– Не вижу другого выхода. Извините, ваше высокоблагородие, но, когда мне предлагают идти на смерть, предпочитаю подготовиться.

– Похвальное рвение, прапорщик. Как вас по имени-отчеству?

– Николай Васильевич я.

– Меня, если запамятовали, Александром Борисовичем нарекли. Если не возражаете, давайте обращаться именно так, не люблю, если честно, все эти «благородия», слишком длинно.

Надо же, удивил меня ротный, что и говорить. Мне казалось, тут для каждого офицера и дворянина такое обращение как бальзам, а ему, видите ли, не нравится. Что ж, я уж точно возражать не стану.

– Давайте, но только наедине, – предложил я, прекрасно зная, что так будет правильно.

– Хорошо. Так вот, Николай Васильевич, вы имеете опыт в разведке?

– Так точно, в тринадцатой приходилось проделывать и не такое. И за «языками» ходил, и в разведку, всякое бывало.

– Но вы же совсем не знаете местных реалий, местности?

– Всегда бывает в первый раз, уж извините за вольность. Я и под Луцком когда-то в первый раз оказался, а через пару месяцев знал округу как свои пять пальцев.

– Хорошо, убедили. Что у вас за пистолет, все хотел спросить, кобура какая-то знакомая, но не пойму что-то?

– Извольте, – с этими словами я выложил перед капитаном свой наградной «кольт» от Маркова. Капитан взял его с каким-то волнением, это хорошо было заметно, по его глазам, они прям горели.

– Генерал Марков – это ваш последний командир полка? Правильно? – табличку прочитал, ему явно была интересна именно табличка, а не сам пистолет, что он, «кольтов» не видел?

– Так точно. Служил в тринадцатом полку я больше года. Сергей Леонидович являлся непосредственным командиром нашей группы. Скажем так, мы выполняли именно его приказы.

– Как вижу, хорошо выполняли, прапорщик!

– Не стану стесняться, да, считаю, что хорошо, хоть можно было бы и лучше. За год войны я из рядового стал младшим офицером и заслужил четыре солдатских Георгиевских креста. И ещё кое-что.

– Это впечатляет, Николай Васильевич, очень впечатляет. Если так и будете продолжать, подниметесь уже и как офицер!

– Вряд ли, ваше высокоблагородие, – я чуть замешкался, – в стране зреет что-то очень нехорошее, я чувствую это.

– Я что-то слышал, перестановки в верхах, брожение в думе, много чего. Но меня это как-то мало волновало. До недавнего времени я не был в действующей армии, преподавал в академии. Так уж вышло, я тоже не подарок, Николай, пришлось менять привычные устои. Я выбрал Францию, не знаю почему, но мне показалось важным быть именно здесь. Так что, будем расти вместе, как думаете?

– Поживём – увидим, – заключил я.

– Уйдёте в разведку прямо сейчас, может, хотя бы отужинаете со мной?

– А вот это с превеликим удовольствием, ваше высокоблагородие. После таких заварушек, как сегодня, всегда очень хочется есть!

Ночью мы сделали вылазку, быстро пришли к общему мнению, что здесь, на нашем участке фронта обороняться гораздо выгоднее, чем вчера у французов. Но… Наше командование приготовило нам сюрприз в виде наступления. Локального, больше похожего на отвлекающий манёвр, но всё же наступления. Любая атака – это смерти. Много смертей. Для себя не сговариваясь решили одно, будем помогать нашим солдатам во всю силу, лишь бы сократить потери. К сожалению, без них не бывает.

Но с утра ничего не случилось. Мы с мужиками полночи пролежали на позициях, которые с трудом подобрали в темноте с риском быть обнаруженными, но наступление не началось. Около девяти утра я лично уже просто засыпал и не мог более лежать, оставил свою позицию. Хорошо ещё всегда подбираю такую, чтобы с неё можно было отступить. Ведь как, можно найти прекрасную позицию, хорошо укрытую и относительно безопасную, но отход… Случись бою пойти не по сценарию – и все, баста, тебе не отойти.

Уже возле своих окопов встретился со своими товарищами. Они, как оказалось, отошли чуть раньше.

