– Я увидела его лицо в тот день, когда сделали это фото. А спустя несколько часов и сам момент фотографии.

Он усмехнулся.

– Два видения за день? Вот это да, нечасто услышишь такое. Я тоже помню это фото. У них выдалась свободная неделя, и они поехали отдыхать. Соня, Гена и Саша.

– Саша, – повторила она, разглядывая парня на фото, и улыбнулась. Внизу она произнесла его полное имя машинально, но теперь понимала, что оно ей нравилось. И очень подходило ему.

– Саша Левицкий. До того, как случилась авария, я не видел его почти год. Он занят в «Иниго», я здесь. Все никак не получалось выкроить время, – с сожалением отметил Михаил Леонович.

«Иниго» была известной IT-компанией, которая занималась нейросетями и разработкой программного обеспечения и выпустила собственного голосового помощника Альду. Теперь было понятно, почему в видениях Эли часто появлялись компьютерные мониторы со строчками кода, понять которые ей не представлялось возможным. Пытаться воспроизвести код и отправить в чаты поиска она не пыталась, боясь, что случайно подставит свою родственную душу. Попасть на работу в «Иниго» она как-то раз пыталась, но не получила отклик на резюме.

Лифт остановился на десятом этаже. Свет желтых ламп на потолке был приглушенным, сильно пахло чистящими средствами и чуть слабее – мокрой тканью.

– Теперь идем одеваться, – сообщил Михаил Леонович, выходя в пустынный коридор. Направо и налево от них, насколько хватало глаз, протянулись ряды закрытых стеклянных дверей. Эле не нужно было смотреть на указатели, чтобы выяснить, что Саша находился в левой части коридора. Теперь, когда они были так близко, ноги сами несли ее туда, но сперва пришлось последовать за врачом в другую сторону. – Бахилы не потеряли? Отлично.

Дежурная медсестра выдала ей одноразовый халат, маску и шапочку. У Эли дрожали руки, пока она старательно прятала под нее иссиня-черные кудри; все внутри нее стремилось как можно быстрее оказаться рядом с Сашей. Маску она натянула до самых глаз и на всякий случай протерла руки антисептиком.

– Молодец, – похвалил ее Михаил Леонович, одевшийся так же. Эле было интересно, какое отношение он имеет к семье Монаховых, но она решила, что это может подождать.

В сопровождении двух санитаров они направились к шестьсот первой палате. Медсестра, забравшая у нее подарок, не сводила с врача прищуренных глаз.

– Изменений не было? – спросил он.

– С тех пор, как мы мерили температуру в последний раз, прошло минут десять. Нет. Решил опять проверить свою гипотезу?

– Положительными эмоциями никого не вылечить, но это не значит, что они не могут помочь. Ты же видела статистику из реанимации в Склифе.

– Видела и знаю, кем он тебе приходится. Только ты же понимаешь, как сложно оценить степень влияния душевной близости на фоне медикаментозного лечения. Или ты все еще не отошел после новости из Мурманска? – Пару дней назад к парализованной после аварии девушке вернулась чувствительность в ногах, потому что новый врач оказался ее родственной душой. Эля читала, что, пока одни хвалили талант хирургов, давших ей шанс на выздоровление, другие настаивали, что главной причиной стал мощный выброс эндорфинов после пробуждения связи. – Такие чудеса не каждый день случаются. Сентиментальный ты стал на старости лет.

– Я всегда таким был, Надежда Ильинична. За это меня тут и любят.

– Повезло, что никакую заразу сюда до сих пор не принесли, – последовал ответ, и Эля ощутила на себе подозрительный взгляд. – А то ведь некоторые считают, что никого заразить не могут. И не умеют закрывать рот, когда кашляют или чихают.

– Я умею, – на всякий случай сообщила она. Михаил Леонович фыркнул.

– Видишь? Не с теми людьми ты ездишь в метро.

Они остановились перед закрытой дверью, за которой виднелся край кровати и монитор. Сердце Эли дернулось так, что перехватило дыхание, и она машинально прижала руку к груди. Врач и медсестра повернулись к ней.

