сомиковым!

К слову, о Сашке. На голову выше Коли, шире в плечах и тяжелее, он имел до смешного длинные передние зубы, особенно выделявшиеся в те моменты, когда Сашка смеялся, а смеялся он постоянно. За эти зубы Сашку в школе дразнили Кроликом, он и сам так себя называл – Степной Кролик, и ни чуть этого не стеснялся, не то, что, Коля своей фамилии.

Степной поставил Колюшка на пол, и стал громко распевать веселую и дурацкую песенку, которую пел каждый раз, когда ему удавалось схватить Сомикова, – Кролик Сомика словил и на яйца надавил!

Фальшивый Сашкин фальцет делал эту песенку еще нелепее, от чего смеялся и сам Сомиков. Но давил, как в песне, Сашка честно – без дураков, поэтому смех Сомикова быстро обрывался и переходил в крики, заканчивающиеся визгом, а потом долгими всхлипами и ночными болями в паху.

Маленький Коля заголосил и описался, Сашка загоготал, девчонки захихикали. Позор был на всю школу. Когда на следующий день в кабинете директора сидели родители, Степной-Старший дал сыну звонкую оплеуху, и пообещал дома СЕРЬЕЗНО поговорить, но они оба не пытались спрятать ухмылки. Сомиков-старший был на голову ниже отца Степного, но шире того в плечах, и в толщине рук.