– Чего за дела, командир? – недовольный Метёлкин отчаянно жестикулировал. Он всегда такой вне боя. Снайпер он хороший, выдержка есть, двигается отлично, но когда он не занят, просто беда.

– Помолчи, узнаю – расскажу. Всем спать, это приказ, – огрызнулся я и прошёл мимо бойцов в направлении блиндажа капитана. Следовало бы явиться к более высокому начальству, да только смысла не вижу. Пошлют меня, и будут правы, так зачем напрашиваться?

– Вернулись? – кажется, ротный тоже не спал этой ночью.

– Только что, – кивнул я, снимая фуражку. Как выхожу из боя или с позиции, всегда надеваю фуражку, а то прицепятся. – Что случилось?

– Сегодня ночью немцы совершили диверсию, уничтожена батарея орудий, которая должна нас прикрывать. Командир полка отменил атакующие действия, из-за чего сейчас уже два часа ругается с представителем французов.

– Послал бы его, да и баста, – в сердцах бросил я. – Я нужен? Бойцы всю ночь провели на позициях и засыпают прямо на ногах. Я приказал им отдыхать, да и сам бы хотел…

– Идите, прапорщик, идите. Если что-то изменится, я дам вам знать, – спокойно отпустил меня капитан.

Нас не трогали весь день, лишь под вечер, проснувшись и перекусив, сам заявился к командиру. Узнал, что изменений никаких, а следовательно, немцы опять переиграли лягушатников. Наш командир полка отказался ввязываться в авантюру с наступлением без поддержки артиллерии. Французы бухтели, но вынуждены были согласиться.

Капитан пригласил на ужин, я был не против, вкусненько так поели, ещё и винишком французским запили, а чего, так воевать вполне можно, я не против.

Утро всё же принесло плохие известия. Французы привезли запасные части для орудий и целую батарею новых для усиления. Значит, вот-вот начнётся, горит у них там, что ли?

Опережая события, собрались с ребятами, да и ушли под вечер на передок, а ночью и вовсе заняли отличные позиции. В этот раз опять решили не разделяться по одному и устроились парами, так удобнее, можно по очереди спать, неизвестно, сколько нам лежать на позициях в эту ночь.

Мы вновь были нашей четверкой снайперов, весь молодняк, отданный мне в самом начале для обучения, забрали и распределили между двумя первыми взводами, в третьем и так был перебор.

Разбудил меня грохот артиллерии. Под утро на «собачью» вахту заступил Старый, и я спокойно спал, даже снилось что-то, когда пушкари начали свою долбёжку.

– Что тут, Иван?

– Нормально пока, только видится мне, что все это бесполезно, – Старый не отвлекался от бинокля, пристально изучая вражескую линию окопов.

– Поясни? – я-то пока не видел ничего, поэтому и не знаю, что тут происходит.

– У немцев тишина. Вообще.

– Это плохо, – я в момент проснулся и начал соображать.

– Может, доложить?

– Вообще-то, там наблюдателей хватает, и пушкари своих имеют, да и от полка кто-то быть обязан, – размышлял я вслух.

– Смотреть это одно, а делать выводы совсем другое, – поучительно, с расстановкой произнёс Иван.

– Вань, никто меня тут слушать не станет. Факт. Это не марковская дивизия, где нам в рот глядели. Здесь сами с усами, а мы так, расходный материал.

– Плохо это, Ворон, не хочется загнуться просто так, – поёжился Копейкин.

– Ладно, сейчас сползаю, хотя бы нашему объясню, а там уж как карта ляжет.

Иван беспокоился не просто так. Отсутствие какого-либо движения у противника во время артобстрела плохой признак. Он может значить лишь одно: впереди ловушка, и лезть в неё как-то не хочется. Да, при обстреле никто из окопов не вылезает и не бегает по передку, но и вот так, совсем без движения тоже не бывает. Просто дело в том, что со своих позиций мы видим не только окопы, но и блиндажи, а также полоску между линиями обороны. Хоть какое-то, но движение быть обязано, не бывает так.