– Значит, так, Ангелина. Напомню, какой документ вы только что подписали внизу. В палате смотрим под ноги. Маску не снимать, обнимать, будить, сдвинуть с места или целовать пациента не пытаться. Прикасаться только к его руке, ни в коем случае не трогая катетеры или простыни. Вообще больше ничего не трогая. Слушаться нас, иначе вы больше не переступите порог палаты, а нам придется лечить симптомы сепарации у Саши. Все понятно? – спросил Михаил Леонович. – И, пожалуйста, ради его благополучия воздержитесь пока от публикаций в социальных сетях. Мы бы не хотели привлекать лишнее внимание к тому, что с ним случилось.

Эля кивнула, и санитар открыл дверь. В погруженной в полумрак маленькой палате, пахнувшей йодом и чем-то терпким, была всего одна кровать. Ее взгляд метнулся от прямоугольных мониторов и стойки с капельницами к бледным рукам с длинными тонкими пальцами, лежавшим поверх простыней, и выше, к плотно сжатым губам и острой линии челюсти. Там, где врачам нужен был доступ к мозгу, виднелся шрам, обработанный чем-то темным.

Этот мужчина, с обритой головой и лишенным эмоций лицом, был ее родственной душой.

– Он поранил шею? – спросила Эля, заметив повязку под его подбородком. Ее рука сама потянулась ощупать горло.

– Мы сделали трахеостомию, потому что у него были проблемы с дыханием. Но сейчас он дышит сам, так что одной проблемой меньше, – ответил Михаил Леонович. – Вы боитесь? Голова не кружится?

– Нет.

Хотя ее голос был твердым, тело прошиб озноб. Эле еще не приходилось бывать в реанимации. Она осторожно пошла вперед, пока не остановилась рядом с кроватью. В мягком свете лампы над головой Саши были заметны бороздки морщин на его лбу и между бровями, а еще затягивавшиеся царапины на локтях и плечах, оставшиеся после аварии. Ключицы выпирали сквозь кожу, такую тонкую, что она могла разглядеть линии вен. Несмотря на широкие плечи, мужчина перед ней выглядел хрупким и уязвимым.

– Вы сказали, что ситуация непростая, – напомнила она, не оборачиваясь.

– На последнем осмотре он совсем ненадолго открывал глаза и говорил не совсем связно. Движения, к сожалению, тоже затруднены. Сознание еще не ясное. Если вы ожидали, что уже в понедельник выйдете отсюда вместе, держась за руки, боюсь, так скоро этого не случится.

Краем глаза Эля заметила, как в ногах кровати блеснула стеклянная стена, делившая комнату на палату для пациента и бокс для родственной души. Расстояние было не таким большим, чтобы чувствовать симптомы сепарации, и в то же время новообразованная пара могла оставаться вместе, не мешая врачам делать свою работу.

Это был последний шанс, когда она могла уйти, отложив пробуждение связи до того момента, как, выражаясь словами Михаила Леоновича, его сознание прояснится. Их видения совпали, и связь была очевидна. Но в ее присутствии шансы на то, что он пойдет на поправку быстрее, были выше – это доказывали многолетние медицинские исследования. Эля никогда не простила бы себя, если бы оставила родственную душу в таком положении.

Чувствуя на себе нетерпеливые взгляды всех присутствующих в палате, слыша только шум крови в ушах, она протянула руку и коснулась его пальцев.

Кожа Саши была сухой и прохладной, и тем удивительнее была волна тепла, прокатившаяся по ее телу мощным потоком и наполнившая каждую клеточку. Простое прикосновение заставило ее почувствовать себя легче воздуха и в то же время живой как никогда. Но это ощущение было удивительно знакомым, словно когда-то, очень давно, этот самый человек уже прикасался к ней, обещая безопасность, покой и любовь. И доверять ему было сродни инстинкту.

Все это называли пробуждением связи. Разум наполнялся воспоминаниями о том, что будет, обретал знание того, что только предстоит открыть после жизни в окружении непредсказуемых видений друг о друге. Эля не сдержала вздоха, позволив пробуждению захватить себя целиком, боясь и одновременно желая большего, и крепче сжала пальцы Саши.