Покинуть позицию среди бела дня очень неприятное занятие. Ползёшь по сантиметру в минуту, понятно, что сейчас начало двадцатого века и разных технических средств, способных помочь врагу тебя увидеть, пока нет, но бинокли-то никто не отменял. На удачное преодоление нужного расстояния надежда одна, на самом деле, это артобстрел. Пока он продолжается, вряд ли кто-то отчаянно смелый будет сейчас наблюдать за нейтралкой.

– Может, они просто схоронились так, на время обстрела? – доложив командиру о наших наблюдениях, выслушиваю его размышления.

– Вряд ли, господин капитан, повидал уже реакцию противника на обстрелы, не могу себе такого представить. А вот то, что они заранее узнали о том, что орудия привели в боеготовность, поверю легко. Узнали и отошли.

– Но ведь в чисто поле не отойдёшь…

– А зачем? Прямо за этой деревней, что стоит за позициями бошей, большой холм, займи на нём оборону, и все, кто будет проходить через оставленную деревню, как на ладони. Мы получим кинжальный огонь в упор, простите, но будет беда.

– Ещё и французы, как назло, забрали у нас последний аэроплан, разведку с воздуха не провести, – задумчиво продолжал рассуждать капитан Белявский.

– Если нашу авантюру нельзя отменить, то имеет смысл немного подстраховаться, – заключил я, – разрешите?

– Да, прапорщик, конечно, выскажите вашу идею, даже интересно, что вы такого придумали!

– В общем-то, ничего сложного, просто, не имея возможности провести грамотную разведку, выберем меньшее из двух зол. Мы с моими стрелками проберемся в деревню…

– Вы что же, Николай Васильевич, с ума сошли? А если немцы вовсе не покинули эту злосчастную деревню, а как раз поджидают там таких, как вы?

– Ну, ваше высокоблагородие, мы же не во весь рост пойдём, со знамёнами и с барабанным боем. Пролезем тихо, нам только нужна небольшая поддержка.

– Какая?

– Слышите, артподготовка перешла в режим «в час по чайной ложке»?

– Ну да, скорее всего, заканчивают, снаряды экономят, черти артиллерийские.

– Убедите их не прекращать стрельбу ещё полчаса. Плотного и не требуется, достаточно вот такого, беспокоящего огня.

– Что же, разумно, идите, Воронцов, я в штаб!

И мы пошли. Сначала я вернулся к мужикам, ожидающим меня и наблюдавшим за округой, изложил им свой план, за что, естественно, «получил» по шапке от Копейкина. Пришлось показать на словах, кто из нас офицер. Проняло. Он и так бы пошёл туда, куда я скажу, но вот побурчать Старый любит, не отнять. Возраст такая штука, работающая в обе стороны. Он прекрасно понимает, что я прав, но с высоты прожитых лет упирается, бурчит и обдумывает, как лучше выполнить задание.

Артиллерия так и продолжала кидать снаряды в час по чайной ложке, как я и просил, видимо, ротный смог убедить кого нужно. Под это дело мы вполне легко проползли к деревне и сразу остановились. Она была заминирована, и это вновь внесло коррективы в наши планы. Пришлось отправить Малого назад, чтобы предупредил командование. Я ни разу не сапёр и совершать походы по вражескому минному полю не стану.

Забрались в один из еле живых домиков и чуток расслабились, но реально чуток. Французские деревенские дома это не одно и то же с нашими, российскими. Стены держались буквально на честном слове, это не наши, собранные на века избушки, которые стоят, даже будучи абсолютно гнилыми. Здесь и стены тоньше, и крыша не пойми из чего сделана, более тёплый климат, наверное, сказывается.

Минут через сорок к нам прибыл сам командир роты. На пузе приполз, как и сам Малой, надо же, не боится испачкаться!

– Прапорщик, что у вас? – потребовал он доклад.

– Хреново дело, ваше высокоблагородие, мины кругом, эти твари знают, как себя обезопасить, но мы тоже не лаптем деланные. Справа по низине, а оттуда через кусты можно зайти с фланга. Условие прежнее, артиллерийский огонь должен продолжаться, ну и…

– Много там не проведёшь, так? – дополнил мою мысль капитан.

– Разом – да, – согласился я.

– Очень плохо, очень, – кусая губы, пробормотал ротный, – хоть какую-то часть мы сможем здесь протащить?