Между ними мелькнула вспышка, заставив ее зажмуриться. Перед закрытыми глазами запылало, словно прежде она смотрела на солнце. Боли Эля не почувствовала, хотя в некоторых любовных романах этот момент сравнивался с сильными физическими ощущениями. В отличие от того момента в машине, когда она увидела лицо Саши, сейчас ее дыхание было легким, словно их не окружали стены больничной палаты, а он вот-вот позвал бы ее по имени. Она очень хотела услышать, как он его произносит.

– У него участился пульс, – удовлетворенно заметили рядом, и она вздрогнула. Забыть о том, что в комнате был кто-то еще, пока их руки были соединены, оказалось совсем нетрудно.

Сбоку раздались шаги, и Эля открыла глаза, опасаясь, что их хотят прервать, хотя это стало бы грубым нарушением закона. Саша нахмурился и плотно сжал губы, повернув голову в ее сторону, но так и не открыл глаза.

– Итак, – сказал Михаил Леонович, – позвоню-ка я его родителям. Нужно вас зарегистрировать, а право подписи за Сашу пока у Сони. О, и добро пожаловать в семью.

– Что?

Он посмотрел ей в глаза и мягко улыбнулся.

– Я его дядя по отцу. Приятно познакомиться. Знаете, Ангелина, я должен вам признаться. Я начал догадываться, что вы пришли именно к Саше, там, внизу, как только заметил ваши глаза. Он рассказывал мне, что когда-то давно смог увидеть вас – кудрявую девочку с большими черными глазами.

Эля не сдержала слез. Она отслеживала описания всех видений, где описывалась внешность похожих на нее девушек, но всякий раз это оказывался кто-то другой. Неужели она что-то пропустила? Или он по какой-то причине не стал публиковать информацию об этом видении? Будь они хоть немного удачливее…

– А вот этого не надо! – резко, но без злости прикрикнул на нее врач, эффективно приводя в чувство. – Я знаю, о чем вы думаете. Все уже в прошлом – и каналы поиска, и списки, и эта чертова статистика, из-за которой люди так переживают. Честное слово, лучше бы никто ее не публиковал… Успокойтесь. Позже сможете лично отругать моего племянника за езду по ночам.

Подержав Сашу за руку еще какое-то время, Эля решилась на пару минут отойти в коридор. Медсестре было дано распоряжение подготовить ей спальное место в боксе, и она отправилась за раскладушкой и бельем. Эля, может, и справилась бы с симптомами сепарации, но никто не знал, как это отразится на Саше. Ее питомцы могли прожить какое-то время без присмотра, и на выходные планов у нее не было. Зато в сумке были салфетки для снятия макияжа, флакон духов и бутылка воды.

Она пролистала чат с Зоей и Сеней и запоздало сообщила, что Софья отправила ее по делам и разрешила не возвращаться в офис, чтобы друзья не беспокоились. Слова «Я встретила родственную душу, и это оказался ее сын» уже были напечатаны, но в последний момент она их стерла. Такую новость будет лучше сообщить лично, когда они заметят, что ее глаза изменили цвет. Так происходило у всех, чьи поиски заканчивались удачно. Глаза Зои теперь были серо-зелеными, Сени – желтыми с карим.

Эля вытащила из сумки пудреницу и долго смотрела на свое заплаканное отражение в круглом зеркальце. Радужка, прежде бывшая темно-карей, почти черной, как отмечал Саша, изменила цвет: вокруг зрачка появились хаотичные небесно-голубые отпечатки. Если бы его глаза были открыты, то она увидела бы в них аналогичное изменение. Возможно, это получится сделать уже скоро. Перед уходом Михаил Леонович подтвердил, что теперь рассчитывать на его скорое выздоровление намного легче.

В груди появилось болезненное тянущее чувство: как и описывали в официальных бюллетенях, хрупкая связь требовала близости, и Эле пора было возвращаться. Она захлопнула крышку пудреницы и решительно качнула головой, отгоняя предательскую мысль, что все это могло быть напрасно. Неважно, сколько придется ждать, какие сложности могут последовать после его пробуждения. Они с Сашей справятся с чем угодно, потому что наконец-то были вместе. Это все, что имело значение.